Поэтому Лидия Петровна спокойно села за стол, открыла журнал и единственное, что спросила, приподняв очки:
— Соломина, и ты мычишь?
— Не мычу, — прошептала Аля. — Это случайно.
Отступление. Лидия Петровна
Лидия Петровна была маленькая, сухонькая. Всегда ходила в туфлях на низком каблуке и в черном платье с белым воротничком. Она помнила всех своих учеников и ни от кого не отказывалась. Даже от пьяницы Сидорова, который захаживал к ней излить душу и занять рубль. Сидоров был когда-то сероглазым мальчиком. Выпятив губы, он читал про походы Александра Македонского и воображал себя полководцем.
Были у Лидии Петровны и такие ученики, как председатель горисполкома Леонид Федорович Арбузов. Он приходил в школу и выступал перед учащимися. А если встречал Лидию Петровну на улице, то останавливал машину и предлагал подвезти до дома. Лидия Петровна все время забывала, что он начальник, и при встрече говорила:
— Леонид, что я слышала? Ты опять на собрании народ насмешил!
— На каком собрании, Лидия Петровна? У меня этих собраний-заседаний каждый день!
— Золотые горы наобещал и уже забыл! Узнаю Леню Арбузова!
— Да вы что, Лидия Петровна!
— Надеру я тебе как-нибудь уши!
— Да вы что, Лидия Петровна!
Лидия Петровна была человеком прямолинейным и без всяких дипломатических наклонностей. Белое она называла белым, черное — черным и негодовала, когда другие путали, где белое, где черное.
Кому-то с Лидией Петровной было легко, а кому-то нелегко.
— Петров, ты все рассказал правильно, только в голове у тебя ничего не осталось. Тройка! И не хныкай!
Петрову это не нравилось, а особенно его родителям. Они не раз жаловались на Лидию Петровну. Ну, чем Петров хуже Иванова?
— Ставлю тебе, Иванов, пятерку авансом! Знаниями ты не блещешь, но мыслишь! Аванс весь год будешь отрабатывать!
Иванову это нравилось.
Васю Кочкина Лидия Петровна отнесла к разряду «Ивановых», хотя Вася ничем не блеснул.
Их первый разговор происходил примерно так.
Шел урок. Лидия Петровна объясняла, какой ужас для Европы представляла инквизиция средних веков. При этом она хрипло кашляла и, шаркая, ходила меж рядов.
— Ну-ка, новенький наш, Кочкин Василий, скажи, что бы ты сделал, если бы жил в средние века и тебя за твои убеждения повели на костер? — спросила она, останавливаясь у парты Васи.
Вася встал, задумался.
Дима Беляков не выдержал:
— Тогда всех прогрессивных людей сжигали!
— Аза что Кочкина сжигать? — спросила Аля Соломина. — Разве он прогрессивный?
Сжигать Кочкина или не сжигать? С одной стороны, хочется быть прогрессивным, но с другой… Вася глядел в потолок. Настала минута прощания с жизнью. Костер уже пылает. «Прогрессивный ты или не прогрессивный? — спрашивают его, подкидывая в костер поленья. — Скажи «не прогрессивный» — отпустим и в придачу десять рублей дадим!»
— Я — прогрессивный! — объявил Вася.
Девчонки захихикали.
— Ты сначала в пионеры вступи! — сказала Аля.
Тут Лидия Петровна узнала, что Вася Кочкин не пионер. Кто-кто, но даже она удивилась.
— Почему же ты не пионер?
— У меня убеждения! — Вася честно и открыто посмотрел Лидии Петровне в глаза.
Лидия Петровна скрестила руки на груди, ожидая продолжения Васиной исповеди. Но Вася стал крутить на пиджаке пуговицу, пока не оторвал.
— На костер, на костер, — проворчала Лидия Петровна, протирая платочком очки.
Дима Беляков тут же позавидовал Васе, хотя и не понял, чему он завидует. Просто что-то в сердце укололо, как иголочкой: почему Кочкин, почему на костер? И вообще — почему? Почему? А что именно «почему?» — он и сам понять не мог. Дима облокотился на парту и даже уши зажал, чтоб сообразить, но ничего не соображалось.
Продолжение главы «Му-у-у!»
Но вернемся к_тому, с чего начали.
Лидия Петровна вошла в класс, а весь класс мычал: му-у-у-у! му-у-у!
Итак, Лидия Петровна села за стол, приподняла очки и спросила:
— И ты, Соломина, мычишь?
— Не мычу, — прошептала Аля. — Это случайно.
Лидия Петровна еще минутку посидела, слушая единодушное му-у-у! потом сказала:
— Начинаем урок!
В классе наступила тишина.
— Пойдет отвечать Кочкин!
Кочкин встал, но не пошел.
