- На тройке бы промчаться по лыжне нашего Шестого озера! - поддержал Виктора Степановича участливый Мамраз. - Ленты в гривы и - айда!
- О тройке все мечтаем. Три печных машины у нас уже установили, ка баланс их поспешили поставить... А этой тройке предписана годичная нагрузка в сто сорок тысяч новым рублем. А что имеем?.. - не прочь был порассуждать и Сергей Брагин, и в словах его чувствовался кипяток - На трех этих коней все расчеты: и корм, и диета, а в упряжке пока тянется одна лошадка, не шибко дюжая, пристяжная!.. На такую кобылку много не взвалишь, Мамраз!
- Хворая кобылка долго стояла, а вот сейчас сдвинулась. Грунит легонько, разошлась! - с осторожностью опытного коногона ответил Мамраз. - Хотя бы семенила и хвостом помахивала. Авось, объездим!..
На высокой площадке с лесенкой, у порога железной будки, возвышаясь надо всеми и купаясь в перелетном ветре, стояла девушка с косами. Она с любопытством поглядывала на гостей, но была настороже, держалась рукой за при-толку двери и все время порывалась убежать. В аппаратной, у приборов ее подстраховывала подруга, и нельзя было надолго отлучаться. Раздался сигнал. Девушка подала знак рукой Мамразу и скрылась за броневой створкой с надписью: "Посторонним вход воспрещен".
Из железной рубки управляли всеми узлами печи. На высокой панели, заняв почти всю стену от пола до потолка, находились различные приборы: прыгали стрелки, царапали бумагу самописцы, мигали разноцветные лампочки... Печь работала на высшем режиме. Приборы показывали, что потекли струи готового сульфата. В вихревом циклоне с червячными смесителями шла сортировка частиц, из которых одни под собственной тяжестью оседали, а легкие уносились через борова в вытяжную трубу. Наиболее весомые фракции попадали в сборный бункер и возвращались на вторичную загрузку, а все бросовое мешалось с песком и отходами и называлось - трухляк.. Сложный цикл отбора паров, вихрения в циклонах и выноса отходов в атмосферу - именно этот процесс и являлся наиболее проблематичным, до конца невыверенным и технически несовершенным. Вокруг этого и возникал сыр-бор. Просчеты конструкторской группы и проектировщиков становились все более очевидными. Печь "кипящего слоя" почти копировала все главное, принцип и стати печей из содового производства. Эта копировка, нехитрый сколок с готовенького, чувствовались во всем. Печь не рассчитывалась на повышенную влажность мирабилита в Кара-Богазе. Циклоны спроектированы и сделаны очень нерасчетливо, а вытяжная система, построенная сразу на три печи, не обеспечивала тягу даже одной установки... Скорость выноса сульфата была катастрофической, уносы доходили до пятидесяти процентов, из которых почти половина выбрасывается в трубу. Сказывались ошибки в расчетах "тепла"; при выносе сульфата в отход держалась температура более, чем сотня градусов. Непомерно возрастал расход горючего. Вместо мазута, в целях повышения активности печи, тайком жгли дорогую солярку. Но и этот допинг мало помогал.
В наиболее ответственных узлах и пунктах новая установка давала то и дело опасные осечки, срывы, убытки. Чтобы не затевать опять спора о циклонах и грешном выносе добра на ветер, Виктор Степанович, беседуя с Мамразом, больше спрашивал, а потом сменил разговор ч направился в цех готовой продукции, который напоминал обширный лабаз, выбеленный по стенам и потолку тонкой соляной пылью. Сюда шел готовый сульфат, гораздо темнее, чем на озере; сероватая крупка стекала сверху в нагретые вороха. Горячие крупинки капали на цементный пол и катились к воротам с железными вереями. В углу цеха стояло приспособление для механической затарки. Здесь все было просто и надежно. Гранулированный сульфат готовился для погрузки не в мешки, а в контейнеры, установленные на железнодорожных платформах. Узкоколейка подходила вплотную к воротам. Новый метод погрузки был освоен не только здесь, но и на озерах, и это вместе со сборочными машинами давало комбинату большую выгоду. Во всех этих новшествах виделся завтрашний день приисков, и люди все более чувствовали силу своей вооруженности, но перепутанность старого с новым обволакивала липкой и горячей паутиной, и рутинность этого особенно была видна вокруг печи. Если на озерах, на ветру, под открытым небом фанеркой собирался сульфат кристальной чистоты и прямо с открытого тока в двойных новеньких мешках отправлялся во все концы нашей страны и за границу, то в печном пакгаузе возвышались разномастные курганчики: в одних сульфат был белый, в соседнем - серомастный, а в крайнем - дегтярно-темный. И размер крупиц гранулированного сульфата был не однороден.
- По сравнению с озерным дивом - печной порошок, словно трухляк! - Брагин показывал товар лицом. - Советую взять эти образчики. Пригодятся. Вот порошок с озера, а это печные дробинки.
- Все образуется... И это дело дозреет. Пока еще молодо! - твердил Виктор Степанович.
