Давно скрылось созвездие Южного Креста, уже наши звезды! Прошли над затопленной Атлантидой…
Сколько мы повидали за эти два с половиной года! Видели Саргассово море — единственное море без берегов. Видели исполинских китов, добродушных пингвинов во фраках и белых манишках, стремительных и голодных акул, неведомые острова (мечта всех мальчишек мира!), красочные гавани, о которых большинству людей суждено только прочесть в книгах. И много, много кораблей под флагами всех стран. Проходя мимо, корабли салютуют гудками и флагами, ночью приветствуют огнями.
Корабли, проходящие ночью, Говорят друг с другом огнями…
Столько перевидали, но больше всего радовались, когда пролетал над нами наш советский спутник — словно привет далекой, щемяще любимой родины. Все так соскучились по дому, по родным краям, что у многих при виде бегущей звездочки-спутника выступили слезы.
Прошли мимо острова Морлоу. Он в стороне от океанских дорог. Только шторм может загнать корабли под укрытие его скалистых берегов. Как-то там живут мистер и миссис Слегл — две нахохленные птицы, подхваченные ветром и заброшенные далеко от гнездовий? Их счастье, что, когда тонули, приютил их этот угрюмый каменистый остров с его простодушными колонистами, так радующимися каждому новому человеку.
Все ближе дом. «Дельфин», как старый ветеран, весь в шрамах, подсчитывает да зализывает свои раны. Плавание было трудным. Дожди, снега, штормы, изматывающие качки, глубоководные траления, длительные якорные буйковые станции, сложные заходы на ощетинившиеся острыми скалами острова, когда вокруг бушуют белые от ярости, свирепые буруны. Неудачи с приборами. То лопается трос у дночерпателя, то пропускает воду кожух подводного радиометра, и надо срочно заменять прокладки, то неполадки с лебедкой…
Без излишней скромности отмечу, что в таких случаях вместе с механиком непременно покличут и Санди Дружникова, покладистого малого.
«У Санди чертовски ловкие руки!»— не раз слышал я о себе. Поработали бы они на морзаводе да еще в бригаде Баблака, стали бы у них «золотые» руки. Вот когда мне пригодилась моя рабочая сноровка!
Обо мне на корабле говорят так: «Санди — славный парень, не боится никакого труда, никогда не хандрит, не ноет. С ним весело!» Отзыв этот мне приятен, и сообщаю о нем с гордостью. Потому что — знаю по себе — некоторые в дальнем плавании тяжелы…
Но есть налицо и другой отзыв — человека, которого я безмерно уважаю, — Филиппа Михайловича Мальшета… Он усомнился во мне как в будущем ученом, исследователе. Это обидно! Но требуется разобраться толково: прав ли Мальшет?
Вот мы были на Кубе. Простояли там неделю. Чинились, запасались водой. Были встречи с учеными океанологами, и, самое главное, посетили дом, где жил и умер Эрнест Хемингуэй. Его «Старика и море» я всюду вожу с собой.
Я без пяти минут океанолог. По возвращении на родину тут же отправляюсь в Ленинград сдавать экзамены экстерном. Мальшету или моему деду Николаю Ивановичу и в голову не придет, что самое любопытное на Кубе — это дом Хемингуэя. Для них главное — работа океанологов. Сравнить, узнать, что нового; если надо, поделиться достижениями океанологии и океанографии. Ничего другого для них не существует.
Ученый ли я по при зван и го? Я очень увлекаюсь океанологией, радостно работать на станциях и по обработке наблюдений. Для меня это как праздник. Но никак нельзя сказать, что океанология для меня — всё! Далеко не всё!
До сих пор я, как и в детстве, больше всего все-таки люблю… корабли. Во всех портах, на всех стоянках я первым делом интересовался кораблями. Как они построены, их оснасткой, водоизмещением. Какие сплавы используются для надстроек, рубок, кожухов, спасательных шлюпок. Особенно меня интересует применение в кораблестроении пластмасс и синтетических материалов, потому что тогда судно легче. Потихоньку от друзей-океанологов я люблю в свободный часок чертить на ватмане — просто так, для собственного удовольствия, — карандашом, тушью или акварельными красками чертежи разных кораблей, будь это барк, или шхуна, или старинная бригантина. Мысленно я всегда видел свои корабли. Особенно меня преследовал один — на подводных крыльях.
Прекрасный, мощный, стройный корабль, он несся легко, как призрак, чуть касаясь верхушек волн, — над водой! День ото дня я видел его все яснее… Удивительный корабль! Он совсем не зависел от бури, на нем никто не страдал от качки. Он не мог потонуть, Это не было среднее между кораблем и воздушным лайнером, это было качественно иное. До чего он был прекрасен!
Однажды я не успел спрятать чертежи, и Мальшет, вошедший внезапно, долго рассматривал чертеж.
