— Спасибо! — сказали старушки и отошли.
— Будь здоров! — махнул рукой рабочий.
— Пришли карточки! — крикнули студенты и убежали. Остался только мальчишка, которого я прогонял. Он долго смотрел на мой фотоаппарат, потом попросил:
— Дай сделать один снимок!
— Не дам! Мало кадров осталось! — сказал я и пошел по улице. Мальчишка поплелся за мной.
— Ну, дай снять! Только раз. Я сделаю хороший снимок.
Я усмехнулся:
— Хороший? Ну, ладно, посмотрим. Вот сейчас еще кое-что сниму, если останется один кадр — дам. Посмотрю, какой хороший сделаешь.
В камере неснятых оставалось еще четыре кадра. Я быстро сфотографировал тележку молочницы, рисунки на заборе и чье-то брошенное колесо с каталкой. Потом протянул фотоаппарат мальчишке.
— Ну, на! Только давай быстрей и ерунду всякую не снимай!
Мальчишка взял фотоаппарат и стал вертеть головой взад-вперед, искал что снять. Я стою рядом, посмеиваюсь.
По улице проехал самосвал с песком. Мальчишка не снял, растяпа. Низко пролетел голубь. Он его вообще не заметил. Все вертит головой. Ищет чего-то.
— Давай быстрей! — тороплю я его.
— Сейчас, сейчас! — бормочет мальчишка и все вертит головой. И вдруг подбежал к газону, нагнулся и стал наводить объектив.
— Не вздумай снимать цветочки! — крикнул я.
Но мальчишка уже нажал на рычажок. Я подбежал, выхватил у него фотоаппарат и сказал:
— Так и знал! Только кадр испортил!
— Много ты понимаешь! — сказал мальчишка, повернулся и пошел на другую сторону улицы.
Когда я проявил пленку, она почти вся оказалась темной. В кадрах еле различались предметы. Рисунки на заборе пропали, колесо и каталка слились с асфальтом. Кошки получились без хвостов, собака без лапы, а лица прохожих не получились вообще. Двадцать девять кадров были темными и расплывчатыми, и только один, последний, был светлым и резким. В кадре на тонких стеблях, как на ниточках, стояли пушистые шары одуванчиков. И в воздухе замерла прозрачная стрекоза, как маленький вертолет над аэродромом-листиком.
Я любил сказки про гномов. Чем больше я читал книг про добрых и веселых карликов, тем больше верил, что они живут где-то среди нас. Долго я разыскивал их маленькую страну, облазил все строения вокруг нашего дома: чердак, холодный сырой подвал, сумрачные закутки за сараем, обошел забор, заросший мышиным горохом, осмотрел грядки с метелками моркови и желтыми граммофонами огурцов, но гномов нигде не встретил. Я уже почти отчаялся их найти, как вдруг обнаружил их присутствие в нашем доме: стал замечать разные шорохи, скрипы и вздохи. А потом ни с того ни с сего остановились наши часы и просыпалась в шкафу крупа. Потом сам собой потух самовар, упало полотенце, исчезло мыло. Каждый день я находил следы веселых шуточек, но самих шутников не видел. И только однажды зимой мне повезло. Я катался на лыжах в овраге за нашим поселком. Каждый раз, съехав с горы, я задерживался в долине и подолгу рассматривал разные снежные бугорки и кочки, и подтаявшие корки снега, и заиндевевшие сухие травы. На бугорках то тут, то там виднелись какие-то рисунки: маленькие полукружки и лесенки. Я нагибался и рассматривал эти загадочные картинки, но понять их никак не мог. Иногда осторожно, чтобы не сбить иней, я пробирался сквозь торчавшие из-под снега травы. И эти травы уже не были для меня обыкновенными травами. Они представлялись мне деревьями в лилипутском лесу. Я различал их тонкие, как карандаши, стволы и корявые ветви, заснеженные рыхлыми шапками. Кое-где меж деревьев, как стеклянные змейки, тянулись застывшие подтеки. Они напоминали наши водопады, но были совсем маленькие. Долго я скользил на лыжах в этой долине, между возвышений, впадин, деревьев и водопадов, и все представлял, как среди этих чудес играют гномы. «Только где они сейчас? — думал я. — Может быть, от меня спрятались?»
Я снова взбирался на гору, прятался за огромный сугроб и украдкой наблюдал за долиной. Но гномы не появлялись. Целый день я катался на лыжах, но все было бесполезно. Только когда начало темнеть и ветер погнал вихри, я и решил съехать с горы последний раз, я увидел его — маленького человечка в красном колпачке. Я увидел его в тот момент, когда мчался с горы. Он был высотой с ладонь и ехал прямо передо мной на своих крохотных лыжах. Он то и дело оборачивался и со страхом смотрел на меня, и изо всех сил семенил в долину, отчаянно отталкиваясь малюсенькими палками. И все-таки я его догнал. Какое-то мгновение мы даже ехали рядом. Я отчетливо видел его бородку и полные страха глаза, но потом я не смог сдержать скорость и пронесся вперед.
