Наконец Шпунтик достиг самой вершины клинообразного луга и взобрался на самую высокую муравьиную кучу. Там он повернулся к склону и увидел следившую за ним мать.
— Мамочка, смотри! — крикнул он и спрыгнул. Он ткнулся пятачком в траву, перекувырнулся, перекатился пару раз на крутом склоне и налетел на следующий муравьиный холмик, метрах в пяти от верхнего.
— Молодец, родной, ты очень ловкий, — нежно похвалила его мать и направилась к дубу искать желуди.
К концу этого захватывающего дня Шпунтик совсем умаялся. Он залезал на все, что попадалось по дороге: на каждое возвышение и бугорок неровного луга, на каждую муравьиную кучу и каждый пенек от срубленного вяза. Он даже умудрился влезть на самую верхнюю толстую часть огромного сука, который лежал одним концом на земле, и спрыгнул с высоты примерно в четыре метра. Но каждая попытка кончалась падением со всего размаху, и к вечеру теплого августовского дня Шпунтик не только набил себе немало синяков, но и несколько приуныл.
Они с матерью только что покинули мелководье, где как следует напились воды из ручья, и сейчас стояли в том месте, где из года в год поток, делая резкий поворот, подмыл берег. Они стояли на высоте примерно пять метров, а позади них подымался крутой, покрытый короткой травой склон холма.
«Если забраться на вершину, поневоле побежишь быстрее», — подумал Шпунтик. И вслух сказал:
— Мамочка, ты говорила, что свиньи не могут плавать?
Миссис Барлилав, как и всех ей подобных, приучали с детства верить россказням старых свиней. Считалось, что свинья, которая попытается плыть, порежет себе горло своими острыми копытцами из-за неловких движений. В этом она постаралась убедить и своего сына. Она сейчас до отвала наелась желудей, разных корней, трав и ягод, не считая утренней порции земляных каштанов, принесенных служителем, и сейчас сонным взглядом созерцала мерцающую воду и говорила с сыном почти машинально.
— Но у меня же нету… — начал было Шпунтик, но тут же спохватился.
— Чего нету, милый? — рассеянно спросила мать.
— Нету таких сведений, — быстро нашелся Шпунтик. — Я раньше ничего такого не слыхал.
— Ты много чего еще не слыхал, сынок, — сказала миссис Барлилав тоном, каким всегда в таких случаях говорят матери.
«А ты тоже кое-чего еще не знаешь, — подумал про себя сын. — Того, например, что если я заберусь на холм и быстро-быстро побегу вниз… Свиньи могут летать, — повторил он про себя. — Так сказала тетушка Гобблспад. Конечно, хорошо бы сперва посоветоваться с экспертом…» Шпунтик часто раздумывал над необходимостью посоветоваться с экспертом и не раз расспрашивал птиц, прыгавших около стойла номер пять. Но воробьи на его вопрос ответили лишь «Чик-чирик, тю-тю!» самым нахальным образом, а скворцы просто-напросто невежливо свистнули. Однажды черная ворона взгромоздилась на стенку хлева, но в ответ на расспросы поросенка издала лишь громкое «Карр!».
И тут вдруг, пока он стоял рядом с мамой на обрыве, послышался свист крыльев, и над головами у них пролетела черная с белым птица. У нее были ярко-красный клюв, такие же щечки и широкие перепончатые лапы с острыми когтями. Быстро махая крыльями, она вдруг затормозила и шлепнулась на поверхность ручья, подняв целый фонтан брызг, которые блестели на солнце, как золото. Покачивая хвостом, она начала быстро плавать кругами. Сперва она пила воду, потом начала плескать крыльями, обливая себя водой.
«И летает, и плавает! — подумал Шпунтик. — Это уже слишком!»
— Что это за птица, мамочка? — спросил он. — Я ни разу такой не видел.
— Ты много чего еще не видел, — ответила мать таким тоном, каким всегда отвечают матери. — Это утка.
— Откуда она тут взялась?
— Кажется, свинарь их держит несколько штук, — ответила миссис Барлилав. — Ради яиц, я думаю. В конце концов, — добавила она задумчиво, — даже служителям, наверное, надо есть. Пусть себе едят яйца.
— Можно я поговорю с ней, мамочка? — нетерпеливо попросил Шпунтик Собачья Лапа. — Ведь она мне ничего плохого не сделает, правда?
— Не сделает, — ответила миссис Барлилав. — Но вряд ли от этого будет толк. Безмозглые создания. Ни словечка, поди, не поймет, что ты ей скажешь.
Но когда Шпунтик сбежал вниз, на мелководье, и окликнул утку, та немедленно повернула и поплыла в его сторону с приветливым выражением на изящном личике.
