Дмитро Ткач - Шторм и штиль

Наступило утро. Пришел полдень.

Море раскинулось сине-зеленой плахтой,[6] легко покорялось кораблю, было чистое и прозрачное. В нем, будто нарядные зонтики, плавали всегда неспокойные медузы, и казалось, им тесно в такой большой воде.

Юрий Баглай сутки не сходил с мостика. Но усталости не чувствовал. Его держало на ногах радостное сознание успешно проведенного маневра.

На протяжении всего похода почти не спал и Федор Запорожец. Ко всему присматривался, ко всему прислушивался. Особенно внимательно следил за Юрием Баглаем, за его действиями, распоряжениями. Довелось ему плавать со старшим Баглаем, и вот теперь — с его сыном. Николай Иванович был опытным моряком. Юрий только поднимает паруса. Но сразу видно, что на флот пришел хороший командир. Как две капли воды похож на отца.

Думал Запорожец и о себе.

Вот сидит он на ходовом командирском мостике. Его, как и прежде бывало, овевает соленый ветер. Но не тот уже Федор Запорожец. Постарел. В сердце чувствуется слабость. Нет-нет, да и даст о себе знать, словно напомнит: «Я — здесь». А ведь когда-то и понятия не имел, с какой оно стороны… Ну что ж, в этом есть своя закономерность. Возвратили бы ему те молодые годы — сколько сделал бы он еще для флота. Но годы не возвращаются. Остаются только воспоминания…

Он долго и неотрывно вглядывался в морскую даль. И вдруг стремительно повернулся к сигнальщику, сердито и резко воскликнул:

— Разве не видишь, матрос? Почему не докладываешь командиру корабля?

В это же мгновение громче, чем следовало, сигнальщик доложил:

— Так точно, вижу! Слева по борту — судно!

Увидел его и Юрий Баглай и вздрогнул: да это же «Гидрограф»! Но почему он здесь очутился? Правда, удивляться нечему, у научного судна в море свои пути, свои маршруты.

Диво дивное: второй раз встречаются они в море. Но, в конце концов, что же здесь удивительного? Не так и велико Черное море, чтобы корабли не могли встретиться на его водах.

Сейчас корабли поприветствуют друг друга флагами, как положено, да и разойдутся. «Так уж у нас складывается с Полей: то я ее жду с моря, то она меня».

Но «Гидрограф» вдруг остановился, бросил якоря.

И в это время гидроакустик Григорий Шевчук доложил:

— Вижу на экране предмет.

— Лодку? — не понял Баглай.

— Пожалуй, нет, едва угадывается на экране. Конфигурация неясная. Но предмет железный.

— Может, мина?

— Может быть, товарищ старший лейтенант. Уточнить не могу.

В последнее время Юрий Баглай хорошо понял, что разговаривать с подчиненными надо как с равными себе. Они много знают. А ты всего знать не можешь, значит, прислушивайся к ним.

Почему-то Баглаю припомнился когда-то организованный им «вечер автобиографий». Не думал он в то время, что так хорошо узнает лучшего на флоте радиста Аркадия Морозова, всегда внимательного перед своим экраном Григория Шевчука, неутомимого машиниста Вартана Жамкочяна — он, как в аду, колдует среди своих горячих машин — и, конечно же, Мартына Здоровегу, этого коротконогого толстяка, который не захотел быть коком, а сделался хорошим палубным матросом и даже стал худеть — ведь весь день на боцманской работе, а боцман Андрей Соляник скучать не даст. Всплыло все это в памяти Юрия Баглая и исчезло. Надо принимать решение.

«Какой-то предмет… Затонувший корабль? А что, если и в самом деле мина? Та, что пропускает пять, десять кораблей, а на двенадцатом или на пятнадцатом взрывается… На каждый звук корабельных машин и лопастей она поднимается все выше и выше, наконец, нащупывает корабль — и взрыв! Сколько лет прошло с тех пор, как закончилась война, но снова взрыв, и снова — убитые и раненые… А сейчас здесь ты, Юрий Баглай, и ты знаешь: что-то лежит на дне…

— Как бы вы поступили, дядя Федор? — обратился он к Запорожцу таким тоном, словно они были не на ходовом мостике боевого корабля, а в увитом виноградом дворике на Портовой улице.

— Так не оставил бы… Мало ли что? Если это мина, то нужно предупредить, доложить, потом уничтожить. Чтобы никто с нею тут больше не встретился.

— Но ведь мы же не тральщики, дядя Федор, как же мы сможем проверить, мина это или не мина?

