– А где же лишние детали? – спросила наконец.
– Что? – не понял папа. – Какие лишние детали? Все укомплектовано верно.
– При сборке мебели всегда должно оставаться несколько лишних деталей, – настаивала бабушка. – Иначе получается совершенное строение, а такие вещи нежизнеспособны в нашем мире.
Мы переглянулись, Женька улыбалась, папа смущенно развел руками. Как раз в этот момент произошло явление настоящего «ревизора»: домой вернулась Женькина мама.
– Что это? – спросил она, указывая на комод.
– Подарок тебе! – гордо сообщил папа.
– Он же весь коридор перегородил!
– А куда прикажешь твои вещи складывать, которые по квартире раскиданы? Все заполонили!
В доме назревал конфликт, Женька потащила меня в cвою комнату, но из-за двери еще долго слышалась ругань.
– С ними рехнешься! – Женька включила музыку, и родителей стал перекрикивать Джастин Бибер. – Извини. Сейчас покричат, выпустят пар и будут сюсюкать за ужином как ни в чем не бывало.
– Тебе повезло… – Я не шутила.
Но Женька подумала, будто я издеваюсь.
– Это тебе повезло, – сказала она. – Твои-то никогда не ругаются.
– Ага, не ругаются, – согласилась я. – Они теперь и не живут вместе.
Кажется, я впервые произнесла это вслух. И Женька стояла рядом, ошарашенная, не зная, что мне ответить. Теперь-то она видела, что я не шучу, все серьезнее некуда.
– Девочки, идите ужинать! – позвала бабушка, спасая Женьку от печальных раздумий.
И мы пошли за стол. Женькины родители и правда нежничали друг с другом, точно слепые котята – терлись носами, никого не стесняясь. Комод переехал в угол коридора, на нем уже стояла высокая ваза. За столом все шутили, даже строгая бабушка улыбалась, глядя, как мы с Женькой уминаем домашние пельмени, переглядываемся, строим друг другу глупые рожицы, а потом в шутку толкаемся локтями. Все вернулось: наша дружба нашлась, она была как новенькая, даже лучше! И вдруг я вспомнила о маме – как она там одна, среди йогуртов?
– Ой, мне же домой пора! – Я отправила языком пару пельменей за щеки, а затем выскочила в коридор и пробормотала: – Очень поздно, а у меня мама дома одна.
Женька вцепилась мне в руку, будто боясь отпускать – вдруг я не вернусь снова.
– Обещай, что все мне расскажешь. Про родителей. И вообще. Все-все-все!
– Угу, – клялась я, опасаясь выронить изо рта пельмени.
– И я тебе тоже такое расскажу! – Женька просто лопалась от нетерпения, она выскочила за мной на лестницу и шепнула: – Я кое с кем встречаюсь…
– Чего? – Я чуть не слетела кувырком по ступеням: моя Женька закрутила роман!
– Только тсс! – Подруга прижала указательный палец к губам и свистела на него. – Все потом. Катись колбаской…
Я засмеялась – так и знала, что этим закончится!
Я спешила домой, неслась сквозь город к родному дому, и мне казалось, что улицы поют, дороги танцуют, а деревья пляшут. Давно на моей душе не было так светло, как этим поздним сумрачным московским вечером. Мне хотелось ворваться в квартиру, обнять маму, сделав ее хоть немного счастливее, рассказать о том, что помирилась с Женькой. И чтобы потом мы сидели рядом на диване, по телевизору шел какой-нибудь фильм, а мы бы устроили свой театр, изображая актеров. Так давно у нас дома не случалось веселых вечеров! Я вбежала в подъезд, вызвала лифт, но он полз как улитка: еле-еле волочил свой панцирь от этажа к этажу. Ждать не было сил, я рванула вверх, застучала каблуками по ступеням, обгоняя квартиры. Вот и наша дверь выросла над очередным пролетом.
Скорее всего, мама давно сидела на стуле в коридоре и подскочила, лишь только я позвонила.
– Где ты была? – спросила сурово. – Ты знаешь, сколько времени?
– Мамочка, я была у Жени! – Я хотела броситься ей на шею и рассказать о своей радости.
– Не ври мне. – Мама отступила, лицо у нее было точно каменное, бледное, и взгляд совершенно холодный. – Вчера я встретила ее маму, и она рассказала мне, что вы с Женей давно в ссоре.
– Я была у Жени, мы помирились… – Никакой радости в голосе уже не осталось.
– Опять с каким-то мальчишкой до поздней ночи шаталась! – Мама была очень рассержена и ничего не хотела знать. – Хоть бы к телефону подошла, бессовестная!
– Я не слышала телефон. – Вечно запихну его в карман куртки и забуду, а у Женьки было совсем не до мобильника. – И я сейчас ни с кем не встречаюсь…
– Как же я устала от твоего вранья! – Мама потерла виски, будто у нее в голове тоже сидела вездесущая тетя Надя и стучала своим маленьким молоточком. – Повезло Жениной маме. Наверное, бог совесть на вас двоих выдавал, а все одной Жене досталось. Учится хорошо, с мальчишками не гуляет, маме не лжет.
