А у них, у троих, начался мужской разговор, в который Маринка, вышагивая по кроватке в белых ползунках, изредка вставляла свои замечания.
Воронцов сначала застеснялся, но сел ужинать, яблоко съел. Потом встал:
— Спасибо. Мне домой пора все-таки.
— Приходи.
Прощаясь с Костей, Воронцов вдруг сказал совсем другим голосом, как-то печально и гордо:
— Мой папа тоже майором был.
Светлана проводила его до двери. Вернулась в комнату задумчивая.
Леша Воронцов, твой папа тоже был на войне, и убивал войну, и война убила его. И не с кем тебе теперь вести мужской разговор…
Но ведь это же объяснение, а не оправдание.
Самые трудные классы — пятые, шестые. И меньше всего в них ребят. Вдвое, втрое меньше, чем в других классах.
И у половины ребят в классе нет отцов. Дети военных лет. Им труднее учиться, нервные они, слабее здоровьем.
Но выходили сейчас мальчики из школы — как раз эти классы, пятые, шестые, — и все руками открывали дверь, ногой вышиб дверь только один.
Костя спросил:
— В каком классе этот парень учится?
— В пятом.
Он усмехнулся:
— У тебя вроде первый класс?
— Первый. Ну и что?
— Жадная ты у меня, вот что!
Димка удивительно памятлив на слова. Вечером спросил:
— Мама, а для чего бандиты родятся?
— Какие бандиты?
— Ну, вот Леша говорил, что папу ранил бандит. Для чего они родятся?
— А бандиты вовсе и не родятся, Димок.
— Не родятся? А кто же тогда их делает?
Да, вот именно: кто?
Зазвонил в передней телефон.
— Светлану мне… Светлана, это ты?..
Взволнованный голос Тони Бобровой:
— Светлана, он меня выгоняет с ребенком из дома!
— Что, что? Кто выгоняет?
— Да Сашка же, черт, меня из дома выгоняет с ребенком! Светлана, можешь ты сейчас к нам приехать?
Это она, как Саша выражается, уже «перешла на визг».
— Могу, если надо… (Тетради, тетради — восемьдесят штук!) Да что случилось у вас?
Неожиданно — Сашин голос:
— Врет она все, не слушай ее, Светлана, дуру психованную! А впрочем, приезжай, может, хоть тебя постыдится!
Опять Тоня вырвала трубку:
— Приезжай, он меня чуть не убил сейчас!
Костя тоже вышел в переднюю, морщится:
— Что там у них? Давай я поеду.
— Нет уж, зовут меня — лучше я.
Автобусом — шесть остановок, да пока собиралась, пока ждала автобуса — сколько времени могло пройти? Полчаса? Сорок минут?
Тоню и Сашу встретила у подъезда их дома.
Тоня — нарядная, в новом пальто, новой шляпке, белый капроновый шарфик вокруг шеи…
Саша — большой, красивый, сапоги у него, как два черных солнца, излучают свет.
Поддерживает Тоню под руку, чинно сходят с крыльца на тротуар.
— Ах, Светланка! Ты к нам? А мы в кино на девять тридцать… — Тоня чмокнула Светлану в щеку. — Посиди с бабушкой, мы ведь скоро вернемся. Жаль, что билета лишнего нет. Говорят, очень веселая комедия!
Бабушка у них тихая, сдержанная — Сашина мать. Встретила, как всегда, радушно. С чуть заметной тревогой окинула взглядом комнату. Поправила у двери стул, перекошенную скатерть на обеденном столе, подняла с пола Тонин халат и какие-то пестрые черепки.
Боря уже в кровати, не лежит, а сидит, заснет не скоро. Губы напряженные, руки беспокойно теребят одеяло. Светлану почти и не заметил, думает о своем.
— Бабушка, а с каким ребенком папа маму выгоняет из дома? Со мной?
— Что ты, что ты, милый, никто никого не гонит! — Бабушка подсела к нему, уложила голову на подушку, взяла маленькие руки, зажала в ладонях, чтоб остановили свое движение. — Спи!
— Да нет же! — Борина голова поднимается, как голова ваньки-встаньки. — Мама сама сказала, что папа ее выгоняет из дома! И с ребенком! А другого-то ребенка у них нет!
— Спи, детка, тебе показалось, ты не понял.
— Да не показалось!
— Ну, просто мама немножко поспорила с папой… Мало ли что взрослые говорят.
— Бабушка, а зачем мама чашку на пол бросила? — Боря заплакал.
— Да ты о чем?
— Чашку жалко!
Светлана вышла в другую комнату. Села. Книгу взяла.
А Боря все вертится, вертится, всхлипывает, сопит…
С них-то как с гусей вода. Смотрят веселую комедию. А трагедию дома оставили. Борька у них не гусь, он цыпленочек, с него вода не стекает.
