Через приоткрытую дверь кухни было видно, как мама моет посуду. Слышались негромкие слова песни:
У границы тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят…
Так ничего и не спросив, он стал читать строчки, написанные папиным угловатым почерком. Сначала было что-то о бригаде слесарей. Как лучше расставить рабочих, чтобы сборка шла чуть ли не вдвое быстрей… И вдруг глаза Зиновия, будто столкнувшись с преградой, дрогнули, а потом побежали по строчкам все быстрей. Дочитал отчеркнутый карандашом абзац и стал читать снова уже медленно, стараясь вникнуть в каждое слово:
"Помню, мой комиссар полка говорил в самые тяжелые дни июля 1941 года: "Потерпел поражение не тот, кто отступил. Бывают такие обстоятельства, что не отступить сегодня нельзя. Но завтра он, использовав малейшую возможность, нанесет врагу тройной урон… Потерпел поражение тот, кто, отступив, потерял мужество, потерял веру в свою силу, в нашу правду, в неизбежность победы. Он уже не боец. Он побежден навеки. Он еще жив, но для нашего дела он мертв…"
"А я?! Я какой?.. И разве я побежден навеки?.."—Мысли Зиновия метались. Где выход?.. Когда-то он мечтал стать сильным. Работал физически, занимался физкультурой, набивал мозоль. Теперь он сильнее всех в классе. Но этого, оказывается, мало. Мало! Нужно быть смелым… А разве он всегда был трусом?.. Тогда, когда Сундук с Грачом били Женю. Или совсем давно, когда он в бурю переплыл Дон… Мальчишки даже завидовали его смелости. А вот Сазона… Ну почему он боится Сазона? Ударит ножом?.. Но ведь где-то в глубине души Зиновий знал: не ударит. Побоится. Тем более при всех… Так почему убежал?.. Привык бояться?.. Значит, той смелости, что в нем просыпалась иногда, мало! Нужно, чтобы она была всегда. А как это сделать?.. Нужно не терять мужества, пишет отец и говорит его комиссар… А было ли у него мужество?.. И что это такое "мужество"?!..
Ужасно разболелась голова. Мысли путались. Завтра же нужно перечитать Всю тетрадь отца! Может, там он найдет ответ?..
Уже лежа в постели, пожелав маме спокойной ночи, он сказал:
—Мама… я думаю — ты самая удивительная мама. Таких, наверно, больше ни у кого нет… Откуда ты все знаешь?
—Из жизни, сынок, — чуть погодя, ответила из своей комнаты мама. — У меня была трудная, но очень интересная жизнь… И еще я встретила много хороших людей, — она снова помолчала. — А самым моим лучшим другом был он, наш папка…
ПРИКАЗ САМОМУ СЕБЕ
По привычке Зиновий проснулся рано. Вспомнил весь кошмар вчерашнего дня. "Заболеть бы… — мелькнула трусливая мысль. Зиновий отгонял ее, но она возвращалась снова и снова. — А через несколько дней все и забыли бы…" Он стал прислушиваться к себе. Может, у него жар? Или голова болит?.. Вчера сильно болела. Кажется, и сейчас… Сказать маме?
— Что же ты не встаешь, сынок? — опередила она. — Ведь не спишь давно. А зарядка? Уроки… И воды нет — ведра пустые.
Зиновий вскочил. Как же он мог забыть про воду? Обычно с вечера приносил. Ведь доктор запретил маме поднимать тяжелое! Он сделал зарядку, принес воды. Хотел растопить печь.
— Не надо, — сказала мама, — занимайся, пока я завтрак приготовлю, — а уходя на работу, будто продолжила давний разговор: — В любом деле, сын, первый шаг важен. Самый первый… Ничего. Переможешь. Слабохарактерных в нашем роду не было.
Едва мама ушла, прибежала Зойка Липкина. Затараторила, запрыгала на тоненьких ножках, как воробей-непоседа:
— Я, знаешь, Зин, зачем пришла?.. Я ни за что бы не пришла. Но просто ужас! Просто ужас! Задачку ту, что Лидия Николаевна диктовала, я на листок записала. И представляешь: его нигде нет! Я так расстроилась!.. Дай переписать. Пока он искал тетрадь, Зойка прыгала по комнате от папиного охотничьего ружья к клетке с чижами, от нее — к модели парусника, от парусника — к аквариуму с рыбками. Нашумев, Зойка также стремительно исчезла.
— Зойка! Вернись! А задача? — крикнул вслед Зиновий.
— Не надо, Зин! — пританцовывая у калитки, смеялась Зойка. — Я вспомнила: листок в дневнике! За обложкой лежит! — и убежала.
Спустя полчаса тихо отворилась дверь, раздалось:
— Тук-Тук-Тук! Кто в тереме живет?!
Зиновий обернулся и вскочил. У порога, улыбаясь, стояла Саша:
—Зин, ты математику сделал?
—Сде-елал, — с трудом выдавил он.
— Так дай задачу, что Лидия Николаевна… Ну что ты на меня так смотришь? — смутилась она.
— Нет. Я ничего, — опустил глаза Зиновий.
