— С добрым утром. Ты к кому?
Кто-то дотронулся до его плеча. Митя обернулся. Перед ним стоял худощавый высокий человек, с седыми висками и с удивительно, как показалось Мите, веселыми, любопытными глазами.
— Я к директору, — ответил Митя и указал на дверь училища.
— Что ж так рано? Ночевать негде?
— Я на вокзале спал, — сказал Митя с неожиданной откровенностью.
— Ну, а когда полы начали мыть, куда девался?
— По городу гулял.
— Когда приехал?
— Вчера.
— В метро катался?
— Немножко.
Митя удивился, откуда этот человек знает и про метро, и про полы на вокзале, и про то, что негде было ночевать…
— Ну, пойдем к директору в кабинет.
Через пять минут Митя стоял в кабинете у письменного стола, держа в руках кепку. Худощавый человек повесил свою фуражку в углу на вешалку, разгладил седые волосы и внимательно посмотрел на Митю; глаза его стали серьезными.
— Ну, вот. А теперь скажи, как ты попал именно в это ремесленное?
— На вывеске прочитал.
— Понятно. А кого выпускает наше училище, это ты знаешь?
— Ремесленников.
— Я про специальность спрашиваю.
— Не знаю.
— Значит, ты пришел подавать заявление, не зная, куда подаешь?
— А у вас на кого учат? — помолчав, спросил Митя.
— Вот этот вопрос я б на твоем месте задал с самого начала. Всё-таки не рубаху выбираешь, а специальность на всю жизнь.
Виктор Петрович прошелся по кабинету, укоризненно глядя на Митю.
— Мы выпускаем слесарей, токарей и фрезеровщиков. Тебе что больше правится?
— Всё равно.
— Значит, сначала будешь учиться, а потом выбирать?
— Зачем? Я хоть сейчас выберу.
Директор так прямо посмотрел в Митины глаза, что мальчику показалось, будто именно там Виктор Петрович и прочитал Митины мысли.
— А не понравится, — захочешь в другое училище?
Митя молчал.
— Так вот что, Дмитрий Власов: ночевать я тебя устрою, временно, конечно, а ты день подумай, поговори с ребятами. Решишь твердо, на кого хочешь учиться, — приходи завтра. Но только твердо, — понятно?
— Понятно.
— Будь здоров. Мне работать надо.
Через день Митя Власов был зачислен в ремесленное училище № 28 на отделение слесарей.
2
Два дня пролетели, заполненные непривычными делами и новыми впечатлениями.
Медицинская комиссия: взвесили, обмерили, выслушали, просветили рентгеном; потом выдали обмундирование — целую кучу новеньких вещей; и названия у них были серьезные: «бушлат», «гимнастерка», «парадная форма», и даже обыкновенные штаны назывались брюками.
Из бани повели строем, в ногу; Митя всё время одергивал на себе гимнастерку и старался четко стучать по булыжнику училищного двора ногами, обутыми в толстокожие форменные ботинки.
Это было похоже на какую-то новую, интересную игру.
Потом всех построили в большом зале, и перед строем встал человек, про которого сказали, что он старший мастер, и начал делать перекличку. Надо было отвечать: «Есть!»
Митя очень волновался, как это он тоже крикнет «Есть!», когда до него дойдет очередь.
Ему всё кругом нравилось, на душе было торжественно-радостно. Он готов был дружить с любым мальчиком, стоявшим в этом зале, и даже улыбнулся тому верзиле, который, стоя позади, больно ущипнул его во время переклички.
Старший мастер произнес, наконец, фамилию «Власов». Митя чужим голосом выкрикнул «Есть!», и у него было такое ощущение, как будто он сейчас обратился ко всем с большой речью.
Ему казалось, что он крикнул на весь зал: «Я здесь! Есть! Это я, Митя Власов из Лебедяни, приехал сюда работать и учиться. Я вас люблю всех, вы хорошие, я даю вам слово, что тоже буду хорошим, буду стараться…»
Еще много было разных горячих и сбивчивых мыслей, но Митя не успел их додумать, потому что вышел директор и начал говорить тихим голосом.
Виктор Петрович тоже волновался. Не в первый раз он выходил перед строем ребят в начале нового учебного года, и каждый раз хотелось ему найти особенные слова, которые запали бы им в душу. И каждый раз, глядя на шестьсот стриженых мальчишеских голов, Виктор Петрович думал о будущей судьбе этих ребят.
