— Чего вы смеетесь? — спросил Митька. — Это очень хороший стих. Он даже в учебнике есть.
— Вот потому и смеёмся, — сказал Генка, — что у тебя все стихи из учебника. А их мы и так знаем. Ты нам что, собираешься весь учебник наизусть прочитать?
— А ты что-нибудь внепрограммное знаешь? — спросила Ирина Васильевна.
— Нет, — ответил Митька. А потом подумал и сказал: — Знаю. О работе.
— Ну-ка, ну-ка, — подбодрил его Сергей Анатолиевич.
И Митька прочитал:
Один Баран,
Что бился головою об забор,
Сказал:
— Вот не было заботы,
Что голова болит после работы!
Все снова засмеялись, а Митька спросил:
— Чего вы смеетесь? Это очень хороший внепрограммный стих. Меня этому стиху дедушка научил.
— Так стих же смешной, — сказал Славка.
— А-А, ну тогда смейтесь, больше я стихов не знаю. Если хотите, могу станцевать.
Одни сказали, что хотят, вторые, что не хотят, но Митька всё равно начал танцевать. Он поднял страшную пыль, а под конец чуть не свалился в костер. Сергей Анатолиевич едва успел его за рубашку ухватить.
Тут все снова засмеялись, и Митька сел на место.
— Что за народ! — сказал он. — Всё им смешно!
Потом мы снова пели, а под конец ребята из старшего отряда стали брать из ящика ракеты и пускать их. Это были такие трубочки с веревочкой снизу. Дернешь за веревочку — и летит вверх ослепительная комета, распадается высоко над головами красными, зелёными, белыми огоньками. Это был настоящий праздник!
Тогда Митька бросил в костёр кусок автомобильной покрышки, которую где-то нашёл. Лучше бы он её не бросал, а ещё лучше — не находил бы, потому что она стала так чадить, что все начали кашлять и чихать.
Хотя никому и не хотелось, а пришлось разбегаться, и ещё долго над лагерем весел дух жжёной резины.
— Эх ты, такой праздник испортил, — сказал я.
— Я ж не хотел, — развёл руками Митька. — Я хотел как лучше. Зато теперь буду знать, что нельзя.
— Дети, — сказала как-то Ирина Васильевна — скоро в нашем лагере будет проводится конкурс на лучшее исполнение песни. Что-нибудь надо подготовить и нам.
— Ну, это нетрудно, — ответил за всех Митька.
— Нетрудно — просто так запеть, — возразила вожатая. — А тяжело — запеть хорошо, да ещё и интересное что-то придумать.
— Придумаем, — успокоил её Митька. — У нас даже аккордеонист свой есть, — и выпихнул вперёд Славку.
Тот мигом покраснел и захныкал:
— Я так не могу... чтобы идти и играть. Мне надо сидеть.
— А мы только выйдем на площадку, а там, перед жюри, ты и сможешь сесть, — объяснила Ирина Васильевна. — Со своим аккордеонистом намного лучше.
— Я боюсь, — заскулил Славка. — Это такая ответственность... Я что-то не то заиграю.
— Не бойся, — похлопал его по плечу Митька. — Подумаешь, одну песню. Я за тобой и стул вынесу.
— Ну вот ещё, сту-ул, — протянул музыкант. — Все надо мной будут смеяться...
Но тут кругом замахали руками, и Славка замолк. Что с него возьмёшь! Такой уж он трус и растяпа!
Выбрали песню, а потом ушли в лес и начали готовиться к конкурсу, чтобы никто не видел. Аккордеон на первый раз не взяли. Славка стоял под деревом и играл на губах:
Мы вышли на поляну, сделали поворот на девяносто градусов, лицом к предполагаемому жюри, и спели песню.
— Что ж, на первый раз неплохо, — похвалила нас вожатая. — Давайте вот в этом месте, «мы растём дружными», все чётко и слаженно возьмемся за руки и шагнём шаг вперед.
Попробовали — тоже вышло хорошо.
— А давайте, — вдруг Люська говорит, — в этом месте ещё и пирамиду сделаем. А я наверху еще и «ласточку»!
— А выйдет? – засомневалась вожатая.
— Выйдет, — Наташка ей. — Люська балетом занималась, у неё выйдет.
— Вот попробуем, — разошлась Люська. — Смотрите, здесь станут Вовка, Витька и Генка — вот так, немного присядьте. А сюда им Юрка и Митька ноги поставят.
— Я не могу, — Митька говорит. — Я стул несу.
— Ну и ладно, пусть Толик. Во! Чудесно! А я вверх — смотрите! А девочки так, полукругом.
— В самом деле, будто неплохо, — согласилась Ирина Васильевна. — Ну-ка, сначала...