— Ты что, Василий, совершенно ничего не знаешь?
Василий молчал.
— У него испытание! — пискнул кто-то в классе.
— Какое еще испытание? Василий!
Но Кочкин стоял, опустив голову, и опять вертел пуговицу.
— Я, я объясню! — Дима Беляков тянул руку.
— Ну, что ж, объясни, Дима, если Кочкин не может.
Дима вылез из-за парты (нелегко жить толстому!).
— Мы решили принять Кочкина в пионеры, но назначили ему испытание. Он три дня будет молчать. Характер выдерживать.
— Вот что! — сказала Лидия Петровна. — Характер я уважаю. Но, дорогие, каждому из вас испытание придется выдерживать всю жизнь. Садись, Василий. И молчи, раз дал слово.
— Му-у-у-у! — промычал Вася.
— Му-у-у-у! — ответила ему Лидия Петровна.
Бывает же такое стечение обстоятельств: ты дал зарок молчания, а в это время умер видный деятель государства. И нет возможности выразить тебе свое горе.
Мама еще утром сказала:
— Что-то не перестают, всё играют траурную музыку. Уж не умер ли кто?
Мама была права. Умер.
Об этом 5-му «Б» сообщили на последнем уроке. Именно на том самом, когда все мычали. О происшедшем горестном событии Лидия Петровна тоже ничего не знала, она даже траурную музыку не слышала, потому что радио не включила.
В конце урока в класс вошла классная руководительница Светлана Ивановна, как всегда жгуче-рыжая, кудрявая. Вопреки сложившейся педагогической традиции, она одевалась ярко, что шокировало директора школы Глеба Григорьевича и весь педколлектив, но восхищало девочек-десятиклассниц. Одна Лидия Петровна не замечала, как одевается Светлана Ивановна, ее это совершенно не интересовало.
Лицо Светланы Ивановны было необычайно задумчиво.
— Дорогие ребята, — сказала она. — Мы понесли…
И она поведала о тяжелой утрате.
Все стали говорить шепотом. Только Вася молчал.
Таким молчаливым он пришел домой.
Мама с папой сначала не заметили особых изменений в сыне. Они на кухне вели разговоры. С ними был дядя Коля, тот самый, который беспокоился об озоне.
Мама стала собирать на стол. В холодильнике было пустовато.
— Васька, ты что, все яйца съел? — крикнула мама. — Господи, сколько в ребенка входит!
Вася из своей комнаты не отвечал.
— Васька, ты что, оглох?
Но поскольку и на это ответа не последовало, она пришла в комнату.
Вася сидел за столом и писал. Мама заглянула к нему через плечо. Он прикрыл написанное ладонью.
— И у него тайны! Уж не любовное ли письмо? — рассмеялась она.
Вася поставил точку и подал маме листок.
«Дорогие родители, — вслух прочитала мама. — Так сложились жизненные обстоятельства, что я дал слово три дня молчать. Прохожу испытание. Прошу со мной не разговаривать. На все вопросы буду отвечать письменно. Ваш сын Вася».
— Лучше бы ты месяц молчал, — сказала мама и, смеясь, побежала на кухню, чтоб показать записку.
На кухне раздался дружный смех. Вася поморщился. Конечно, сейчас начнут потешаться, выяснять, что да почему.
Но этого не произошло. Засмеялись и тут же замолкли. Включили погромче радио и стали снова слушать сообщение.
— Помянем! — сказал папа.
— И чего они у нас не отдыхают, — вздохнула мама. — Все умирают на своем посту.
— А на кого они страну оставят? — спросил папа.
— Не насмешничай! — обиделась мама. — Уж не на тебя! На тебя только оставь!
— А почему бы нет? У меня широкие плечи! — в доказательство папа расправил плечи, которые не отличались мощью. — И на меня можно оставить, и на Колю, а лучше всего на Ваську. Васька! — закричал он.
Васька не пошевельнулся на призыв папы, хотя душой был на его стороне: а почему бы не оставить страну на него, на Ваську? Пришли бы и сказали: «Вася Кочкин, мы оставляем страну на тебя в этот трудный час».
— Лишь бы сохранить озон! — сказал дядя Коля.
— Сейчас не до озона, — прервала его мама.
— Не до озона? — грозно спросил дядя Коля. — А куда мы без озона?
— Да куда-куда… — маму явно озон в данный момент не заботил.
Вася заволновался. Ему тоже хотелось сказать, что без озона жизни нет. Он понял, как трудно быть немым, когда слова подступают к горлу, а сказать нечем.
— Я с Колей согласен. Главное — это озон, — произнес папа. — Нас все политика интересует. Между тем существуют озоновые дыры. Слышала про озоновые дыры? Не слышала! И не надо! Тебе вредно!
