Миссис Верн сказала, что для актрисы это совершенно нормально. Подготовка к выступлению в трагической роли Иокасты обошлась ей в три авторучки.
Когда наступила пятница, мистер Феррис качнул Клариссу прямо в начале урока.
– Сегодня, если не ошибаюсь, тот самый день, – сказал он.
Лил покраснела, потом побелела, потом опять покраснела.
– Лил Спайсер, – сказал мистер Феррис, – хоть я и небольшой знаток биологии, но могу утверждать, что ни резина, из которой сделан ластик, ни жесть наконечника, в который он вставлен, ни дерево, из которого сделан карандаш, ни свинец, который входит в состав грифеля, не способствуют правильной работе пищеварительной системы.
– Я ничего не могу поделать, – сказала она.
Мистер Феррис подошел к ее парте. Взял из ее руки карандаш и осмотрел – а поскольку от него мало что осталось, осмотр получился недолгий.
– Лил Спайсер, – сказал он, все еще глядя на карандаш, – я хотел бы, чтобы во время сегодняшнего эксперимента вы воздержались от контакта с наиболее токсичными химикатами. Пусть ими занимается Дуг Свитек.
Лил кивнула.
Мистер Феррис снова вернулся к своему столу.
– Несколько дней назад, – сказал он, – «Аполлон-10» подошел на восемь целых и четыре десятых мили к лунной поверхности, чтобы прорепетировать посадку на Луну. Астронавты сравнили Землю с висящим в космическом пространстве баскетбольным мячом, раскрашенным в белый, голубой и коричневый цвета. Они сообщили, что Луна изрыта ямами и ярко освещена отраженным светом Земли. По их словам, некоторые кратеры как будто испускают мягкое сияние. – Он бросил огрызок карандаша в урну. – Лил Спайсер, – сказал он, – вы с Дугом Свитеком взялись за необычайное дело в необычайное время. Вы первые ученики Средней школы имени Вашингтона Ирвинга, которые заняты в бродвейской постановке. Насколько мне известно, вы первые жители Мэрисвилла, занятые в бродвейской постановке. Однако волноваться нет причины. – Он наклонился вперед над своим столом. – Космические корабли «Аполлон» уже подошли вплотную к лунной поверхности. И вы оба уже достигли успеха.
Если бы вы видели улыбку Лил! Если бы вы видели, как она сразу успокоилась!
А еще мне ужасно жалко, что вы не видели мою мать в шляпке и белых перчатках, когда она села в машину Спайсеров, чтобы ехать смотреть бродвейскую пьесу, где играет ее сын. Как жалко, что вы ее не видели!
* * *
Всю дорогу до Нью-Йорка мы с Лил повторяли ее реплики.
И хотя Лил волновалась так, что у нее снова заболел живот, она сказала правильно все до последнего слова. Если не считать «Ске́тчерд».
По пути мы остановились в кафе «Белый замок» и съели примерно двадцать гамбургеров. Лил отдала мне свой лук, а я соскреб на ее гамбургер свои огурцы. Но моя мать с мистером и миссис Спайсер совсем ничего не могли есть. Они слишком волнуются, сказали они. И даже Лил съела только один.
Мистер Грегори, конечно, уже ждал нас у театра. Судя по его виду, он тоже волновался. Он потащил нас внутрь так торопливо, как будто мы на два часа опоздали, а не приехали на два часа раньше. Лил он отправил в гримерную, чтобы она начинала превращаться в Хелен Бернс. Мне не надо было ничего делать. Если вы сидите за кулисами, то можете вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, но при этом не выглядеть, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.
Так что я читал «Наш городок» – просто блеск, – пока Лил готовилась, а моя мать с мистером и миссис Спайсер пошли прогуляться на Таймс-сквер, потому что у них не хватало нервов ждать в театре – так они сказали. Вдобавок моя мать еще никогда не видела Таймс-сквер.
Поэтому их не оказалось на месте, когда за ними пришел мистер Грегори.
– Они пошли прогуляться, – сказал я.
На его лице было крупными буквами написано: «КАТАСТРОФА».
– Что? – спросил я.
Как раз в этот момент пришла миссис Уиндермир. Синее платье с оборками, примерно двести ниток жемчуга вокруг шеи, тросточка из слоновой кости, которая на самом деле была ей не нужна.
– Грегори, – сказала она, – наконец-то!
Мистер Грегори посмотрел на нее.
– Что случилось? – спросила она.
– Пойдемте со мной, – сказал он.
– Что происходит? – спросил я.
– Все в порядке, – сказала миссис Уиндермир.
Так я и поверил.
Их не было очень долго.
