– есть домашнее блюдо, и только домашнее. Если у вас есть хорошее мясо: кусочек чуть жирной свинины, постной говядины и хоть немного баранины, можно затеваться с пельменями. Хорошо, если делать их вместе с родными людьми, с добрым разговором, душевной песней, со вспомнившимися вдруг стихами.
Добавляя к мясу лучок, поперчив немного, посолив, молочком приправив, делаем фарш. Мясорубка выдаёт ароматный сырой продукт, почти готовый к укладыванию его на тесто. А тесто – тонкое, мягкое, эластичное.
Рюмочкой нарезаем кружочки, выкладываем мясной фарш, лепим пельмени.
Тут и вода закипела в большой кастрюле. Посолить, лаврушечку бросить, и отправить в бурлящую стихию пробную партию наверняка вкуснейшего продукта. Всплыли. Попробовали. Хороши! Можно продолжать, радуясь жизни, свежести восприятия прожитого дня в предвкушении чудесного застолья. Лепим много, обсуждая насущные проблемы. И в заморозку их! Завтра тоже будем с удовольствием обедать, хваля поваров.
Всё это представляла я себе, лёжа в больнице, ошпаренная соседкой по койке, нечаянно, конечно. У неё после операции руки дрожали. Решив угостить меня чаем, она промахнулась и весь кипяток вылила мне на ноги.
Все всполошились: и пациенты, и медсёстры, и врачи. Из операционной принесли спирт, сделаны были примочки, даны лекарства, потом капельницы, спрей от ожогов, мази, повязки… Так я превратилась в лежачего больного.
Когда муж, пришедший навестить меня, спросил о том, чего мне хочется, я пролепетала: «Пельменей». После этого я тут же спохватилась, сказала, чтобы он не брал этого себе в голову, что это желание возникло от боли, от обиды на сложившую ситуацию.
Поздний вечер. Подготовка ко сну. Уколы сделаны, таблетки приняты. Слышим внизу шум. Охранник кричит:
– Тут к ошпаренной муж пришёл!
– Чего ему надо?
– Говорит, что пельмени принёс жене.
– Пельмени? Сам лепил? Возьми и передай в палату. Пусть поест. Может, легче ей станет.
Мне вручили термос с пельменями, горячими, ароматными – домашними, одним словом.
Что такое любовь? Любовь – это, исполнение твоих совершенно не рациональных, даже не просьб, но душевных мечтаний о несбыточном.
Вся палата молча смотрела на термос. Достали тарелочки, стали раскладывать пельмени всем, глотая слюньки.
Положили той самой женщине, которая ошпарила меня, у которой руки дрожали. Ей и есть-то не разрешали сначала до операции, затем – после. Похудевшая, измотанная, она с особым нетерпением ждала своей порции. Но, так как у неё дрожали руки, она не смогла удержать тарелку параллельно полу, пельмени съехали с неё под кровать, на явно не чистый пол, по которому по ночам бегали тараканы; под тумбочки, где имеет привычку собираться пыль, активно и постоянно.
– Эх, ты! Такой продукт загубила. Лучше б тебе вовсе не клали. Удержать уж не можешь, – с досадой проворчала одна из болеющих.
– Не пропадут! – ответила женщина и, быстренько опустившись на колени, стала собирать упавшие пельмени и класть их прямо в рот, не моя, не отряхивая. Просто поднимала с пола и ела.
– Никогда в жизни не пробовала такой вкуснятины!
Глаза её наполнились восторгом. Улыбка не сходила с осунувшегося лица.
– Да, уж! – вторили ей соседи, не скрывая удивления, но и не препятствуя её действиям.
Оказалось, что среди нас был человек, которого угощение порадовало ещё больше, чем меня. Моя пельменная радость отошла на второй план.
Как-то летом собрались мы с братом к бабушке съездить. Она жила далеко от нас, в другом городе. Можно было послать телеграмму, сообщить о приезде. Мы решили сделать сюрприз: приехать без предупреждения.
Поезд приходил на вокзал рано утром, часов в пять. Будить никого не хотелось, поэтому мы пошли пешком через город. Погода была замечательной, настроение прекрасным.
Ещё издалека мы увидели бабушку. Она копалась в большой цветочной клумбе, которая была разбита под окном её квартиры.
Мы ярко представили себе, как она обрадуется, увидев нас.
– Саш, пойдём побыстрее.
– Мы и так почти бежим, – ответил мне брат.
Это правда. Я всегда чувствовала себя полностью защищённой, когда находилась рядом с ним. Окружающим казалось, что я – его девушка. А он – высокий, статный, красивый – считал, что так и должно быть.
Мы знали, что
– была война. Давно…
– Что два сына нашей бабушки погибли на этой войне.
– Осталась в живых дочь, наша мама, и это воспринималось родными как чудо.