Федор Запорожец укоризненно покачал головой, показал глазами:

— Ты видел, «Гидрограф» на якорь стал. А у него водолазы есть. Спустятся они да посмотрят осторожненько. Договорись с базой по радио… Ведь это могут быть и остатки корабля твоего отца. Теперь я точно припоминаю. Вон на тот берег мы высаживали десант. А высадив, успели отойти как раз на это место. Тут нас и догнал вражеский снаряд.

Юрий Баглай всматривался в воду, будто сквозь ее толщу мог что-то увидеть, ходил по мостику от крыла до крыла, нервно курил. Так что же делать? Неужели и в самом деле он ограничится только тем, что побывает на месте гибели отцовского корабля? И не попытается разгадать тайну предмета, лежащего на дне?

— Не раздумывай долго, связывайся с Кургановым, — еще раз подсказал Запорожец.

— Пусть будет по-вашему, дядя Федор.

Получив радиограмму, Курганов и Вербенко встревожились: старший лейтенант Баглай просит разрешения задержаться. Гидроакустики обнаружили на дне какой-то предмет. Что это может быть, еще неизвестно. Командир корабля хочет договориться с капитаном «Гидрографа», чтобы под воду спустились его водолазы…

Есть над чем задуматься!

— Что скажете на это, Григорий Павлович? — спросил Курганов. — В нашей с вами практике такое случается впервые.

Вербенко протирал носовым платком стекляшки вдруг запотевших очков. Всегда уравновешенный и медлительный, сейчас он был взволнован.

— Просто так, безответственно, Баглай телеграмму не пошлет. Думаю, что следует разрешить ему задержаться. Я лично верю Баглаю.

Курганов улыбнулся:

— Верите? А что раньше было? Вспомните, как мыс вами в этом кабинете чуть было не подрались из-за Баглая. Я вам — одно, а вы мне — другое.

— Как же, помню… — уклонился от прямого ответа замполит. — Одному кажется, что вот такие молодые, как Баглай, еще не доросли. Другому — что растут очень быстро и пренебрежительно смотрят на старших. От жизни никуда не уйдешь. Мы передаем бразды правления, младшее поколение берет их, и, наверное, наша с вами задача — не тормозить, не гасить молодой огонь, а поддерживать его.

Курганов вслушивался в глуховатый голос своего замполита и думал: «Сколько хорошего сделал этот человек! Скольких людей воспитал! И как-то незаметно. Словно и нет его… А между тем всем он нужен…»

— Хорошо, — сказал Курганов, — радируем Баглаю, что всю ответственность возлагаем на него. Пусть действует соответственно обстоятельствам. Я ему тоже верю. Пусть закаляется, оморячивается…

Он волновался не меньше, чем Вербенко.

Красивы на море волны — широкие, гладкие, — катятся одна за другой. Беспокойные, они скрывают под собой не одну тайну.

Давно закончилась война. Теперь люди спокойно берут в кассах билеты на «Абхазию», «Россию» или «Украину», отдыхают на чистых красивых палубах, развлекаются, как будто и не было жестоких боев на этих волнах, будто не взрывались корабли, не гибли матросы. Не одну загадку удалось бы разгадать, если бы можно было окинуть взглядом морское дно.

Одна из них тут, под килем корабля.

Юрий Баглай нажал на машинно-телеграфный рычаг, подошел к «Гидрографу».

Корабли стали лагом.[7] Перебросили трап с борта на борт. Юрий взошел на «Гидрограф», поздоровался с седобородым капитаном, как и надлежит молодому офицеру, — вытянувшись в струнку, лихо откозырял.

Тот подал Юрию руку. Ладонь у него была твердая, пальцы сжались туго, крепко.

— Что случилось? Чем могу служить, Юрий Николаевич? Буду рад.

— Нужны ваши водолазы, товарищ капитан. Старый моряк недоверчиво прищурил глаза, искоса взглянул на Баглая.

— А зачем вам мои водолазы? Это люди не военные. Если они идут под воду, то с определенной научной целью.

— Прекрасно, товарищ капитан. Это будет для них не менее интересная работа. Дело в том, что на дне обнаружен какой-то железный предмет неопределенной конфигурации. Необходимо выяснить, что это. Может быть, мина. А может… — Юрий помолчал и закончил: — Где-то поблизости от места нашей с вами стоянки во время войны пошел ко дну корабль, которым командовал мой отец. Сам он тоже погиб. Я получил разрешение командования обследовать дно и обратиться к вам за помощью.

Трубка еще дымилась в зубах капитана, но он снова набил ее табаком и раскурил.

— Ну, раз такое дело, то как же я могу вам отказать! Обследуем. Потому что такой возможности в другое время может и не быть.

— Вы даже не представляете себе, как я благодарен вам товарищ капитан! Но есть к вам и еще одна просьба. Совсем неожиданная.