Пока я ждал, чтобы узнать, все в порядке или не совсем, я смотрел сквозь маленькую дырочку в кулисах, как заполняется театр. Миссис Уиндермир говорила, что на первом представлении каждой ее пьесы зал всегда набит битком, и было похоже на то, что сегодня это правило не нарушится. Зал заполнялся быстро, и вовсе не кем попало – думаете, я вру? Сначала между рядами прошел мэр Линдсей, пожимая руки всем, кто мог до него дотянуться, и улыбаясь, как на параде или где-нибудь вроде того. А немного позже в театр вошел Джимми Стюарт. Честно. И он тоже прошел между рядами и пожал всем руки своими огромными ручищами. Джимми Стюарт!
Но знаете что? Это были еще цветочки.
Я увидел, как в зал вошли моя мать и родители Лил – они сели во втором ряду, – а потом к ним подошел мистер Грегори, и они все встали и пошли за кулисы, наверное для того, чтобы в последний раз пожелать нам с Лил удачи. И тут – угадайте, кто вошел в зал и сел совсем рядом с их пустыми местами? Просто взял и сел, этак спокойненько, и положил ногу на ногу, и откинулся назад, и посмотрел пару раз на потолок, а после повернулся к кому-то и пожал ему руку, а потом повернулся к кому-то еще и взял у него программу и подписал ее. Знаете, кто это был?
Джо Пепитон.
Думаете, я вру? Во втором ряду театра «Роза» сидел сам Джо Пепитон.
Настоящий.
А вы помните, что я должен был делать? Я должен был вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.
Прямо перед Джо Пепитоном.
Знаете, что при этом чувствуешь?
Вы не можете знать, что при этом чувствуешь, потому что еще никто и никогда не должен был вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, прямо перед Джо Пепитоном.
Я не мог этого сделать.
И не собирался.
Только не перед Джо Пепитоном.
Я снова посмотрел сквозь дырочку в кулисах. Он читал программу. Наверное, уже дошел до того места, где написано: «Голос Берты Мейсон – Дуглас Свитек». В любую секунду он мог наклониться к кому-нибудь рядом с ним и показать на мое имя. «Разве это не парень? – скажет он. – Как это парень может играть голос Берты Мейсон?» Потом снова посмотрит на мое имя и скажет: «А знаете, это имя выглядит знакомо». А после еще подумает и скажет: «Очень знакомо». И тогда… тогда он вспомнит.
Просто блеск.
Я в панике огляделся.
И вдруг ко мне подошли моя мать с мистером и миссис Спайсер. И мистер Грегори с миссис Уиндермир. И Лил, на чьем лице теперь тоже было написано крупными буквами: «КАТАСТРОФА».
– Нам пора отсюда уходить, – сказал я.
Миссис Спайсер кивнула.
– Да-да, знаем. Мы собираемся отвезти ее в больницу сию минуту.
Ее? В больницу?
– Наверное, это карандаши, – сказал мистер Спайсер.
Лил улыбнулась – или вроде того. Она держалась за своих родителей довольно крепко. И явно только что плакала.
– Ни пуха ни пера, – сказала она.
Кажется, она еще не перестала плакать.
– Ни пуха ни пера? – спросил я.
– Так всегда говорят актерам перед тем, как они выходят на сцену, – сказал мистер Грегори.
– На сцену? – спросил я.
Лил снова попробовала улыбнуться.
– Не забудь, Дуг, – она «Скетчёрд».
Я покачал головой.
– Я не собираюсь выходить на сцену.
Моя мать поднесла к лицу обе ладони.
Миссис Уиндермир подошла и встала рядом со мной. Она положила одну руку мне на плечо, а другую – на локоть.
– Кто же еще знает всю роль Хелен Бернс? – спросила она.
Я посмотрел на нее. На мистера Грегори. На свою мать. На мистера и миссис Спайсер. И наконец, на Лил.
– Ни пуха ни пера, – повторила она, но в этот раз как-то слабее.
– Он справится, – сказала миссис Уиндермир.
– Нет, – сказал я.
– Надо отвести тебя в гримерную, – сказал мистер Грегори.
– Нет, – снова сказал я. – Нет.
Помните, кто сидел в зрительном зале? Во втором ряду?
– Ты ведь помнишь роль, правда? – спросил мистер Грегори.
– Нет, – сказал я.
– Он врет, – сказала Лил.
– Если завязать ему волосы в маленький пучок…
В пучок!
– …и немножко припудрить, чтобы сделать лицо побледнее…
Припудрить!
– А вы знаете, что там в зале сидит Джо Пепитон?
– Там в зале сидит очень много народу, – сказал мистер Грегори.
Лил поморщилась, но не из-за Джо Пепитона.
– Мне кажется, нам лучше бы…
Спайсеры ушли. Живот у Лил болел так сильно, что она даже не обернулась.
Мистер Грегори с миссис Уиндермир повели меня в гримерную. «Вот с чем мы должны работать», – сказали они целой куче людей, у которых это вызвало целую кучу улыбок – и это были не те улыбки, что заставляют вас радоваться.
