— Ты это брось! — сказал Ванята. — За такие шутки, знаешь!..
— А ты не пугай! Прокурор за ручки возьмет, не так запоете! Отец ему все написал…
Ванята рывком поднялся с дивана.
— Чего плетешь! Чего он написал?
Сашка втянул голову в плечи. Глаза его забегали.
— Иди ты!.. Пошутить уже нельзя? Чего ты?
— Что написал, спрашиваю?
Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уздечку. Притянул к своему лицу, подержал вот так секунду и швырнул от себя. Сашка попятился и упал.
Ванята толкнул ногой дверь, сбежал по крылечку и, не оглядываясь, пошел по вязкой после дождя, истоптанной острыми коровьими копытами улице.
Тетка Василиса посмотрела на хмурого взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, подумала минуту и вдруг взорвалась:
— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. З моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!
Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья «гарного хлопчика». Возможно, она поторопилась с выводами, когда расхваливала Сашку, или же хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.
Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую безлюдную улицу. Только изредка прогремит грузовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица, и снова тянет свою тонкую нить тишина.
Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок.
Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синем галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой кепке. Незнакомый Ваняте человек, по-солдатски размахивая рукой, быстро направлялся к их дому.
Тетка Василиса тоже заметила путника и с криком помчалась к калитке.
— Ой, боже ж мий! Та що ж це таке? Та невжеж ты, Платон Сергеевич! Ой, лишенько ж мое, ох, ты ж мий риднесенький! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болны цю, щоб вона сказылась… Та як же це ты?
— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.
На лице тетки Василисы отразились удивленье, восторг и те чувства, которые люди не умеют высказать словами.
— Значит, втик? — тихо, почти шепотом спросила она.
— Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу.
— А я ж тоби що говорю! Та воны ж, ти доктора, тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..
Тетка Василиса смолкла на минуту, потом радостно и широко улыбнулась.
— Сотник Ванька цилый день тебе на станции караулил, — сказала она. — От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.
Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:
— Ось познайомся, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый гарный хлопчик!
Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ладонь.
— Здравствуй, Ванята!
— Откуда вы знаете, что я Ванята?
Платон Сергеевич улыбнулся.
— По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери.
Ванята хотел обидеться, но передумал и тоже улыбнулся.
Глаза у Платона Сергеевича были голубые, веселые. Только лицо его тронула дымчатая желтизна да седые виски выдавали немолодые уже годы.
Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса ушла, чтобы не мешать мужскому разговору.
— Ты что же мне кадры избиваешь? — спросил Платон Сергеевич, помедлив.
У Ваняты глаза на лоб полезли.
— Какие кадры?
— А вот такие… Сашку Трунова зачем отлупил?
— Так я ж его…
— Сам вижу, что ты его… Физиономия вся перевязанная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.
— Не бил я его, — сказал Ванята. — У него от зуба повязка…
— Конечно, не бил… Унтер-офицерскую вдову тоже не трогали. Сама себя высекла…
— Какую вдову? — еще больше изумился Ванята.
— У Гоголя такая есть. В «Ревизоре». Не читал?
— Про вдову не читал, — сознался Ванята. — Мы еще не проходили.
— Это ничего, — успокоил Платон Сергеевич, — пройдете. Жизнь, брат, потруднее пройти. Правильно я говорю или у тебя своя точка зрения?
Честно говоря, у Ваняты не было определенной точки зрения. Но серьезный вопрос требовал серьезного ответа. Ваняте хотелось ответить парторгу строго и веско.
— У меня тоже такая точка зрения, — сказал он, запнулся и торопливо добавил, — тут, главное, оргвопрос…
Платон Сергеевич рассмеялся, быстро опросил:
— Нравится тебе Ваня Сотник?
Неожиданный вопрос смутил Ваняту.
— Так себе, — туманно сказал он. — А вам как?
— Не особенно, — сказал Платон Сергеевич. — Только наполовину.
— Почему?
— Трактор в болото загнал. Сел потихоньку от всех и шпарит. А технику только по книжке знает. Пропахал борозду, доехал до края — остановить не может. Так и плюхнулся в болото. Насилу вытащили потом трактор этот…
— Что же ему было? — спросил Ванята.