— Странно, — процедил он недовольно, подозрительно глядя на меня, — никогда не видел, чтобы ты в свободное время занимался океанологией. Ну, хотя бы вычертил разок схему течений или сконструировал самопишущий прибор… Кстати, мне необходим такой, и я никак не справлюсь.
— У всякого свое хобби, — уклончиво ответил я. — Когда я работал на кораблестроительном заводе, я зачитывался книгами по океанологии, как романами. Я с удовольствием помогу вам. Если сумею, конечно. А вы недовольны мною, Филипп Михайлович?
— Нет, я бы этого не сказал, — подумав, ответил Мальшет. — Ты добросовестный работник. И руки у тебя золотые. Но голова занята чем угодно, только не наукой. Да ты не огорчайся, Санди. Просто ты еще слишком молод!
Но я огорчился, и даже очень. Мне двадцать третий год… Мальшет в моем возрасте создал проект дамбы через Каспий, о котором велись дебаты по всей стране. Вот кто целеустремлен! Со своим Каспием Мальшет потерпел поражение, но он не забыл и не сдался. Копит силы и знания для нового натиска.
А я… работаю океанологом, пишу о своей жизни, мечтаю о новой книге — приключения в Атлантике, вынашиваю облик невиданного корабля, стремлюсь к путешествиям, но, едва скрылся родной берег, начинаю тосковать о доме, о близких — оттого и родилась эта книга. Не разбрасываюсь ли я?
И еще тайна, от всех запрятанная в душе. Люблю девушку неповторимую, не похожую ни на кого, гордую, строптивую. И ни слова ей о своей любви. Бывал у Южного полюса, а разве не могла она за эти два с половиной года полюбить другого парня? Очень просто! А что, если я потеряю ее? Ведь я же не смогу, никогда не смогу полюбить другую женщину! Потому что второй такой нет, а другой, обыкновенной, мне не надо. Заурядной, как Лялька Рождественская. Дольше часа-двух я и выдерживать не мог ее общество.
Но ответит ли мне взаимностью моя единственная? Что я для нее? Никто меня так не игнорировал, как она. Письма ее так коротки — несколько строк. Лялька исписывает для меня целые тетради. Это от Ляльки я знаю все дорогие новости: что Ермак получил повышение — его очень ценят в угрозыске, что Иван Баблак женился на Римме, а морзавод преподнес им свадебный подарок — однокомнатную "квартиру в новом доме. Новоселье праздновала вся бригада. Ермак тоже был — с Лялькой. Что Майка дружит с Гришей Кочетовым. Взяла над ним шефство, а теперь как бы не кончилось это шефство свадьбой. Что Шурка Герасимов неожиданно для всех поступил на китобойное судно, для начала матросом, и ушел в дальнее плавание. «Может, встретишь его, Санди, в Атлантическом океане?»
Жизнь мою, такую радостную и беззаботную, перевернуло именно письмо Ляльки Рождественской…
Дизель-электроход «Иртыш» едва успел передать нам почту — начинался опасный густой туман. Там были письма Аты, как всегда «с гулькин нос», от Ермака, от мамы, отца, бабушки, от ребят с морзавода и Лялькино, которое я прочел последним…
«Дорогой Санди! Получила твое письмо. Большое спасибо! Очень рада, что ты так счастлив. Ты, наверно, всю жизнь будешь счастливым. Наверняка на этом корабле есть люди, которые делают ту же работу, находятся в тех же условиях, что и ты, и не чувствуют себя такими счастливыми. Страдают от качки, ветра, холода, устают, раздражаются, ссорятся, обижаются друг на друга.
Просто ты обладаешь редкой способностью к Радости с большой буквы. Ты можешь быть счастлив, несмотря ни на что. Плохое ты не замечаешь — оно не имеет для тебя никакого значения. Это я поняла, когда ты еще поступил на морзавод. Гришка чуть не плакал, а ты приходил бледный от усталости и возмутительно счастливый.
Тем более мне тяжело омрачать твою радость. Я две ночи не спала, прежде чем решила написать тебе все. Советовалась с папой. Он сказал: «Каждый человек имеет право на правду». А тебя щадят, как маленького или словно калеку. Боятся попортить тебе твои радости. Уж очень восторженные всегда твои письма…
Милый Санди, твои родители разводятся… Знаю, что это для тебя большой удар, — ты любишь их обоих. Мне кажется, что это дело рук Веры Григорьевны. Она всегда почему-то ненавидела Викторию Александровну. Ты сам это знаешь. Твоя бабушка, наверное, считает, что Виктория Александровна отняла у нее и сына, и внука. Ведь ты последнее время совсем редко к ней заходил. А вот Андрей Николаевич бывал постоянно. Он любит свою мать и очень считается с ее мнением. Правда, что говорят: наши недостатки — продолжение наших достоинств.