Тут я чуть не вспыхнула, будто стала спичкой, а мама взяла и провела моей головой по терке на боковой стороне коробка. Я чуть не выдала Женьку в пылу обиды, еле сдержалась и лишь пробурчала:
– Если родитель думает, что дети всегда говорят ему правду, значит, он предпочитает обманывать себя сам! – Вроде про Женьку ни слова. – Но я сейчас не вру! Не вру! Не вру! Мне было так хорошо, я хотела сказать, как тебя люблю, а ты все испортила!
Я убежала к себе в комнату и захлопнула дверь. В коридоре было тихо, видимо, мама переваривала сказанное мной (все равно больше переваривать ей было нечего, хоть я накормила впечатлениями). Не раздеваясь, я забралась под одеяло, уткнула мокрый нос в медведя и расплакалась. Только что я была такой счастливой, почему мама не смогла этого понять? Почему мы не сидим сейчас на диване и не смеемся, изображая героев романтического кино? Все пошло насмарку – я шмыгала носом, а потом затихла, не в силах пошевелиться, голова была тяжеленная: видимо, дала о себе знать затрещина, которую мне отвесила столешница. И вдруг я услышала это !..
Звукопроницаемость в нашем доме отменная. В моей спальне стена и вовсе картонная – так говорил папа, когда я пыталась сделать его свидетелем соседских скандалов. Семья, живущая в квартире за стеной, ссорилась весьма односложно. Видимо, они не были гуманитариями, лексикон соседей состоял буквально из пары фраз. «Не ори!» – вопил один голос. «Это ты не ори!» – вторил другой. И так могло продолжаться хоть час, пока спорящие окончательно не срывали себе глотки. Но вот уже больше недели за стеной было тихо, как в колодце, соседи уехали налаживать натуральное хозяйство в загородном доме. На всякий случай они оставили нам ключ от своей квартиры: вдруг какая-нибудь протечка труб или другие коммунальные сложности просочатся. С тех пор я делала уроки и засыпала в полной тишине. К хорошему быстро привыкаешь, так что сейчас, когда за стеной раздались эти звуки, от удивления я чуть не откусила ухо своему плюшевому медведю. Глухое постукивание сменялось ударами посильнее, будто кто-то колотился в мою стену, спутав ее с дверью, и ожидал, что ему вот-вот откроют. Я сразу вспомнила рассказ Конан Дойля «Пестрая лента». По счастью, в стене не было вентиляционного отверстия, а значит, мне не стоило бояться нападения змей. Но кто же стучал и колотил там, у соседей, которых не было дома? Неужели к ним забрался вор? Я хотела уже бежать к маме, чтобы та вызывала полицию или открывала дверь соседской квартиры. Но тут стук перешел куда-то выше, под потолок, будто вор полз вверх по стене. Постукивания теперь сопровождались жуткими завываниями, точно ветер застрял в трубе. Меня накрыла какая-то неземная жуть, я забралась с головой под одеяло и прислушивалась к загробному вою, не в силах пошевелиться. Неужели в квартире соседей шалило привидение? Уж больно потусторонними казались эти звуки. И вдруг все стихло, точно и не начиналось вовсе: ни стука, ни воя. Я высунула голову из-под одеяла. Из ванной донесся шум воды – мама пошла в душ, вытаскивать ее оттуда рассказами о призраках, да еще после недавней ссоры, совсем не хотелось. Я еще немного полежала, приставив ухо к стене, – ни звука. Тогда я вспомнила о Женьке: а все же интересно, что у нее за парень? Начала перебирать в уме всех возможных претендентов и тут же забыла о странных постукиваниях и загробном завывании. Хватит жить в иллюзорном, придуманном мире, где в дачных канавах копошатся маньяки, а за стенами скребутся привидения. Это все фантазии, выдумки, а мне пора было взглянуть правде в глаза.
После того как мы помирились с Женькой, мне постоянно приходилось узнавать ее заново. Она стала иначе одеваться, даже манера говорить переменилась. Есть актрисы, которые называются «травести»: до глубокой старости они выходят на сцену в коротких штанишках или сарафанчиках – играют мальчишек или девчонок, из зрительного зала не видно иссохшей, недетской кожи, не разглядеть и усталого выражения глаз. Так вот, с Женькой все произошло наоборот, издалека ее вполне можно было принять за взрослую женщину. Теперь она носила дамские сапоги, длинные перчатки, которые заканчивались у локтя, и плиссированные юбки, прикрывающие колени. Пусть ее взгляду не хватало твердости, во всем остальном Женька умело притворялась зрелой женщиной. Вместо уроков ее теперь интересовали культурные события, даже политика. Она могла вдруг начать рассуждать о законе против курения, хотя ни разу не держала в руках сигарету. Или переживала о судьбах детдомовских детей: оказывается, их запретили усыновлять американским гражданам. Я и не знала. Женька теперь совсем не смотрела телевизор, даже любимых «Знатоков» позабыла-позабросила. Откуда она брала всю эту информацию – ума не приложу. По дороге в школу Женька даже заикнулась, что была на митинге, но о подробностях рассказать отказалась – якобы это могло запятнать мою свежевыстиранную репутацию. Женька словно присматривалась ко мне, выясняя, может ли открыться, как прежде.
