– Не стоит теперь называть меня госпожой, – ответила Полисена, – потому что мессир Доброттини мне не отец. Может быть, скоро я узнаю о своем королевском происхождении, и тогда ты будешь называть меня «Ваше Высочество». Но пока я всего лишь найденыш.
Услышав эти слова, девочка со светлыми волосами еще шире раскрыла рот.
– Найденыш?!
Полисена вкратце разъяснила ей ситуацию.
– И теперь не знаю, чья же я дочь, – закончила она. – Вот и отправилась в путь, чтобы выяснить.
– И в какую сторону вы… в какую сторону ты идешь? – спросила девочка, подстраивая свою речь под новый социальный статус Полисены. – Может, нам по пути?
В это мгновение пес-сенбернар залаял, привлекая внимание.
– Да, ты прав, бедняга Рамиро. Пора обедать, – воскликнула Лукреция. – Но у меня ничего нет для тебя. Если бы вы, собаки, были вегетарианцами, то довольствовались бы листьями и ягодами, как медведь и обезьяны. И если бы старик тренировал тебя для охоты, ты был бы в состоянии поймать себе дикую мышь. Но ты привык питаться хлебной похлебкой и жареным мясом, а у нас этого не будет аж до следующего представления.
От этих слов пес покорно повесил уши. Полисена, оглядевшись вокруг, заметила, что в маленькой бродячей компании кое-кого не достает.
– А где же старик Жиральди? – спросила она.
– Он умер на прошлой неделе, – ответила Лукреция равнодушно. – По пьянке заключил пари и свалился с колокольни. Разбил себе голову, а священник из Мостолуга великодушно позволил похоронить его на своем кладбище. Добрый служитель церкви даже нашел какую-то вдову, которая согласилась взять меня к себе домой посудомойкой. Но что сталось бы тогда со зверями?
– Ты что, собираешься давать представления в одиночку?! – недоверчиво спросила Полисена.
– Я не одна. Нас шестеро: пес, медведь, гусыня, мартышка, шимпанзе и я. Труппа Жиральди со своими зверями-циркачами в полном составе!
– Как же вы теперь будете, без старика-то?
– Уф-ф! В последнее время этот пьяница больше не участвовал в представлениях. Он только и делал, что собирал деньги и пропивал их в кабаке. Нам будет намного лучше без него.
Полисену потрясло это безразличие, даже бесчувственность, ведь девочка почти с радостью говорила о смерти дедушки. Такая маленькая – а столько цинизма!
С другой стороны, конечно, старик Жиральди часто избивал ее, оскорблял и морил голодом, так же как и зверей. Об этом знали все в графстве Камнелун, но никто не осмеливался вмешиваться, потому что, во-первых, многие считали, что девочка заслуживала этих наказаний, во-вторых, потому что старик был вспыльчив, приходил в ярость даже при посторонних и грозился натравить собаку с медведем на всякого, кто посмеет сунуть свой нос в дела, которые он называл «семейными».
Только перед купцом Доброттини он немного робел и принимал от него упреки за свое отношение к Лукреции. Все думали, что девочка была его внучкой, но это не так.
– Теперь он умер и не сможет больше пугать меня приютом, так что я могу говорить правду, – окончила маленькая бродяжка свой рассказ.
Она не была найденышем, а всего лишь сиротой, дочерью очень бедных батраков из Болотиса. Они умерли во время эпидемии чумы, опустошившей всю деревню. Одна лишь Лукреция выжила, и старик Жиральди, который раз в год давал представление в тех краях, нашел ее как раз вовремя, иначе она бы умерла с голоду, и взял ее с собой. Это произошло много лет назад. Сейчас Лукреции было примерно девять лет – «как госпоже Ипполите», и ей пришлось обучиться цирковому искусству, чтобы зарабатывать на жизнь. Она исполняла комические номера со зверями, гадала по ладони и умела много других вещей, от которых три сестры Доброттини и другие дети из Камнелуна приходили в восторг, когда труппа Жиральди выступала в их городе.
Сколько себя помнила Полисена, каждый год старик с девочкой приезжали в Камнелун накануне Пасхи и оставались там дней десять, давая представления каждый вечер на городской площади.
Они спали под портиком церкви, но если было еще холодно, то Виери Доброттини приглашал их на ночлег к себе в кладовые, где хранились товары и повозки, – она находилась на нижнем этаже дома, – и посылал им каждый вечер горячую похлебку и хлеб. Старая Агнесса всякий раз, готовя для них поднос, ворчала:
– Наш хозяин слишком доверчив! Оставить их одних посреди всего барахла! И даже не закрыть снаружи на ключ! А если исчезнет пара мешков с мукой или тюков с шелком?
