— Во-о-он там Вашуткины, озера.
Геолог снова кивнул.
— Да-а… Нам до них ещё ползти и ползти.
Микул удивился: «Как же так? Русский едет по тундре впервые и знает, сколько ещё до озер». Удивился, но виду не подал. Сказал лишь:
— Олешки устали. Понюхаем табаку, что ли?
Геолог достал папиросы:
— Зачем нюхать? Закуривайте.
— Можно, — согласился Микул и потянулся за папиросой. — Откуда едешь?
— Из Ленинграда.
— А почему землю нашу знаешь так… хорошо?
Геолог стрельнул лукаво глазами из-под бровей и улыбнулся Микулу, раскрыл планшет перед ним.
— Вот это Неро Хой. Видишь?
Микул видел лишь кривые линии, то прижимающиеся друг другу, то разбегающиеся, следил за длинным и толстым пальцем Смирнова, скользившим по карте.
— А на местности этот же Неро Хой там, — показал тем же пальцем Смирнов в сторону Синих гор. — А мы находимся здесь, — все тем же пальцем вновь ткнул он в карту. — Олешкам отсюда до Вашуткиных озер ещё далеко.
— Значит, поедем? — спросил Микул, не поняв ничего в карте.
— Поехали.
Нарта опять поползла. Ехать на нартах по летнику не так-то легко: олени устают быстро. А дальняя дорога заставит заговорить и молчаливого человека. Геолог рассказывал о теплых странах, больших городах и непроходимых лесах. Микулу было всё интересно, но больше всего ему хотелось узнать, чем занимаются эти всезнающие люди — геологи? Улучив момент, он спросил:
— А ты, друг, колхозник?
Геолог расхохотался.
— Нет, друг, — сказал, насмеявшись.
Микул мог бы обидеться на то, что русский беспричинно смеялся, но почувствовал в нём такого же, как и он, не колхозника, поделился, поворотясь к нему оживленно:
— Я тоже нет.
— Почему?
— А зачем Микул Паханзеда в колхоз должен вступать? Я вольная птица — как хочу, так и живу. Хочу — рыбу ловлю, хочу — иду на песца. Зачем мне власть надо мной? Над головой у меня небо, под ногами земля, и олени бегают быстрей ветра. Зачем?.. А ты почему не колхозник?
Геолог схватился за живот, смеялся до тех пор, пока Микул не обиделся — крикнул:
— Я единоличник! Ты единоличник! Зачем смеешься?!
Геолог унялся; подумал о чем-то и объяснил, тыкая в грудь длинными рыжими пальцами:
— Я служащий, понимаешь? Инженер.
Микул не ответил; не слышал он таких слов, не знал, как на них отвечать.
— Мику-у-л?! — положил ему на плечо тяжелую руку геолог.
— Ну и пусть! — буркнул Микул и убрал плечо из-под рыжей руки.
Резво бежали олени.
— Киш! Киш! Ки-и-иш-ш-ш!.. — покрикивал то и дело на оленей Микул, и олени переходили на рысь.
Он не задавал больше вопросов. Молчал и русский.
— Киш! Киш! Ки-и-иш-ш-ш!
Олени бежали.
В тундре стояла пора цветения ив. Легкий ветерок дул со стороны далеких на юге гор и лесов… и пустыни, о которой геолог рассказывал только что; слетавшие с ивовых веток пушинки снегом ложились на летник.
«Какие дела делал он на том юге? — думал Микул. — Геолог?» И не выдержал:
— Слушай, друг? А я могу быть слузасый?
Смирнов улыбнулся, но тут же спрятал улыбку, ответил:
— Конечно.
— А геологом?
— Тоже. Только, надо много учиться.
И тут-то сам напросился вопрос, который мучил Микула:
— Хэй-хэй-хэй!.. Я учился только два года… А скажи, друг, какие дела у геологов?
— Геологи золото ищут, железо, каменный уголь…
— А-а!.. — перебил Смирнова Микул. — В Воркуте, говорят, есть такой уголь. Значит, ты в Воркуту?..
Смирнов согласно кивнул.
— Однако, — не унимался теперь уже Микул, — скажи-ка, геолог, а стоит мне в колхоз поступать?
Смирнов призадумался.
— Пошто молчишь-то?
— Не знаю, друг, как тебе посоветовать, — признался он. — Советчик я в этом никудышный. Такие дела, брат, надо решать самому. Как лучше тебе, так и делай. Это твоё личное дело.
— А Советская власть не заставит?
— Советская власть никого не насилует.
Теперь Микул призадумался.
— А одному с семьей кочевать в тундре не трудно? — спросил уж Смирнов.
— Пошто не трудно? Но я один в тундре хозяин себе. В Советскую власть-то я записался… А в колхоз не хочу.
Микул пристально посмотрел на геолога, гикнул на оленей и серьезно спросил:
— А может, надо, а?
Смирнов усмехнулся.
— Желательно. Но всё самому нужно решать.