— А что с него? Как с гуся вода. Отца пришлось на десятку оштрафовать. Пускай воспитывает…
Платон Сергеевич вынул из кармана мятую пачку папирос, закурил. Тетка Василиса услышала запах дыма, быстро оглянулась и пошла к парторгу.
— Ах ты ж, боже ж мий, та що ж ты робишь! Та що ж ты оту пакость смалишь! Та тоби що доктора сказали!..
Платон Сергеевич спрятал папиросу за спину, но тетка Василиса схватила его за руку и вырвала папиросу.
— Ще раз побачу, так я тебе на твоем партсобрании в пух и прах разделаю! Ну прямо тоби дытына мала, и все. Пишлы в хату обидать. Зварився борщ.
— Спасибо, Василиса Андреевна. В поле надо. Там пообедаю.
— Ходим, кажу тоби!
Платон Сергеевич выставил вперед ладони, отгораживаясь от тетки Василисы и ее борща, который уже пах на весь двор, а возможно, и на все утонувшее в летнем зное Козюркино.
— Ну хоч чайку попей.
Не ожидая согласия парторга, тетка Василиса юркнула в избу, загремела чашками и ложками. Платон Сергеевич вынул новую папиросу, подмигнул Ваняте и неожиданно спросил:
— Ты когда встаешь, рано?
— Не знаю. Могу и рано. А что?
— Если рано проснешься, приходи к конторе. Ладно? С ребятами познакомлю. Хватит вам друг другу носы бить. Какая твоя точка зрения?
— Не бил я вашего Сашку! — сказал Ванята. — У него винта в голове не хватает!
— Ладно, поверим для начала, — сказал Платон Сергеевич. — Смотри же, приходи утром. Свеклу прорывать будете. Ребята уж согласились. Народу у нас пока маловато. Хотели из города подмогу прислать так мы отказались. У городских тоже дел по горло. Сами справимся. Верно ведь?
— Точно! — сказал Ванята. — Я уже работал. Вся школа ходила. Яблоки собирали.
На пороге с деревянным блюдом в руках возникла тетка Василиса. В пузатой фаянсовой чашке дымился горячий чай, рядышком лежали пирожки и острые кусочки колотого сахара.
Платон Сергеевич взял с блюдца кусочек сахару, задумчиво положил на язык, запил чаем.
— Спасибо, Василиса Андреевна. Я пошел…
Он приподнял над головой кепку и зашагал к воротам.
Делать Ваняте было нечего. Посидел еще на крылечке, вспомнил верного друга Гришу Самохина и решил написать ему письмо.
Чернил в избе не оказалось. Ванята нашел на подоконнике огрызок карандаша, сел к столу, тряхнул головой и крупными круглыми буквами написал на тетрадочном листке:
«Здравствуй, дорогой друг Самохин Гриша! Мне тут без тебя ужасно плохо…»
Платон Сергеевич ушел, и тетка Василиса сразу заскучала. Она слонялась по избе, поправляла на кровати подушки, одергивала марлевые занавески, гоняла полотенцем звонкую, залетевшую на запах борща осу.
— Ах ты ж, боже ж мий! Та як же воны там, мои хлопчики, в бригаде? Та ж воны голодни там, мои риднесеньки!
Обещала она оставаться дома, пока вернется мать, но не утерпела. Положила в корзину ломоть сала с розовой жилкой посередине, несколько головок чеснока и смущенно сказала Ваняте:
— Ты тут пиши, а я пишла. Нехай трактористы чесночку погрызуть. Там же таки гарни хлопчики… Ты ж тут дывысь, Ванята, хозяйнуй…
Вышла из дома степенной осанистой походкой. За плетнем украдкой поглядела вокруг и припустила под горку мелкой торопливой рысцой.
Ванята закончил письмо, сделал самодельный конверт-треугольник и вышел на крыльцо. Почтовый ящик был недалеко, висел посреди улицы на старом с оборванными проводами столбе.
Он опустил письмо и снова пошел домой. Солнце тянуло к вечеру. В небе зарумянилось летучее облачко. От реки, не нарушая строя, шли сытые, довольные судьбой гуси.
Скоро вернется со своей работы мать. Ванята согрел для рукомойника воды, вынул из шкафчика миски и ложки, нарезал от каравая ломтики хлеба.