— Та-ра-ра, — запел Славка, мы вышли на поляну и прокрутили всё с начала до конца.
— Не хватает, конечно, чёткости и слаженности, — сказала вожатая, — но у нас ещё пять дней впереди.
Пять дней мы ходили у лес и там пели, и всем это очень нравилось. Наступил день конкурса.
— Знаешь что, — говорит мне перед самым началом Митька, — понеси за меня стул.
— Так у тебя же все отработано, а я и не знаю, когда тот стул Славке подсовывать.
— Это что, долго научиться? Славка идёт первым, ты немного сзади. Как все пропоют «Мы растём дружными», ты делаешь шаг в сторону и немного вперёд и ставишь стул, а он на него садится. Одновременно с пирамидой. Понял?
— Понял. А ты?
— А я? — Митька засмеялся. — Помнишь, Ирина Васильевна сказала, что тяжело интересное что-то придумать. Так я уже придумал. И совсем не тяжело. Э-ле-мен-тар-но! Помнишь, на открытии лагеря ребята из старшего отряда салют устраивали из ракет, — снизу за верёвку надо дёргать? Так я одну такую ракету выменял у мальчика. Соображаешь? Да?
В это время заиграла музыка, и я увидел, что конкурс уже начался. Самый младший, первый отряд, запел песню о чайке, которая машет крыльями. При этом они делали руками такие движения, будто хотели полететь. Потом у некоторых, наверное, руки заболели, и они их поотпускали, а некоторые продолжали махать. Когда те тоже притомились, то первые, отдохнув, начинали махать снова с таким видом, будто вот-вот умрут.
— Умора, — сказал Юрка. — Разве это можно сравнить с нашей пирамидой?
Митька только крякнул, и я понял: он еле-еле сдерживается, чтобы не прибавить от себя что-то.
И вот подошла наша очередь. Митька метнулся в сторону и вернулся с ракетой под рубашкой. Я ощутил, что всё это кончится, вероятно, немного не так, как запланировано Митькой, но ничего не сказал. Отряд между тем уже вышел на середину площадки и повернулся лицом к жюри — начальнику лагеря, старшей пионервожатой и врача.
— Три-Четыре, — прошептала Ирина Васильевна, и Славка взял первый аккорд.
чётко начали мы, но в это время за нашими спинами что-то громко бахнуло и, зашипев, полетело вверх. Я увидел, как вздрогнуло жюри и как удлинилось лицо у нашей вожатой. Потом, осмотревшись, я увидел, что Люська на вершине пирамиды закачалась и уцепилась для равновесия Юрке за волосы. Мальчик взмахнул руками и ударил по носу Толика, Толик ухватился за нос рукой, которой поддерживал Люську, и они все втроем упали наземь, подминая под себя ребят, которые стояли внизу.
На миг воцарилась непредвиденная тишина, но аккордеон играл дальше, и все хотя и с опозданием, но дружно подхватили:
Смелыми и мужественными...
Потом я вспомнил о Славке и взглянул туда, где должен был находиться наш музыкант. Славка лежал на песке навзничь и, уставив взгляд в небо, сосредоточенно играл.
Я понял, что мальчик лежит из-за меня: ведь он, как всегда, сел, не оборачиваясь, на стул, которого я забыл ему пододвинуть. Мысленно казня себя за забывчивость, я едва ворочал губами и смотрел на Славку, когда услышал вопли: «Пожар! Пожар!»
Все побежали за кухню, где что-то дымило, но увидели: мы там уже не нужны. Просто это догорала ракета, только что запущенная Митькой, а от неё занялся какой-то мусор. Наш повар уже погасил огонь, вылив на него ведро воды, и мы все вернулись на площадку.
Славка так и лежал на том же самом месте и всё играл и играл. Я помог ему встать, посадил на стул, и наш отряд запел песню ещё раз, уже без пирамиды.
Но нам всё равно присудили последнее место. Но что нас поразило, так это то, что Славке, этому растяпе, трусу и нытику, дали специальный приз, — за то, что не растерялся, потому что играл лёжа, и за мужество, потому что не подвергся панике, когда загорелся мусор.
А Славка же, сам мне потом сознался, что не мог встать, потому что его придавило аккордеоном и он никак, ну просто никак, не в силах был из-под того аккордеона выбраться.
Не прошло и недели, с тех пор как в лагере проводился конкурс песни, а уже на дверях столовой висело объявление:
ВНИМАНИЕ!
Завтра после завтрака
состоится соревнование
на звание
ЛУЧШЕГО РЫБАКА ЛАГЕРЯ
Запись у Сергея Анатолиевича
Митьке это объявление очень понравилось. Он аж подпрыгнул от радости.
— Это я понимаю, — говорит. — На лучшего рыбака лагеря! Вот где себя можно проявить!