— Да-а… — вздохнул Микул тяжело. — Всё надо решать теперь самому. Советская власть теперь. Можно решать и самому. Надо решать. А как решить, если такого отец не решал? И дед не решал…
Смирнов не задавал почему-то вопросов. И не говорил теперь ничего. Не хотел мешать чужим думам, что ли?..
Летник нырял по увалам… Смирнов лишь курил папиросы, молчал. А потом стал рассказывать. И о чем бы он ни рассказывал, Микулу было всё интересно, всё было ново. А путь уж кончался. Микул дернул вожжи — олени свернули на бездорожье. Им стало труднее. Но показались три чума.
Стойбище встретило заливистым лаем собак. К гостям подошел хозяин стойбища коми Илья Вась с почти европейским лицом. Микул познакомил его со Смирновым и объяснил: русский геолог шибко умный человек, нужный людям, и ему срочно надо попасть в Воркуту, куда его посылает работать сама Советская власть.
А утром, сжимая на прощание руку Смирнова (Паханзеде очень не хотелось расставаться с ним), с ноткой сожаления в голосе сказал Микул:
— До свидания, друг. — И пообещал: — Я подумаю…
9
Шли дни раздумий. Прошли месяцы. Четыре года прошло с того дня, когда Микул распрощался с геологом. Опять цвели ивы, опять солнце горело и ночью. Микул пас оленей. А они разбрелись по отлогому берегу Пярцор реки, морской ветерок обдувал их прохладой — солоноватый на вкус ветерок заставил комара и овода сложить крылья, забиться в укрытие, — олени спокойно паслись, пастуху нечего было о них беспокоиться, пусть набираются сил перед завтрашним зноем — к утру ветер сникнет… Микул ходил возле нарт, думал.
Солнце проплыло над Баренцевым морем, покатилось по склону сопки Янея, поднимаясь всё выше и выше. Ветер с моря не утихал… Микул ходил, думал.
Охотники в колхозе всё больше и больше добывают пушнины, стада колхозных оленей меньше страдают от волков… Ненцы потянулись из тундры в колхоз. Записались в колхоз и братья Микула — Хасевко и Степан Паханзеды. Вступают, говорят, в колхоз и сыновья бывшего кулака Тайбарея. В колхозе не надо маяться с оленями дни и ночи, там, говорят, день дежурят, а два отдыхают, занимаются на стойбище своими делами или колхозными — не сидеть же человеку без дела.
«Как лучше тебе, так и делай. Это твое личное дело. Самому нужно решать», — говорил умный человек — русский геолог. Не зря так говорил… «Решай!»
Солнце поднялось высоко, жарко палило, но прохладный ветер с моря крепчал, не давал расправить крылья оводам и комарам. Утро установилось уже. А это значило по местным приметам, что морской ветер будет дуть целый день, и весь день овод и комар не покажутся из укрытий. Ни к чему тревожить и стадо оленей — перегонять на новое место.
Микул заехал на высокую сопку, осмотрел стадо и поехал в сторону одинокого чума. Подъезжая к стойбищу, заметил чужую оленью упряжку. Подъехал ближе — узнал Митьку, стоявшего у пустых нарт. Парень был взволнован чем-то. Его длинные руки, ноги двигались таким образом, словно бы он медленно, как во сне, танцевал. И смотрел он, встречая Микула, как-то смущенно, даже виновато, и весь был в таком напряжении, словно давно ждал, сразу же подошел, лишь Микул сошел с нарт.
— Здравствуй, друг! Я за тобой приехал, — выпалил он.
— Зачем? — спросил Микул, заподозрив что-то неладное.
Митька опустил смущенно глаза, темное лицо покраснело, на высоком лбу заструились морщинки.
Микул спросил Митьку:
— Что случилось?
— Видишь ли. Я приехал… Я решил… Вот ты не один. У тебя Нина есть и Иванко. — Митька покраснел больше прежнего и едва выдавил: — Я решил жениться. На Марине.
У Микула отлегло от сердца. И даже улыбка пришла, тронула губы. Он кашлянул в кулак. Не сразу ответил — похвалил на правах старшего:
— Хорошее дело, Митя. Житейское дело. Жизнь идет. Не век человеку одному маяться. Птицы летают парами. Песцы живут парами… Конечно, надо жениться. Да и невеста хорошая. Поздравляю.
Пожал парню руку.
— Так вот, — сказал, осмелев, Митька. — Я приехал… Послезавтра свадьба… Приедешь или нет?
— Как не приеду? Обязательно приеду!
Микул был доволен: впервые за столько лет появился в его стане колхозник — не в колхоз звал, а приглашал в гости… на свадьбу!.. и даже советовался, — подтянувшись на носках, похлопал Митьку по плечу, как младшего друга.
Зашли в чум. А в чуме натруженно пыхтел чайник. Скинули суконные совики, надетые вместо малиц, сели на оленьи шкуры возле столика. Микул весело посмотрел на Нину и весело рассмеялся:
