Мы поставили для начала метр сорок.
Прыгнули по разу и подняли планку на пять сантиметров.
Все снова прыгнули.
Планку еще подняли. Приземистый, коренастый Витя Желтков трижды пытался взять новую высоту — и все три раза неудачно.
— Слабоват, Белок, — сказал Генька. — Не дорос!
— Разбег слишком длинный, — раздался вдруг чей-то спокойный голос.
Мы оглянулись. На траве, недалеко от нас, сидел, подвернув ноги по- турецки, тот парень, который недавно нес багаж деда, и неторопливо щелкал семечки. На нем была белая косоворотка, вышитая «крестиком», и широкие брюки-клеш.
Разбег у Желткова и впрямь длинноват. Но с какой стати этот парень вмешивается не в свое дело? Генька насмешливо оглядел его и небрежно заметил:
— Между прочим, гражданин, на стадионе семечки не лузгают. Мусорить запрещено. Это у вас, в Пскове, вероятно, такие порядочки.
— А я и не мусорю, — спокойно ответил парень.
Действительно, шелухи около него не валялось. Парень складывал ее в карман.
Генька не нашелся, что возразить, и со злости потребовал, чтобы поставили сразу метр шестьдесят. Прыгнул, но сбил планку.
— Разбег короткий, — спокойно сообщил парень, продолжая громко щелкать семечки.
— Вот мастер! То у него слишком длинный разбег, то слишком короткий, — ядовито сказал Генька.
Наш инструктор уже не раз советовал ему удлинить разбег на четыре шага. Парень был прав, и именно поэтому Генька злился.
— А может, вы сами, маэстро, изволите прыгнуть?! Покажите высокий класс, — усмехнулся Генька, — поучите нас, дураков.
Приезжий парень промолчал. Мне показалось, что он даже покраснел.
«Не умеет прыгать, — догадался я, — а конфузиться не хочет».
Генька торжествующе гмыкнул, мы спустили планку пониже и снова стали тренироваться. Вскоре подошел сторож. Встал возле парня, положил лопату, достал из-за голенища газету, аккуратно оторвал квадратик и, свернув папиросу с палец толщиной, задымил едким, крепким самосадом. Его маленькие живые глазки, окруженные густой сетью морщин, внимательно следили за прыгунами.
Вот Генька почти было взял метр шестьдесят, но, уже перейдя планку, сбил ее рукой.
— Эх, — с досадой крякнул старик. — Группировочка [10], милый, слабовата…
Генька выпучил глаза и развел руками.
— «Группировочка», — передразнил он. — Сперва хлопец надоедал, а теперь и дед туда же…
Генька отвернулся, сел на траву и снял туфли, словно туда попал песок. Но сколько он их не тряс, песок не сыпался.
Вскоре сторож ушел, и Генька снова прицепился к незнакомому парню.
— Тоже мне «теоретики», — ехидно бормотал он. — А самим на метр от земли не оторваться!
Парень молчал.
— Ну, чего пристал к человеку?! — вступились мы. — Ну, не умеет прыгать… А ты вот, например, не умеешь копье бросать… Не задавайся!
Однако парень вдруг перестал щелкать семечки и, ни слова не говоря, начал снимать брюки. Генька продолжал подзадоривать его, пока парень не стянул косоворотку и не остался в одних трусах.
— Поставьте для начала метр сорок, — благородно скомандовал Генька. — Пусть гражданин разомнется.
Мальчишки-футболисты, собравшиеся на шум, быстро спустили рейку. Генька сам первый разбежался и легко взял высоту.
— Пропускаю, — сказал парень, не трогаясь с места.
Мы переглянулись, а мальчишки с радостным визгом подняли планку.
Генька снова перемахнул через нее.
— Пропускаю, — невозмутимо повторил парень.
— Ах, так! Ставьте тогда сразу метр шестьдесят, — приказал Генька.
Ребятишки задрали планку еще выше.
Теперь они уже свободно проходили под нею, не наклоняя головы.
Генька долго, примерялся, приседал, подпрыгивал на месте, потом наконец разбежался и взял высоту.
— Чистая работа! — спокойно сказал парень. Помолчал и прибавил: — Я пропускаю!
Тут уже Генька не выдержал. Пропускает метр шестьдесят?! Подумаешь, мастер спорта выискался! Знаем мы таких: будет бахвалиться, пропускать да пропускать, а потом не возьмет высоты и так и не узнаешь, может ли он хотя бы метр сорок прыгнуть.
Ребятишки быстро поставили метр шестьдесят два. Мы удивленно переглядывались.
Генька снова разбежался, но сбил рейку.
Он хотел попытаться еще раз, но потом плюнул и сел на траву. Генька знал, что метр шестьдесят два ему все равно не взять.
Настал черед незнакомца.
Он несколько раз подпрыгнул на месте и стал поочередно вскидывать вверх то правую, то левую ногу, задирая их к самой голове.
Мы с любопытством следили за ним.
Закончив разминку, парень подошел к планке, которая висела в воздухе на уровне его лба, молча поднял ее еще на три сантиметра, аккуратно отсчитал одиннадцать шагов и провел босой ногой черту на земле.
Он встал на черту, опустил голову на грудь, сосредоточиваясь перед прыжком, потом вдруг выпрямился и рванулся вперед.
Парень стремительно взмыл в воздух, поравнялся с планкой, на миг замер, — казалось, прыгун не дотянется, не перейдет планку, — но он сделал еще одно движение, словно отталкиваясь от самого воздуха, и распластался над перекладиной. Мгновение висел над рейкой и мягко приземлился в яме с песком.
Мы чуть не ахнули: не ожидали от него такой прыти.
Даже Генька покрутил головой от восхищения, а мальчишки прямо глаз не сводили с парня. Мы окружили его, расспрашивали, кто он и откуда. Оказалось, Генька не наврал: парень действительно пскович. Приехал вместе с дедом: тот будет работать на стадионе, а парень поступает в Технологический. Правда, Генька, как всегда, немного преувеличил: ни деда, ни парня никто не «выписывал», приехали они сами.
— Чего тут у вас стряслося? — услышали мы встревоженный голос сторожа.
Очевидно, его привлек шум.
— Ничего, дедушка, не случилось, — успокоил старика Борис. — Ну и внук у вас! Отличный прыгун! Метр шестьдесят пять взял…
— Как? — нахмурился старик. — Метр шестьдесят пять?
Он грозно посмотрел на внука, а тот виновато развел руками, пытаясь что-то объяснить.
Но дед не слушал. Подошел к планке, кряхтя, встал на цыпочки и сам поднял ее еще на четыре сантиметра.
— Прыгай! — сурово скомандовал старик.
Мы замерли. Сто шестьдесят девять! Неужели возьмет?!
Парень снова отмерил одиннадцать шагов, снова наклонил голову, сосредоточиваясь, и помчался к планке. Тело его повисло над перекладиной и ловко перекатилось через нее.
— Здорово! — в один голос крикнули мы.
— Вот теперь результат соответствует, — улыбаясь, сказал старик, взял лопату и ушел вместе с внуком.
Через несколько минут мы увидели: парень в одних трусиках лежит на трибуне, читает книгу и что-то аккуратно выписывает в толстую тетрадь с клеенчатым переплетом.
Мы перешли в сектор для метаний. Борис сбегал к старику, принес три диска и три длинных полированных копья с веревочными обмотками.
— А старец, честное слово, неплохой, — радостно сообщил Борис. — Сидит в каморке, волейбольную сетку латает…
Мы стали по очереди метать копье. Я не люблю этого дела. С виду все просто, а метнуть по-настоящему — здорово тяжело. Требуется техника, да еще какая!
Я разбежался и пустил копье. Оно полетело, неуклюже вихляя в воздухе, и воткнулось в землю неподалеку от меня.
— Скрестный шаг[11] вялый, — тотчас услышал я скрипучий старческий голос. — Разморился на жаре-то, милай…
Я обернулся. Дед, стоя за моей спиной, неодобрительно покачивал головой.
— А вы, дедушка, откуда знаете о скрестном шаге? — удивился я.
— Старики, милай, многое знают… — неопределенно ответил сторож и ушел.
— Ишь, академик, — гмыкнул Генька. — Но, между прочим, все-таки непонятно, откуда старичку известны всякие скрестные шаги и группировки?
Мы переглянулись. В самом деле, странно.
С каждым днем мы все больше убеждались в разносторонних познаниях нашего нового сторожа. То он высказывал футболистам свое мнение о системе «трех защитников» и ее преимуществах по отношению к игре «пять в линию», то, щурясь, следил за бегунами и вдруг заявлял, что у одного слабое дыхание, а у другого не отработан старт. И, что самое поразительное, замечания старика всегда были очень точными и попадали, как говорится, не в бровь, а в глаз.
— Не раз приставали мы к нему с вопросом: откуда он так разбирается в спорте? Дед или отмалчивался, усмехаясь в усы, или отделывался прибаутками: «Чем старее, тем умнее», «Старый ворон даром не каркнет».
Однако вскоре все выяснилось.
Однажды старик заявил Геньке, бросавшему копье, что тот слишком высоко задирает наконечник.
— А ты, дед, хоть раз в жизни метал копье? Это тебе не рюхи палкой вышибать… — ехидно возразил Генька.