- Как доходит зеленый... помидор? Без солнышка, без живой пуповинки, единственно от напора времени... Это не зрелость, а старость. Я верю в горячую жизненную силу!
- Ну, Сергей Денисович, теперь и я вижу: у каждого скомороха своя погудка!
- Своя все же!..
У Виктора Степановича при всей кажущейся легкости разговора вид был утомленный, натруженный, и гость все более раздражительно воспринимал ворчливость Сергея Брамина, который, казалось, был перенасыщен отрицательными зарядами, и все в нем потрескивало и искрилось, как у кота, которого гладят против шерсти. Считая себя вправе говорить откровенно и даже непочтительно при необходимости, Виктор Степанович резко ответил:
- Делать дело и не верить!..
- Я не болел бы так душой, если бы не верил, - с жестким спокойствием ответил Брагин. - Я - верующий, истовый.
- Опасна даже не крамола, а рисовка. Не все мне понятно, Сергей Денисович, в твоих возражениях.
- Вполне возможно, Виктор Степанович, это зависит, прежде всего, от личного отношения к предмету. Я тут,
кажется, плохой вам помощник. Не смею вас больше утруждать.
- Обида?
- Вижу, что становлюсь в тягость.
- Кто кому? - Виктор Степанович насупленно покручивал часы.
- Доказательств просите, и сами же боитесь их. Смотрите, сколько у этого создания родимых пятен!
Ставший суетливым, взвинченным Виктор Пральников принялся отряхивать с брюк въевшуюся мучель и перешнуровывать Легкие, растоптанные сандалеты с вафельными верхами и прорезями с боков. Покончив с этим занятием, он снова взглянул на часы, и тогда Сергей понял, что до этого крутил он их машинально, не следя за ходом стрелок, а сейчас будто спохватился.
- Из пустых слов не сваришь плов, Сергей Денисович. Вещественность, фактура нужна, чтоб пожевать!
Сергея Брагина как будто укололи в самое чувствительное местечко, и он зачерпнул пригоршней крупяной сульфат из вороха.
- К вашим услугам шахский рис! Это уже не слова, а зернистый намолот.
- Ну и овод!.. Ведь ты не признаешь, игнорируешь это рациональное зерно!- своей раздражительности Пральников не скрывал и начал подзывать взглядом Мам-раза, чтоб не быть с Сергеем наедине. - Понасыпал мне этой крупчатки во все карманы, а она кик бодяга разъедает тело и душу. Травишь меня, Брагин! Отступником и прозелитом меня стараешься сделать. Не знаю, как теперь Метанову на глаза показаться.
- Знаете.
- Тогда, Сергей Денисович, отправь меня с какой-нибудь оказией в Бекдуз. Видно, вместе нам с тобой не удастся махнуть, - Пральников поглядывал на остановившийся внизу мотовоз в серой, пушистой фуфайке, и хотел узнать, когда он поползет в порт. - Хотелось бы свести вас с Метановым и Завидным, соавторами печи. Редакция требует продолжения начатого разговора о коренном техническом переоснащении Кара-Богаз-Гола. Мы ждем, слово за вами!
- Поговорим после, Виктор Степанович. Я должен позвонить на скважину. Спросить надо у Ягмура Борджакова, а потом решим с поездкой.
...Сирена заголосила как-то сразу со всех сторон, словно тревожные звуки изданали все предметы: и стены, и вагонетки, и кран, и пронизанные солнцем мириады сверкающих пылинок. Тревога! Случалась она и раньше, но не такая. Сирена выла не с короткими перехватами, а устойчивым, не отступающим и надрывным ревом. И черным казался этот рев, затмевающий не только слух, но и глаза страшной хмарью...
- Меня отпевают, - медленно и уныло проговорил Мамраз. - На плохом месте буран застал! - Он пошел на зов сирены, сгибаясь и припадая, как темяшит человек навстречу бурану.
Все, что произошло под вой сирены, люди пересказывали потом по-разному, в зависимости от того, кто где в ту минуту находился, что делал и с кем был рядом. Мамраз первым выскочил из белого лабаза. Он бежал и вее время пытался что-нибудь схватить на бегу. Попался черенок от лопаты, и он схватил этот обломок, лишь бы вооружиться чем-нибудь, хотя еще не знал причину тревоги. Понесся он в сторону котельной, на голоса; перемахнул через сцеп вагонеток, держа палку в правой руке, словно панок для чушек или биту для лапты. Сергея Брагина вой сирены как будто ударил в грудь. Сделав полшага к двери, он остановился с вытянутой шеей и полусогнутыми в локтях, застывшими перед грудью руками. Прислушался он не к изнывающей сирене, а к шуму машин, улавливая тревогу в их надрывной перебойности. Что-то ржаво, костисто заскрежетало, и сквозь этот противный, омерзительный звук раздался ничем не заглушаемый, - ни воем сирены, ни скрежетом металла, ни свистом и шипением пара, - сквозь эти смешанные шумы слух до боли полоснул протяжный человеческий стон. Не сильный и не жалостливый, но бесконечно одинокий, затухающий...