— До-бро-е ут-ро, ут-ка, — произнес Шпунтик с расстановкой и очень громко, как принято говорить с иностранцами. — Мо-гу я вас кое о чем спро-сить?
Утка уже шла, быстро переваливаясь, в его сторону по песчаной отмели, потом вспрыгнула на нижнюю ветку ивы, удобно обхватила ее когтями, отряхнула перья и уставилась на поросенка блестящими глазками.
— Спрашивай, что угодно, — отозвалась она тихим мелодичным голосом.
— Ох, — выпалил удивленный Шпунтик, — а мамочка говорила, что вы не… — Он в смущении замолчал.
— Ни слова не пойму из того, что ты скажешь? — засмеялась утка. — Ну что ж, очевидно, твоя мама не очень-то разбирается в мускусных утках.
Шпунтик поперхнулся.
— Простите, а что такое мускусная утка?
— Мы принадлежим к разновидности, которая селится на деревьях, для того у нас и когти. — И она, подняв одну лапу, показала изогнутые когти. — Мы из Южной Америки.
Мир Шпунтика неизмеримо расширился с тех пор, как он покинул стойло номер пять, но все же был пока еще очень невелик. Он вообразил, будто Южная Америка находится на соседнем поле.
— Так или иначе, — продолжала утка, — что ты хо тел спросить?
Шпунтик сделал глубокий вздох. Он бросил взгляд на крутой берег — не там ли мама, но она успела отойти.
— Считаете ли вы, — медленно произнес он, тщательно выговаривая слова, — что свиньи могут летать?
Утка широко раскрыла клюв, но тут же закрыла его. Потом раз десять она то открывала его, то закрывала, издавая при этом звук, похожий на «квот-квот - квот».
— Считаете или нет? — повторил Шпунтик.
— Я считаю, — ответила она, — случиться может что угодно. Хотя лично я никогда не слыхала о летучей свинье. Кто подал тебе такую мысль?
— Моя тетушка. Вернее, она наша ближайшая соседка, но я привык называть ее тетушкой. Она сказала, что свиньи могут летать, и я уверен, все они имели в виду меня.
— Так, значит, ты собираешься… летать?
— Надеюсь, у меня получится.
— Ты уже пытался?
— Ну да, даже несколько раз. Но я никак не могу задержаться в воздухе. Потому мне и понравилось это место.
И Шпунтик стал объяснять своему новому другу, как он собирается сбежать с крутого склона, совершить прыжок с высокого берега и, взмыв вверх, пуститься в восхитительный полет.
Утка не спускала блестящих глаз со стоявшего перед ней странного существа. Она осмотрела большую голову, тощее твердое тельце, его костлявый задик. Взглянув на песок, она увидела там три вида следов: ее собственные перепончатые, глубокие вмятины от ног взрослой свиньи и странные незнакомые следы — по две небольших щелки и по две небольших ямки от мягких лап. На миг у нее возникла мысль прочесть поросенку небольшую лекцию о свойствах, необходимых для полета, но тут же она отбросила эту идею при виде решимости, которой дышал весь облик поросенка.
— Думаю, стоит попробовать, — сказала она. И, глядя на глубокую заводь, которую течение вырыло под крутым берегом, добавила: — Вот неплохое местечко для пробы. Полагаю, ты умеешь плавать?
Шпунтик озадаченно посмотрел на нее.
— Свиньи не умеют плавать, — возразил он. — Я думал, вы знаете. Я же не про «плавать» говорил, а про «летать».
— Ну да, служитель. Знаете, такой грязный и толстый.
— А-а, ты имеешь в виду птичника, — отозвалась мускусная утка. — Нет-нет, я не ночую со всеми вместе в вольере. Я устраиваюсь на ночлег на дереве.
«Считается, — подумала она, — что птичник разводит нас ради яиц, но мне приходилось видеть, как он входит в сарай с пустым мешком, а выходит с полным и там, в мешке, кто-то шевелится. Нет, я рисковать не намерена». И она снова тронулась вверх по течению. Она уже приготовилась завернуть за следующий поворот, когда Шпунтик сообразил, что не спросил ее имени. Он взбежал на берег и мчался по нему, пока не поравнялся с уткой.
— Как вас зовут? — крикнул он.
— Фелисити, — откликнулась утка.
— Какое странное имя. Что оно означает?
— Счастье, — ответила утка и поплыла дальше, за пределы Приюта отдохновения, и вскоре скрылась из виду.
«Счастье, — думал Шпунтик, торопясь к маме, которая лежала под дубом. — Сколько счастья в жизни: я нахожусь в таком чудесном месте, подружился с милой уткой, а завтра… уи-уи-уи!»
