Но операция сорвалась. Ни во время большой перемены, ни после уроков Сазона и Грача дома не нашли. Тогда тут же, около дома Сазона, решили: не отдадут за три дня — сообщим в милицию.
—А не заругает Лидия Николаевна за то, что мы вот так… все сами? — забеспокоилась Зойка.
—Ее в школе нет. Не ждать же до завтра! — сказал Женя.
—Она хочет, чтобы мы были самостоятельными, — поддержала Саша. — Вот мы сами и решили. Все правильно.
Но все получилось совсем по-другому. Придя домой, Зиновий увидел Семена Семеновича Дубровина.
—Давно жду, — пробасил кузнец. — Выручай, брат. Заболел в цеху парень, что стенгазету разрисовывает. А завтра, хоть лопни, нужно выпустить к перерыву "молнию".
—Я нарисую! — обрадовался Зиновий. — Только я не очень…
—Нам "очень" не надо! —перебил дядя Семен. — Только ты постарайся часам к девяти, а то не успеем…
Утром, в начале девятого, едва закончив заголовок, Зиновий скатал "молнию" в трубочку и пошел на завод.
От крайних домов на горе вниз к Дону идет крутой Зеленый спуск На нем местами еще держится серая прошлогодняя трава, но уже набирает силу молодая зелень. По спуску, то сходясь вместе, то разбегаясь в стороны, в обход громадных глыб ракушечника, выпирающих из земли, вьется несколько тропинок, протоптанных нетерпеливым и ногами мальчишек, которые всем другим основам геометрии предпочитают свою: прямая есть кратчайшее расстояние между родимым домом и любимым Доном.
И какое значение имеет крутизна! Одолеть ее, идя от Дона, не так; уж трудно. А от дома вниз — еще лучше. Летишь, как на крыльях… Никакая тебя сила не остановит… Пусть те, кто постарше, обходят по пологому Кировскому или Державинскому спускам.
На самой крутой, восточной, стороне спуска из горы, как огромное темное око, выглядывает труба городского коллектора. Ранней весной и осенью из нее бьет мощный фонтан дождевой воды, скатившейся с улиц города, и кипящий белой пеной водопад, прыгая по ступеням в два человеческих роста, устремляется вниз к Дону… Давно уже умчались вешние воды. И сейчас все это сооружение, если посмотреть, издали, кажется беломраморной великаньей лестницей, ведущей в го род на горе.
Это одно из любимых мест своенравной низовской братии. Тут в любое время года можно жечь костры. Лежа на траве, любоваться простором Задонья или слушать о необыкновенных приключениях удачливых людей, лихих браконьеров. Тут без вмешательства взрослых можно решить давно затянувшийся спор: кто сильней.
И поэтому же "чистюли" и "маменькины сынки" обходили Зеленый спуск стороной, как можно дальше.
Но Зиновий об этом совсем не думал. Главное — скорее отдать дяде Семену "молнию", и он пошел кратчайшим путем.
У крайних домов увидел вдруг Грача. Зиновий так и скакнул вперед, боялся, что тот исчезнет. Но Грач сам окликнул:
— Эй, Шкилет! Купи авторучку. "Значит, не знает, что мы искали его и Сазона", — подходя, подумал Зиновий и ответил небрежно:
—Небось, барахло какое-нибудь.
—Барахло?!.. Гляди. Первый сорт! И недорого.
Зиновий рассматривал красную авторучку. Она точно как та, его которую он вчера отдал второкласснику.
— А другого цвета есть? Эта мне что-то не того…
—Хорошая ручка, — недовольно сказал Грач. — На, смотри другую, — и протянул черную с золотистым колпачком.
—Ну чего ты трусишься? — подзадорил Зиновий. — Давай все чтоб выбирать из чего было.
— Кто трусится? Я?! — "клюнул" Грач. — Вот еще одна. Приметы и этой авторучки совпадали точно. Зиновий еле сдержался. Но спросил незаинтересованное:
—Грач, а нет у тебя такой… знаешь, чтоб разноцветным писала?
—Ишь чего захотел! Есть, да не про вашу честь. Сазонова.
—Жалко… Может, я все гуртом взял бы.
—Меньше трояка за нее не возьму! — предупредил Грач.
—Чего ты торгуешься? Покажи. Понравится — возьму.
Грач не устоял. Блеснув нахальными глазами, у лее подсчитал: "По рублю за три. Да за четырехцветную. Ого! Шесть рублей".
— Ля! Разохотился! — и протянул четырехцветную авторучку с алюминиевым пояском на зеленом корпусе. Облизывая от нетерпения губы, спросил: — И сколько ты за все даешь?
—А сколько ты заплатил? — спросил Зиновий, пряча ручки.
—А тебе что?! — почуял недоброе Грач. — Давай назад!
— А дулю с маком не хотел?! — прорвался Зиновий. — У пацанов поотнимал, хапуга! Да за это, знаешь, что?!..