Съехав с горы, я обернулся и стал поджидать гнома, но его нигде не было. Я подумал, что он упал где-то на горе, и заспешил наверх, но и на склоне его не оказалось.
Тогда я прокатился еще раз, в надежде снова его увидеть, но больше он не появлялся. Я продолжал съезжать еще и еще, но он бесследно исчез.
Я катался до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Только тогда, бессильный, я побрел домой.
Войдя в дом, я крикнул:
— Мама! Я видел гнома!
— Где же ты так долго катался? — сказала мама. — И что это с тобой? Ты весь красный!..
Мама приложила руку к моему лбу.
— Да у тебя температура! — Мама стряхнула с моей куртки снежную пыль, развязала шарф и шапку. Потом сняла мои валенки, и на пол шлепнулись слежавшиеся лепешки снега, как вафли.
Все считали меня добрым, а на самом деле я был жадный. То есть, конечно, не такой уж жмот, что никому ничего не давал, но все же жадный. Мне, например, было жалко отдавать свои вещи, даже пустяковые. Я не показывал вида и говорил: «Бери, пожалуйста», а самому было жалко. Даже если эти вещи мне были не нужны, но раз они кому-то понадобились, значит, и мне могли пригодиться. Или каждый раз, после того как я был в гостях, я жалел о том, что мало съел пирогов и что не взял с собой оставшиеся. Мне было стыдно в этом признаваться, но я был жадный. Постепенно я стал замечать, что отдавать вещи мне все труднее и труднее. Однажды ко мне подошел Вовка.
— Дай, — говорит, — почитать «Королевских пиратов»?
— Не могу, — говорю. — Сам читаю.
— Когда прочитаешь, дашь? — спросил Вовка.
— Угу!
Петька попросил у меня краски порисовать, а Генка бинокль — посмотреть на дальние дома.
— Не могу дать, — сказал я Петьке. — Сегодня самому надо рисовать.
И Генке:
— Вечером сам хочу посмотреть на луну.
Через два дня Вовка встречает меня и говорит:
— Прочитал?
— Что? — спрашиваю.
— «Королевских пиратов».
— А-а! — вспомнил я. — Нет. Еще только половину. Я медленно читаю. Каждую страницу. Не как некоторые.
— Ну, ладно, — вздохнул Вовка. — Когда закончишь, дашь?
— Угу!
В тот же день ко мне подошел Петька.
— Сегодня дашь? — спрашивает.
— Нет, не могу, — говорю. — Сам… читаю!
— Что читаешь?.. — улыбнулся Петька.
— Книгу.
— Да я у тебя краски просил, — пояснил Петька.
— Ах, да! — поморщился я. — Рисую еще, рисую.
Чуть позже я встретил Генку.
— Ну, как? — спрашивает он. — Сейчас дашь?
— Нет, нет! — говорю. — Сам читаю!.. То есть рисую!.. То есть смотрю!..
После этого ребята перестали у меня что-либо просить. Больше того, они перестали со мной разговаривать. Так, поздороваются и сразу отходят в сторону.
— Ничего, — усмехался я. — Вот погодите, отец купит мне кожаный мяч, я посмотрю, как вы не будете со мной разговаривать!..
Скоро отец купил мне мяч. Новый, кожаный, футбольный! Надул я его, зашнуровал, выбежал во двор. Ребята играли в ножички. Ворвавшись в середину круга, я показал им мяч и выдохнул:
— Во!
— Отличный мячишко! — загорелся Вовка.
— Классный, — поддержал его Петька.
— Шарик что надо! — добавил Генка.
Ребята потрогали гладкую кожу и вдруг… стали снова играть в ножички. От удивления я разинул рот. Я был уверен, что, увидев мяч, они забросят свою игру и начнут уговаривать меня погонять в футбол. А они только похвалили мой мяч и продолжали кидать ножи, как ни в чем не бывало. «Может, они думают — он волейбольный?» — подумал я и начал пинать мяч и бить головой. Ребята прервали игру и стали с завистью смотреть в мою сторону. Я видел, что им очень хочется поиграть, но они все равно не просили у меня мяча. Побил я мячом об стенку, поиграл в него головой. Скучно стало. Вернулся домой. На столе лежали мои вещи: книга, краски, бинокль, но мне вдруг стало страшно — я почувствовал, что вот сейчас, в эту минуту, могу потерять своих друзей навсегда. И тогда я схватил книгу для Вовки, краски для Петьки, бинокль для Генки и мяч для всех и выбежал во двор. С тех пор я знаю — есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Но все же окончательно отучил меня от жадности другой случай. У меня был деревянный пистолет — подарок дяди. Он привез его из-за границы. Пистолет был с двумя вертикальными стволами и красной резной рукояткой. Но главное — он стрелял обыкновенными пробками от бутылки. Моему оружию завидовали все мальчишки, потому что их пистолеты стреляли покупными пистонами или целлулоидными шариками, которые быстро терялись. Этот пистолет был у меня несколько лет и уже успел мне надоесть, но все же я не спешил его менять, потому что он был единственным в своем роде.