Она не принимала возражений остальной прислуги, которая, как и хозяева, верила в порядочность циркачей. Хотя бы потому, что если власти прознают об их воровстве, то не позволят больше давать представления на городских площадях.
На это Агнесса мрачно возражала:
– Ага, в одно прекрасное утро власти найдут всех нас в своих постелях с перерезанным горлом!
Дело в том, что ей не нравились бродяги. Не нравились люди с развязной речью. А главное, ей не нравилось, что обе младшие девочки постоянно норовили убежать из-под ее бдительного ока и спуститься в кладовую, чтобы погладить необычных зверей, хотя все они были приручены и беспрекословно слушались хозяина и его маленькую помощницу.
– Это не исключает того, что у них полно вшей и блох! – ворчала Агнесса и вечером долго расчесывала волосы Ипполиты и Петрониллы густым гребешком, смоченным в горячем уксусе, и выкуривала ненавистных букашек из их одежды какими-то травами.
Одна только Полисена не наведывалась в кладовую – в отличие от сестер, она целыми днями была на уроках, и поэтому ей не довелось подружиться с Лукрецией и ее зверями. Но она восхищалась ею на площади и возвращалась снова и снова посмотреть представление, завидуя ловкости и уверенности, с которыми светловолосая девушка демонстрировала самые сложные и рискованные трюки.
Теперь-то она поняла, что Серафима имела в виду именно Лукрецию, когда сказала: «Ни одна девочка их хорошей семьи не стала бы демонстрировать всем свои ноги, будто дочка циркача».
Когда она это сказала? Только вчера? Полисене казалось, что прошла целая вечность.
В это время Лукреция с любопытством разглядывала поросенка.
– Он что-нибудь умеет делать?
– Что он должен уметь? Ест, спит, визжит и весит, как булыжник! – хмыкнула Полисена, которой надоело таскать его на руках.
– И ходить не умеет?
– Умеет. Но я боюсь, что он сбежит.
– Глупости! Дрессированный зверь не может сбежать!
– Но он-то не дрессированный.
– А чего ты тогда везде носишь его, как ребеночка?
– Мне его вчера подарила игуменья из Вифлеемского монастыря. Она сказала продать его первому же фермеру, что попадется на пути.
– Продай его мне. Это как раз то, что я искала для сатирического номера в салоне. Будет совсем нетрудно научить его роли. Свиньи – очень умные животные, ведь ты знаешь об этом?
Полисена кивнула с довольным видом, как будто это ее заслуга.
– Дай-ка мне его, – попросила Лукреция, протягивая руки. Полисена отдала с облегчением.
– Друзья! – воскликнула маленькая бродяжка, показывая поросенка своим зверям. – Познакомьтесь с новым коллегой. Смотрите не обижайте его. Будьте ему хорошим примером.
Звери глядели на нее внимательно, прямо в глаза, и ждали продолжения.
– Ланселот, отдаю его под твою опеку! – громко сказала Лукреция и запустила поросенка прямо в руки шимпанзе, который выскочил вперед и подхватил его, как мяч. Мартышка закрыла глаза одной рукой и разочарованно пискнула.
– Казильда, золотце мое, будь разумнее! – ласково произнесла хозяйка. – Нельзя же нянчить поросенка, который в два раза толще тебя. Подойди-ка, поцелуй меня!
Обезьянка запрыгнула к ней на шею и стала всячески ласкаться, а Ланселот с важным видом положил поросенка перед псом, медведем и гусыней, чтобы они со всеми удобствами могли его обнюхать.
– Видела? – обратилась Лукреция к Полисене. – Он уже полноправный член нашей компании!
– Сколько же ты мне за него дашь? – спросила Полисена, которая, как истинная купеческая дочь (точнее, бывшая дочь), не позабыла о деловой стороне вопроса.
Девочка рассмеялась.
– У меня нет ни гроша. Все потратила на гроб старику. Я лучше дам тебе… тридцать флоринов, но только через десять выступлений!
– Что же, мне так долго ждать? Я сейчас же должна отправляться в путь, – запротестовала Полисена.
– Ну и что? Это ничего не меняет. Я же сказала, что нам по пути.
– И какую тебе сторону? – подозрительно спросила Полисена.
– А тебе?
Полисене очень не хотелось сознаваться, что она понятия не имела, по какой дороге идти. Поэтому она неясно махнула рукой в сторону горы.
– А там, наверное, холодно, – заметила Лукреция. – Твое элегантное шелковое платье не очень-то подходит. У тебя нет ничего потеплее? А то простуду подхватишь.