Грач кинулся с кулаками… Но Зиновий, отбросив трубочку с "молнией", рубанул его ребром ладони по руке. Грач взвыл и, отбежав на безопасное расстояние, кричал, всхлипывая:
— Щас тебе, Шкилет, гроб будет! Я Сазону скажу! Он тебя… Сазон налетел так внезапно, что Зиновий не заметил, откуда он появился. Успел лишь отклониться, и кулак противника только сбил кепку. Зиновий пробежал чуть по спуску и остановился: "А клятва?! Я же приказал себе!.." Он чувствовал, как в папину самую трудную медаль колотится сердце.
—Давай авторучки! — орал, догоняя, Сазон. — Пополам разорву!..
—Не… отдам, — запинаясь, сказал пришедший в себя Зиновий.
— Так получай, зараза! — кулак Сазона, нацеленный в лицо противника, попал в воздух. Сазон потерял равновесие и упал, перелетев через присевшего вдруг Зиновия. Он вскочил и, ругаясь, бросился вновь… А Зиновий, как боец в кинокартине "Гений Дзюдо", перехватил его руку еще вверху, рванул влево и дал подножку. Ошеломленный Сазон прокатился по склону несколько метров и, с трудом встав, упрямо полез наверх. Но Зиновий уже сам спускался к нему. Снова перехватил руку и бросил на землю… Задыхаясь от злобы, Сазон дернул Зиновия за ноги. Они покатились наискосок под гору, нещадно колотя друг друга…
— Сазон!.. Обрыв! Убьешься!!! — в ужасе закричали сверху.
И было чего испугаться. Борясь, они подкатились к гигантской ступеньке коллектора. Еще шаг — и они сорвутся с трехметрового обрыва на следующую цементную площадку.
Скосив глаза, Сазон увидел обрыв и стал вырываться:
— Пусти, дурак!.. Пусти!.. Убьемся!..
Но Зиновий не отпускал. Он ни за что на свете не отпустил бы его. Страха не было. Пусть сорвутся!.. Пусть, что угодно!
— Будешь?.. Будешь… пацанов, скажи! — требовал Зиновий, сжимая его на самом краю обрыва.
—Чокнутый!.. Брось же, гад! — уже во все горло орал Сазон.
—Дай слово!.. Дай! Ну, трус, дай! — упрямо твердил Зиновий.
— Будь ты проклят!.. Даю… Идиот!.. Ну сказал же… не буду! — Отпусти! — с расширенными от ужаса глазами хрипел Сазон.
И тогда он отпустил. Тяжело дыша, стояли друг против друга. Заправляя выбившуюся из штанов рубашку, Зиновий говорил:
— Смотри. Ты слово дал… И еще… я не боюсь… Понял?.. А ты боишься, что я скажу, как ты сумочку… у Сашиной мамы… Но я не скажу. Понял?..
Ошеломленный случившимся и особенно последними словами, Сазон съежился и вдруг опустился на камень. Дрожали ноги…
Зиновий поднялся наверх, разыскал трубочку с "молнией", кепку и вернулся назад. Сазон приподнял голову:
— Слушай, ты… а она… ну, Сашка, знает?
— Я же сказал: никому… — Зиновий стал на край цементной ступени коллектора, где несколько минут назад барахтался в обнимку с Сазоном, и прыгнул на следующую ступень… потом — еще ниже. И, размахивая бумажной трубочкой, понесся по косогору вниз к Дону все быстрей и быстрей.
Разинув рты, мальчишки смотрели вслед.
— Совсем чокнутый! — злобно сказал Грач. — Жить ему надоело, — и вдруг спросил у Сазона: — А ты прыгнул бы?
— Чи-во-о?!.. Я тебе щас как прыгну! — обозлился Сазон. Дружки попятились подальше от разгневанного атамана.
Зиновий вернулся с завода и повесил папину медаль на место. Он уже доделывал уроки, когда в комнату вошел Женя. Увидев на столе четыре авторучки разных цветов, Женя удивился. Протер очки. Разглядел синяк на лбу и припухшее ухо друга. Молча подошел к Зиновию и серьезно пожал руку…
— Зин, трудно было? — спросил он, когда уже вышли из дому
— Трудно, — глянув ему в глаза, честно ответил Зиновий. — Но я думал, что будет трудней… Теперь все!
— Я знал, Зин, что ты победишь…
КРАХ "ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА"
Валерка нервничал. Мопед, как и избрание его когда-то в совет дружины, не произвел впечатления на ребят.
Даже Стаська Филиппов, узнав о мопеде, только и сказал:
— Дуракам счастье!.. Ну, ты возись со своей чихалкой, а мне на ДТС пора. Мы там такую модель ракетоносца делаем! Закачаешься! По радио управляться будет!
Мальчишки все такие гордые стали. Хотел Валерка задобрить их, позвал ситро попить в буфете. Так Сережка отрезал:
— Подлизываешься?.. Мы лучше чистенькой! Из фонтанчика. Но самое главное, что тревожило Валерку, — это "Договор". Дважды за это время он висел на волоске. Первый раз перед Новым годом. Но Валерка тогда сказал, что родительского собрания не будет, потому что украли журнал. Елизавета Серафимовна сама поставила четвертные и отдала дневники на руки. "Вот. Смотрите сами!"— сказал он маме и предъявил "дневник-двойник".