— Спасибо, Зин. Я побежала, — заторопилась Саша и уже со двора крикнула — Смотри, не удирай! В школу вместе пойдем!
Обрадованный Зиновий все еще ходил по комнате, когда в дверь бочком протиснулся Женя:
— Здравствуй, Зин! Я это… знаешь, зачем пришел?
Знаю! — ухмыляясь, гаркнул Зиновий. — Ты пришел переписать условие задачи, которую диктовала Лидия Николаевна.
Правильно, — Женя растерянно топтался на пороге. — А откуда ты знаешь?… Так ты дашь?
— Дам! — перебил Зиновий. — По шее тебе дам за вранье!
— Странно… значит, это не оригинальное решение, — огорченно вздохнул Женя. — А я думал…
— Еще бы. Зойка и Саша уже приходили за условием. Понял? Они глянули друг другу в глаза и расхохотались…
Когда покончили с уроками, Зиновий спросил:
—Жень, ты помнишь картину "Гений Дзюдо"?
—Еще бы! Законная… Да ведь мы вместе смотрели.
—Вместе. Только без тебя я еще четыре раза смотрел.
—А зачем столько? Там же две серии!
— Надо было… Только никому ни звука!.. Понимаешь, я все смотрел, как они обезоруживают при нападении с ножом… Приемчик — во! Я тренировался… Знаешь, что? Возьми вот пенал и бей меня, будто это нож. А я буду обороняться. Ладно?
— Ладно, — нехотя, согласился Женя. — А зачем?
— "Зачем-зачем" Ну, а если вдруг Сазон с ножом… Они отодвинули стулья и стали друг против друга. Зиновий без ничего, а Женя с трубочкой алюминиевого пенала в руке.
— Ну нападай, нападай! Бей меня ножом!
Женя замахнулся. Зиновий быстрым движением перехватил его руку у запястья, рванул в сторону и одновременно дал подножку. Женя громко ойкнул, выронил "нож" и грохнулся на пол.
— Получилось! — радостно крикнул Зиновий и смолк: из-под очков друга катились слезы. — Женька!… Неужели так больно?
Женя, придерживая руку, еле поднялся.
—Лапы, как железные… Ведь я не Сазон тебе… Дернул, балда, изо всей силы. Как я теперь писать буду?.. Огнем горит.
—Ну, прости! Я же не хотел. Я только чуть… — Зиновии обмотал руку Жени мокрым полотенцем, суетился вокруг него.
Перед тем как идти в школу, Зиновий попросил:
—Идем во двор. Я тебе покажу что-то.
—Опять дзюдо? — недоверчиво буркнул Женя.
—Что ты! Я тебя и трогать не буду, — успокоил Зиновий. Во дворе он показал на приставленную к дому лестницу:
—Я, чтоб не бояться, упражнение себе придумал. Зимой в су гроб прыгал. А теперь — на опилки. С половины прыгнешь?
—Что я, сумасшедший! — испугался Женя. — И ты не смей. Свернешь себе шею! Обалдел! Тут же метра три будет!
Но Зиновий уже кошкой взлетел по лестнице на крышу дома и, не раздумывая, прыгнул на кучу опилок, насыпанных у стены.
— Ну, Зинка! — восторженно выдохнул Женя, подбегая. — Я бы ни за что не прыгнул! — и тотчас рассердился — Так чего ты его боишься?!.. Я бы ему!.. Он бы сам от меня бегал!..
— Ладно, — буркнул Зиновий. — Собирайся. Сейчас Сашка нагрянет. Смотри, не проговорись.
Все свободное от уроков время Зиновий читал папину тетрадь Это не был дневник, но и не мемуары фронтового разведчика, кавалера ордена Славы трех степеней сержанта Ивана Углова. Нельзя назвать это и просто деловыми записками лучшего мастера судоремонтного завода "'Красные зори" или заметками заместителя секретаря парткома о людях и делах завода.
Тут было все. Самое главное из того, что пережил, передумал. И о чем тревожился, мечтал, чем жил последние двадцать лет бывший солдат, старый кадровый рабочий, коммунист Иван Васильевич Углов. И все это: свой опыт, мысли, свою веру — он завещал сыну.
С той памятной новогодней ночи, когда мама передала Зиновию папину тетрадь, он бережно страницу за страницей читал записи. И дошел почти до половины. Но теперь он листал ее и вперед и назад, искал только то, что относится к войне… Где же еще, как не там, росли, закалялись в огне мужчины.
И вот… Что это? Строки подчеркнуты красным карандашом, будто предназначались специально для него. Неужели отец знал, что ему это потребуется… и нарочно подчеркнул?..
"Еще в школе, — писал отец, — задолго до войны у нас в классе ребята часто спорили о смелости. Много говорили ерунды. Потом и сам понял: смелость — не баловство, не озорство, не бесшабашность. Смелость начинается с правды. С борьбы за нее при любых обстоятельствах. Смелым может быть человек, который никогда не был в бою, не прыгал с парашютной вышки и не бросался в огонь, чтобы спасти ребенка. Но доведись ему — он все это сделает, он готов к угу…