Полчаса, час прошел. Эх, жаль, время зря пропадает, половину обеда можно бы сварить на завтра… Знать бы — захватила бы тетради!
Бабушка заглянула к Светлане.
— Заснул?
— Заснул.
Видимо, она считает, что пора бы уже гостье уходить, неловко ей. А вот возьму и не уйду! Позвали меня — я и пришла. Дождусь.
Дождалась. Тоня вроде уже и забыла о Светланином существовании.
— Ах, ты здесь? Вот хорошо-то! Светлана, какая картина чудесная!
Саша загремел дверцами буфета, застучал посудой.
— Давайте дыню есть. Последняя в этом году. Редкость. Садись. Светланка.
— Нет, — сказала Светлана, — дыню я не хочу. И не шумите так. Борька плакал, заснуть не мог, только что успокоился.
Тоня и Саша переглянулись испуганно.
— Подите-ка сюда. Сядьте.
Выложила им все, что накипело за эти полтора часа, про комедию и трагедию, про гусей и цыпленочка…
Дыню все-таки пришлось есть: сразу после такого острого разговора уйти было неудобно.
Саша, смущенно покашливая, положил дыню на блюдо.
— Арбуз режут или «по-московски», или «как бог повелел». — Он сделал сначала кругообразное движение, потом провел ножом вдоль полос. — А дыню? Светлана, что говорит наука?
Подумал, нарезал вдоль, разложил по тарелкам, отхватил белыми зубами сразу пол-ломтя. Прожевав, Саша спросил:
— Слушайте, девочки, почему ни один тайфун ни разу не называли ни Светланой, ни Тоней?
— Тайфун? — удивилась бабушка.
— Разве ты не знаешь, мама, что по идее какого-то дамского угодника или, наоборот, женоненавистника тайфунам дают женские имена? Пишут, например, так: «К берегам Юго-Восточной Азии приближается опустошительный тайфун Анни, или Бетти, или Нелли…» Причем, кажется, дают имена разных народов, по очереди, чтобы никому не обидно… Так вот я и спрашиваю: почему ни один тайфун не был назван Тоней или Светланой?
Тоня вытерла слезы, улыбнулась, польщенная. Бабушка, видимо, была рада, что разговор перешел на более спокойную тему — о тайфунах.
Два самых больших куска дыни отложили, спрятали в буфет: Борьке оставили.
Утром, перед уроками, раньше всех в школу пришла — хотелось рассказать про Лешу Воронцова.
Кому рассказать? Как рассказать? Старшей вожатой? Директору? Начала с директора.
Обидится? Кто ее знает. Костя говорит: «Ты ушиблена своей Ириной Петровной. Не все такие».
Да, не все. И даже очень мало таких. Но именно о них ушибаешься.
Нина Александровна утром за своим директорским столом была спокойно-приветливая и даже немного величавая, как всегда.
Но запомнилась она уже другой, по-вчерашнему расстроенной, ближе поэтому была — человек всегда будет ближе, чем директор.
Сначала удивление, потом развеселилась даже.
— Перочинный ножик, вы говорите? Нет, стойте, погодите рассказывать!
Подозвала вожатую, попросила срочно зайти классную руководительницу.
— Вот послушайте, товарищи, как Светлане Александровне Леша Воронцов вчера яблоки нес!
Все рассказала — и про яблоки, и про мужской разговор. Кто-то постучал, вошел в кабинет. Нина Александровна приветливо улыбнулась:
— Простите, я сейчас освобожусь… Послушайте, это интересно.
Светлане даже оглянуться было некогда. Торопилась, тысячу слов в минуту — ведь до звонка оставалось совсем мало минут… Даже успела про Димку, как он спросил: «Мама, для чего бандиты родятся?»
Когда кончила, взглянула испуганно на часы. Нина Александровна сказала, вставая:
— Спасибо вам. Вот и возьмемся за него все вместе.
Очень как-то тепло сказала. И было у них у всех в глазах что-то от Костиного одобрительного: «Жадная ты у меня!»
По лестнице на второй этаж к своему классу не взошла, а взлетела. Во-первых, уже звонок, а во-вторых — от счастья. Много ли человеку нужно для счастья?
Люблю школу! То есть уже и раньше любила, но только свой класс… А теперь вся школа стала моя, наша школа. Наш директор Нина Александровна — лучший из директоров. Наша старшая вожатая Тамара — никакая она не старшая, молоденькая совсем, большерукая, большеногая!
И милая классная руководительница из пятого «Б», худенькая старушка в очках. Она тоже торопилась к своим и отстала, конечно, когда Светлана взлетела на второй этаж. Но успела помахать вслед рукой:
— Это очень хорошо, что вы перед уроками рассказали!
Начался урок. Радовалась на своих первоклашек.
Особенно красивыми вышли буквы на доске. Ребята притихли, старательно списывали. Светлана ходила по рядам, привычно заглядывала в тетради.
