вид, будто вовсе их не замечает.
Мы добрались до знакомого дома. На лестничной клетке было темно, и Витек на ощупь нашел кнопку звонка. Однако на звонок никто не отозвался. Может быть, Май лежит один или заснул и не слышит звонка? Я тоже нажал на кнопку, а потом принялся стучать. Тишина.
— Странно, — пробормотал Витек. — Кто-то же должен быть дома. Одного его не оставили бы.
Он постучал еще раз. На стук открылась дверь соседней квартиры и показалась женская голова в папильотках.
— У них никого нет.
— Как же это? — Я не верил своим ушам. — Неужто Май успел выздороветь?
— Примерно час назад его увезла в больницу «скорая помощь», — объявила голова в папильотках и скрылась за дверью.
Мы молча шли по лестнице, мрачные и подавленные. Коваль надвинул кепку на глаза и втянул голову в плечи, будто ему было холодно. Меня же охватил страх: а что, если Май… Чепуха! Даже и думать о таком не следует… Май скоро выздоровеет, не может быть в этом никаких сомнений. В больнице ему обеспечат уход, там есть все необходимое, и он быстро выздоровеет. Конечно же, именно так и будет. Нет оснований для беспокойства.
— Нет оснований для беспокойства… — Оказывается, я произнес это вслух.
— Что? — не понял Коваль.
— Он быстро выздоровеет, вот увидишь. Должен же он выздороветь…
Коваль не отзывался. Мы медленно шли вдоль улицы. Темнело. С востока накатывалась иссиня-черная темнота, а на западе с ней еще боролся угасающе-красный диск солнца. Над ткацкой фабрикой, где строили новый цех, подымались тучи строительной пыли.
— Привет, — сказал Коваль. — Мне в ту сторону.
Мне хотелось удержать его, попросить, чтобы он остался со мной. Но так и не решился. Едва коснувшись поданной руки, я заторопился домой. Мамы я не застал и сразу же разложил на столе тетради и учебники, но уроки как-то не шли мне в голову. Раз пять я перечитывал одну и ту же задачу, но так и не смог понять, о чем в ней говорится. Оставив на столе тетради, я вышел во двор. У сарая стоял велосипед. Вскочив в седло, я помчался сначала по улице, потом по шоссе, выехал на знакомую тропинку, ведущую к озеру. Когда я остановился на берегу, рубашка у меня была мокрая от нота.
Здесь я впервые встретился с Маем. Думал ли я тогда, что он станет моим другом? Что я так тяжело буду переживать его болезнь и что разлука с ним покажется мне невыносимой мукой?
Я уселся на ствол поваленного дерева и спрятал лицо в ладони, прислушиваясь к журчанию воды, шелесту веток, ленивому кваканью лягушек. На вербе дуэтом щебетали два воробья. Мне стало холодно. Оглядевшись, я вдруг заметил, что небо успело потемнеть, а вода казалась уже совсем черной.
Сев на велосипед, я нажал на педали. Несколько раз меня подбросило на выбоинах, но вскоре я выехал на шоссе.
До меня долетели какие-то отрывистые звуки, будто кто-то хлопал по надутым бумажным кулькам. Три… пять… семь… Они доносились со стороны города.
Я прибавил ходу. Когда же к этим отрывистым звукам присоединился фабричный гудок, я понял, что это — выстрелы.
Я промчался мимо нашего дома и направился к центру города, куда уже торопились группами люди. Рядом с нашей школой стоял вооруженный карабином милиционер.
— Стой! Улица перекрыта.
Я увидел цепь милиционеров с автоматами, окружающую школьное здание.
— Что случилось? — спросил я, слезая с велосипеда.
Милиционер с карабином не ответил и побежал в сторону зевак, которые пытались прорваться сквозь цепь.
— Облава, — сообщил прыщавый подросток женщине в мужской кожаной куртке. — Бандитов ловят.
— Бандитов? — переспросила женщина испуганно.
— Их было двое, — пояснил прыщавый. — Они скрылись на территории монастыря.
— Никакой это не монастырь, а школа, — вмешался я. — Теперь их наверняка поймают.
— Дай бог, — вздохнула женщина. — Война уж когда кончилась, а эти все не дают людям жить…
Милиционер с карабином никак не мог справиться с напирающей толпой, и на помощь ему пришли еще двое.
— Расходитесь, граждане, расходитесь!
Люди уступали неохотно. Однако на толпу подействовал тот аргумент, что шальная пуля может попасть в кого-нибудь из зрителей. И тут, как бы в подтверждение этих слов, снова загремели выстрелы.
Я вернулся домой и стал с нетерпением дожидаться отца, которому наверняка будут известны результаты облавы.
Наконец он пришел.
— Поймали их? — сразу же спросил я.
— К сожалению, нет, — ответил он. — Как в воду канули. Милиция обыскала все здание, но безрезультатно. Наверное, им удалось через ограду перебраться на территорию садовых участков, а оттуда в лес.
«Интересно, — шептал я про себя, лежа в постели, — очень все это интересно складывается…»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Больница. Уж не историк ли? Перышко исчезло. Цирк. Мотоцикл Витека. Гитлеровцы схвачены
Больница размещалась в большом сером здании, перед фасадом которого росли тополя. Вокруг больницы распростерся парк, грустно шелестевший в это время пожелтевшими листьями. Крыша больницы, покрытая оцинкованным железом, опавшие листья, посыпанная гравием дорожка, — все было мокрым от дождя.
— Зайдем? — спросил я Витека.
— Лучше подождать, — ответил он. — Подождем, когда его мать выйдет. Спросим у нее, можно ли к нему?
Мы расположились в ажурной беседке, летом наверняка весьма привлекательной, но сейчас продуваемой навылет резкими порывами ветра. Я присел на мокрую скамейку, поплотнее закутавшись в непромокаемый дождевик. Было холодно. Мы здесь уже в третий раз; до сих пор врач не пускал нас к Маю, каждый раз недовольно ворча, что тот не в состоянии принимать гостей. Может быть, завтра или послезавтра, когда больному станет лучше…
— Она пробудет у него не более десяти минут, — произнес я, с трудом шевеля непослушными от холода губами. — Иначе она опоздает на работу.
— Посмотрим, — неохотно отозвался Коваль.
Мать Мая выходила из больницы точно без пяти минут четыре, чтобы к четырем попасть в комитет. Мы еще в прошлый раз хотели подойти к ней, но она шла с заплаканным