Он видел их сейчас не только в зале училища, это были для него не только пятнадцатилетние мальчики, а граждане его Родины, воспитание которых доверила ему партия. Среди них стоят сейчас будущие коммунисты, пламенные строители народного хозяйства. Он гордился тем, что в их грядущих славных делах прорастут те зерна, что будут посеяны здесь, в училище.
Он посмотрел на замполита, на мастеров и воспитателей, — шестнадцать коммунистов, вот тот передовой отряд, который поведет учеников. Предстоит трудная и упорная работа: собрать этих шестьсот разрозненных ребят в коллектив, слить их воедино.
Сколько тайн скрыто сейчас в этой толпе ребят! Кто-то из них выйдет из училища с пятым, а может быть, я с шестым разрядом; кого-то придется по многу раз вызывать к себе в кабинет и подолгу объяснять, как он дурно себя ведет и чем это кончится; многие разъедутся после училища по всей стране, и Виктор Петрович будет ими гордиться; все они будут расти на его глазах, и хочется сейчас оградить их от множества ошибок, которые они, к сожалению, будут совершать…
Всё это нельзя было уложить в речь, да и ни к чему.
Директор поздравил вновь принятых с поступлением, сказал им о чести ремесленного училища, которую они должны высоко держать, напомнил о дисциплине и пожелал успеха.
И, как всегда с ним бывало, он считал, что говорил сухо, плохо, не сказал самого главного.
Ну, а Мите казалось, что лучшей речи он не слышал в жизни! Его лично поздравляли, ему лично желали успеха, и он лично должен был поддерживать честь ремесленного училища. Такого громадного задания он еще ни разу не получал.
Вечером Митя сидел уже в своем общежитии, в своей комнате с ребятами из своей группы. Они еще немного дичились друг друга и только исподтишка осматривали соседей.
По длинному коридору шумно пробегали второклассники, жившие в этом же этаже, иногда заглядывали в комнату, рассматривая новичков.
Митю уже предупредили, что среди второклассников иногда попадаются отчаянные парни, которым ничего не стоит сорвать с новичка фуражку или, походя, смазать его по затылку. Один из них и ущипнул Митю на перекличке.
Чтоб смягчить этот извечный закон школьного «гостеприимства», в двадцать восьмом ремесленном воспитатели поступили так: в комнату, где помещались пять-шесть новичков, ставили одну постель второклассника. Он не мог бы их обидеть, даже если б захотел.
В Митиной комнате шестую кровать занимал второклассник Вася Андронов. Он уже работал три дня в неделю на заводе, имел третий разряд и, по правде говоря, был не очень доволен, что его поместили с новичками.
Уж очень они на него пялили глаза, и в их присутствии надо было изо всех сил стараться не ударить лицом в грязь. Они-то сами наверняка будут здорово тянуться, и теперь Васе придется, небось, подшивать подворотничок раза два в неделю. И чуть что — воспитательница Ольга Николаевна будет говорить: «Андронов, ты должен показывать пример!»
Пожалуйста, он с удовольствием поможет им, если они чего-нибудь не поймут в мастерских, но эта постоянная возня с мылом, мытье шеи!..
И, как назло, в его комнату поместили каких-то слишком аккуратных ребят. Небось, и перед сном будут мыться…
Митина постель была рядом. Он с уважением смотрел на Андронова, который с полчаса назад вернулся с завода (второклассники уже начали практику). Потемневшая от пота и машинного масла рабочая гимнастерка не топорщилась на Андронове нелепо, как на Мите, а плотно облегала его маленькую фигуру. И когда Вася вошел в комнату, он таким великолепным жестом швырнул на тумбочку смятую, засаленную, бесформенную фуражку, так по-взрослому провел темной рукой по своим русым волосам, что Митя показался себе совершенным сосунком. В довершение всего, Андронов вынул из кармана газету и принялся читать ее.
— Что-нибудь интересное? — вежливо спросил Митя.
— Кое-что есть, — ответил Вася. — Хочешь половину?
Он аккуратно разорвал газету пополам и протянул Мите.
В это время в комнату вошла воспитательница.
— Ребята, выбирайте старосту комнаты… Андронов! — в ужасе всплеснула она руками. — Ты почему сидишь в грязной гимнастерке на кровати? Покажи руки. Сейчас же помыться до пояса и переодеться. Ты должен показывать пример, Андронов!
Вася нехотя пошел в умывалку, а потом, вернувшись, тихо сказал Мите, что вообще Ольга Николаевна женщина не вредная, но этим мытьем может довести человека до крайности.
Начали выбирать старосту. Трудное это дело, когда еще не знаешь друг друга. Иногда о таких случаях ребята руководствуются внешним видом: староста должен быть покрупнее и посильнее всех остальных.