Солнце золотило бабушкины волосы. Она ловко орудовала тяпкой. Молча приблизились мы к клумбе. Стали ждать, когда она увидит нас и удивится.
Бабушка выпрямилась. Мы улыбались.
– Сашенька, сыночек, вернулся!
Сейчас я – пожилой человек. Эти слова живут во мне, свернувшись беззащитным клубочком надежды на невозможное.
Они жгут меня. Больше никогда не приезжали мы к бабушке без предупреждения. Но всегда знали, что Саша
– гораздо больше, чем внук…
Темнеет краска, забор ветшает,
Родник мелеет, спина болит.
В тебе живёт тот самый Саша,
Который на войне погиб.
Молодой ветер, который любил пошалить, вышел на прогулку. Скорее, вылетел, выхватив из рук мужчины газету. Газета завертелась, взмыла вверх, затем, потеряв скорость, упала на землю рядом со скамейкой. Видя, как случайный прохожий поднимает печатное издание, ветер снова вырвал из рук лёгкую бумагу, содержащую, вероятнее всего, важную информацию, и понёс её к дороге. Газета оказалась на проезжей части. По ней проехала машина, другая… Жалкие мятые обрывки бумаги путались под колёсами автомобилей. Ветер полетел дальше.
– О! С детьми поиграю! – прошумел ветер и тут же сдул высокую башню, строительством которой занимались два мальчика.
– Как ветром сдуло! – засмеялся ветер.
Один мальчик заплакал, другой стал его успокаивать. Скоро строительство возобновилось. Ветру хотелось снова разрушить построенную башню или дом, но ему лень было ждать, когда постройка будет готова. Взмыв вверх, ветер увидел, как на балконе двенадцатого этажа худенькая маленькая старушка вешала пододеяльник. Она забралась на табуретку, держа в одной руке прищепки, в другой – мокрую вещь. Встав на цыпочки, бабушка потянулась к леске, на которую хотела повесить накрахмаленный, сверкающий чистотой пододеяльник.
— У-у-у! — зашумел ветер, забрался внутрь пододеяльника и потащил его вместе с бабушкой с балкона на голубые просторы воздушного пространства города.
– Сейчас она испугается, закричит, я её и опущу на травку. Куда бы лучше опустить бабушку? – ветер не был злым, ему хотелось развлечься.
Но бабушка не собиралась кричать.
– Милок, я ведь никогда не летала. Теперь меня будут называть лягушкой-путешественницей.
Люди, увидевшие этот необычный полёт, стали кричать:
– Бабушка-парашютистка! Бабушка-парашютистка!
– Ну, ладно. Хоть не лягушкой-путешественницей зовут.
Ветер не был готов к такому повороту событий. Он замешкался, пододеяльник стал приближаться к земле, чуть не зацепился за высокую берёзу.
– Послушай, ветер! Ты, говорят, могуч. Ты можешь показать мне наш город, как опять же говорят, с высоты птичьего полёта? Что тебе стоит? А?
– Да, ничего не стоит! – обрадовался ветер и поднял «парашютистку» высоко-высоко.
Внизу проплывали дома, крошечные человечки, машущие руками, кажущиеся игрушечными машинки.
– Послушай, шалунишка, красиво-то как! Оказывается парк наш не такой уж большой. А озеро на лужу похоже. Пожалуй, давай спускаться, а то люди внизу совсем разволновались.
Бережно принёс ветер свою бабушку к лужайке около её дома. Пододеяльник накрыл её так, что казалось, он один летал и совершил мягкую посадку. Люди взволнованно обсуждали увиденное, показывали на место посадки, кто-то вызвал «Скорую помощь».
В больнице, куда была доставлена бабушка, ей перевязали царапину на ноге: задела за склянку, брошенную в траву.
– Понабросали тут всякого хлама, – с досадой говорила бабушка, когда её спрашивали о состоянии здоровья,
– Приземлиться негде.
Через два дня бабушка вернулась домой. Ей пришлось снова стирать многострадальный пододеяльник.
– А как полетали! – она махнула рукой ветру и засмеялась.
Энрике – итальянец. Он пригласил на встречу в кафе Ингу – подругу по переписке, которая оказалась проездом в Италии. Совершенно не понятно, зачем, Инга уговорила пойти с ней на свидание темноволосую красавицу Женю, очень похожую на итальянку.
День, впитавший в себя массу впечатлений, положительных эмоций, немного усталости, клонился к вечеру. Заказав лёгкие закуски, оказавшаяся за одним столом волей случая троица, вела беседу на языке, который каждый из них считал английским. Все радовались состоявшейся встрече. Энрике сразу же заинтересовался приятельницей Инги – Женей, что было вполне объяснимо. В Италии многие мужчины провожали её взглядами с возгласами «Белла! Белла!», как принято приветствовать носителя красоты.
