— Ну как вы отдохнули?
— Ничего… Кормили прилично, но общество, я вам скажу, там собралось… Невыносимое! Куда ни повернешься, везде парочки, романы. Не хватало мужчин, так из-за них постоянные склоки…
Ирина Дементьевна с усмешкой взглянула на эту плоскогрудую, высокую женщину с острым носиком, тонкими губами и серыми глазами. Светлые волосы у нее вились миллиметровыми колечками и создавали впечатление давно не чесанного и уже свалявшегося парика. «Любопытно, как будет себя вести Константин Семенович с этой особой», — подумала завуч.
— Ну, а вы? — спросила она.
— Что я?
— У вас тоже был роман?
— Фу! зачем вы так шутите, дорогая? — с испугом проговорила Лизунова. — Да как вам это в голову пришло?
— А почему бы и нет? Вы живой человек… а кроме того, эта тема у вас всегда на первом плане. У кого что болит, тот о том и говорит.
— Да ну вас! Я с вами серьезно, а вы… Встретила вчера Качалову. Ну и старушка! Не нам с вами чета. Вот что значит опытность. Нынче устроила восемь переэкзаменовок, и всё лето собирала урожай.
— А по-моему, она жила у кого-то на даче, — возразила Ирина Дементьевна.
— Ну конечно. Сама она заниматься не будет. Она на процентах работает. У нее есть племянница, тоже молодая учительница, и тоже географичка. Ей она и передала эти переэкзаменовки. Рука руку моет. Не беспокойтесь, тут и комар носа не подточит!
— Напрасно вы мне это говорите, Алевтина Зиновьевна. Расскажите лучше новому директору… — не без ехидства посоветовала завуч.
— Как новому директору? Опять у нас новый директор?
— Да, и на этот раз мужчина.
— Час от часу не легче! Вообще-то я чувствовала, что Марине Федотовне не усидеть. Она слишком самостоятельная и независимая женщина. Сколько раз я говорила ей и предупреждала… Так оно и получилось! А почему вас не назначили, Ирина Дементьевна?
— С какой стати! Откуда у вас такая мысль?
— Была, была такая мысль… И не сейчас, а значительно раньше. Лучшего директора нам не найти! Нет, уж вы, пожалуйста, не скромничайте. На административной работе вы незаменимый человек, Ирина Дементьевна.
— Прекратите, пожалуйста! — холодно остановила Лизунову завуч.
— Молчу, молчу… Но думать вы мне не запретите, дорогая.
— У вас какое-нибудь дело?
— Нет… ничего особенного. Просто зашла навестить, справиться о здоровье и вообще… Видите вот… Какая новость! Сейчас я не знаю, как мне и быть… Ирина Дементьевна, а что он из себя представляет, наш новый хозяин?
— Не из себя, а собой, — бесцеремонно поправила завуч. — Вы учительница!
— Да, да… привычка. Впрочем, я не литератор.
— Это ничего не значит. Удивляемся, почему школьники говорят бог знает как, а сами… «Какая разница», «из себя», «зво́нит», «мо́лодежь», — делая ударение на первом слоге, сказала завуч. Лизунова ее раздражала. Она была уверена, что учительница пришла о чем-то просить или на кого-то доносить, и это никак не соответствовало ее рабочему настроению.
— Совершенно верно! — с радостью согласилась Лизунова. — Очень многие из учителей именно так и говорят: зво́нит, мо́лодежь. А то еще и почище… А что он — молодой?
— Кто?
— Наш директор.
— Нет, средних лет.
— А в какой школе он раньше работал?
— Работал в милиции.
— Почему в милиции? В каком это смысле — в милиции?
Недоумение на лице Лизуновой было до такой степени комичным, что завуч не выдержала и засмеялась.
— В самом обыкновенном, буквальном смысле, — ответила она. — Работал в уголовном розыске.
— Не понимаю… Как же так? Он юрист… или просто так… выдвиженец?
— Нет. Он имеет высшее образование, и, кажется, даже педагогическое. Но лучше вы его сами спросите, если это вас интересует, или наведите справки в роно.
— Удивительно всё-таки… — со вздохом произнесла Лизунова.
— Алевтина Зиновьевна, если у вас больше ничего нет, то извините… я занята! — с обычной своей прямотой заявила Ирина Дементьевна.
— Понимаю, понимаю… Конечно, пока мы не раскусим новый орешек, придется… — гостья хотела сказать «приспосабливаться», но вовремя спохватилась и нашла другое слово: — выжидать. Да. Придется выжидать! — повторила она. — А я собиралась поговорить о представлении меня к награждению. Дорогая Ирина Дементьевна, ведь нынче исполнится двадцать один год моей работы… А я ничего не имею… Даже медалями меня обошли. Всегда что-нибудь случается…
— Случается по вашей вине.
— О-о, нет! Я тут ни при чем. Я за правду страдаю. Я не могу быть равнодушной ко всяким безобразиям. Вы же знаете, что и профсоюзная организация и советский суд всегда на моей стороне. Значит, я права!
— Я всё знаю, Алевтина Зиновьевна. Поговорите, лучше об этом с Константином Семеновичем…
— Так зовут нашего директора?
— Да.
— Его фамилия Горюнов?
— Да. Вы его знали?
— Боже мой! Мы пропали! — с ужасом воскликнула Лизунова. — Это же невыносимый человек! Это, говорят, страшный человек!
— Откуда вы его знаете?
— Раньше он работал в школе имени Ушинского, на Петроградской стороне, в женской школе. Вы можете себе представить! — оживленно продолжала Лизунова. — Там работает одна моя приятельница. Она мне подробно рассказала… Я не понимаю, с какой стати его назначили опять в школу? Его же выгнали!.. Теперь ясно, почему он ушел в милицию. Самое подходящее место…
— За что же его выгнали?
— Точно сказать вам не могу. Кажется, за политические перегибы. Его деятельность несколько раз обследовали комиссии… Одно время он был там секретарем партийной организации. Потом говорили, что у него был роман с ученицей, а может быть, и не с одной… Точно не знаю. Ну вы сами понимаете… бытовое разложение. И вдруг к нам директором! Боже мой! Что делается, что делается? Нет! Мы должны протестовать! Надо сразу обжаловать, — всё больше оживлялась Лизунова, видя, с каким вниманием слушает Ирина Дементьевна.
— Кому обжаловать? — сухо спросила завуч.
— В гороно! У него там был какой-то конфликт.
— А какие есть у вас основания, факты? Вы мне сообщили пока что только слухи и сплетни.
— Сплетни? Вы меня обижаете, Ирина Дементьевна.
— Романы с ученицами — это факт или клевета?
— Не знаю… Точно сказать не могу. Доказательств у меня, конечно, нет, но если все говорят, то нет дыма без огня, дорогая… И вообще, от мужчин можно ждать что угодно! Мы с вами не дети…
Ирине Дементьевне стало душно, в висках, как всегда, когда она волновалась, появилась знакомая, колющая боль. «Не хватало, чтобы из-за этой особы я заболела», — подумала она, глядя на часы.
— Всё, Алевтина Зиновьевна! Больше у меня нет ни одной свободной минуты, — поднимаясь, сказала она. — И давайте условимся в следующий раз встречаться в школе. А то, чего доброго, застанете здесь мальчика-соседа, а потом пойдут разговоры о моих романах со школьниками…
Возражения, оправдания и извинения посыпались как горох из прорванного мешка, но Ирина Дементьевна не стала слушать и без всяких церемоний прошла в коридор и открыла выходную дверь.
— Что касается награждения, то и об этом советую поговорить с новым директором. Он показался мне человеком доброжелательным и справедливым, — сказала она уже на площадке лестницы.
— Но, Ирина Дементьевна, дорогая, он спросит вас.
— Возможно. Ну, а если спросит, я отвечу всё, как оно есть. Ничего не скрою.
— Вот, вот… Пожалуйста! Я буду вам очень признательна. Меня всё время обходят… Так обидно, так обидно!..
Вернувшись в комнату, Ирина Дементьевна легла на кровать и, заложив руки за голову, усилием воли заставила себя думать о проведенном отпуске, о том, как она нынче летом каталась на лодке, научилась ловить рыбу на удочку и стала страстным рыболовом. Учителем ее был шестиклассник, сын колхозного бригадира, чем-то напоминавший ей одного из учеников школы — Петухова. Он долго уговаривал ее не бояться червяка, которого в конце концов сам насаживал на крючок. Червей она не боялась, они были просто противны… Первой рыбой, схватившей ее наживку, оказался крупный окунь. Ирина Дементьевна сразу даже и не поняла, почему ее поплавок вдруг подпрыгнул и нырнул.
«Тащите, тащите», — зашептал мальчик.
Она подняла удочку… И до сих пор помнит это удивительное ощущение борьбы. Окунь отчаянно сопротивлялся и норовил удрать под лодку… Удочка сгибалась дугой.
«Осторожно, осторожно, оборвется… здоровый… водите его, водите… Неужели уйдет!» — с азартом командовал ее учитель.
Наконец она с силой вытащила рыбу из воды, и окунь, перелетев по воздуху на другую сторону лодки, шлепнулся в воду. К счастью, он «взял взаглот», как выразился мальчик, и поэтому не сорвался.
Воспоминания о рыбной ловле отвлекли завуча от трудных мыслей. Стало легче дышать, исчезла боль в висках…
