5. Продолжение знакомства
Дома сгрудились над берегом, словно бежали и остановились у обрыва в испуге. В просвете между домами виднеется искрящаяся полоска — кусочек Енисея. Окна класса распахнуты настежь. С реки слышатся гудки. Идут плоты, баржи. Не оставляя за собой волны, буравят воду наливные самоходки. Колесные буксиры молотят плицами по облакам, разбивая их вдребезги. И все мимо, мимо… В Игарку, в Дудинку — к морю.
По улицам бродят пьяные от жары собаки.
Небывалое лето пришло в Усть-Каменск!
Петькина парта у окна. Солнце печет ему затылок, слова учителя доносятся будто издалека. Гораздо лучше слышно, как тоненько и сварливо визжит пила на лесопилке.
Впереди, рядом с Димкой, сидит Юрка Аленов. Петьке не видно его лица, но по напряженной Юркиной спине и по тому, как он вздрагивает, когда учитель повышает голос, Петька угадывает: Аленов читает. Книга прижата снизу к крышке парты, сквозь щель видно две — три строчки — потом все придется перечитывать заново. Но, как видно, это не смущает Юрку. Он всегда умеет выбрать книги, которые интересно читать даже по строчкам.
Петька вздыхает и начинает шарить по карманам. В карманах пусто. Вчера мать стирала брюки и выгребла все подчистую.
Петька обводит взглядом потолок. Он гладкий, белый, ни одной трещинки. Скучно!
Не глядя, привычным движением он протягивает руку и дергает за ленту, вплетенную в косу соседки. Это Соня. Прежняя учительница посадила ее рядом с Петькой, чтобы она на него влияла. Но Соня не может влиять на Петьку, она боится его. Она отодвигается молча и, по-прежнему глядя прямо на учителя, начинает заплетать косу.
Скучно!!
Наконец, не выдержав, Петька привстает и заглядывает через Юркино плечо. Что он там читает?
— Исаев…
«Ну, конечно! Стоит пошевелиться — и уже готово!»
Другим тоже делают замечания, но Петьке кажется, что ему чаще. Еще кажется, что его фамилию учитель произносит со злорадством, четко разделяя слоги: «И-са-ев!» Когда приходится отвечать, то Петька говорит нарочито грубоватым тоном. Все в Викторе Николаевиче вызывает у Петьки неприязнь: го, что он украдкой поглядывает в план урока, лежащий на столе, и очки, которые учитель надевает, когда волнуется, и манера говорить — очень правильно и четко. Петька не сумел бы объяснить, почему то или иное ему не нравится. Вот не нравится — и всё!
Виктор Николаевич давно заметил эту неприязнь. Он человек прямой, и проще всего ему было бы отозвать Петьку в сторонку и спросить: «Слушай, Исаев, ты чего злишься?» Тем более, что ему мешают работать косые Петькины взгляды, он чувствует их даже спиной. Но Виктор Николаевич уверен, что в ответ получит грубость, и потому не спрашивает. Он завидует старым учителям, у которых все получается просто. А у него не получается. И к урокам он готовится особенно тщательно… Но все же сорвется иногда с языка не то слово, а он не умеет сделать вид, что это в порядке вещей, что так и нужно. Это большое искусство — владеть собой, когда тридцать человек смотрят на тебя. А такие, как Исаев, замечают всё. Нужно постоянно следить за собой. И за ними нужно следить.
— Исаев! — Виктор Николаевич назвал Петькину фамилию машинально, просто потому, что он в этот момент думал о нем.
Петька поднимается за партой — оскорбленный и торжествующий:
— Чего «Исаев»? — в голосе его вызов. Но учитель не принимает вызова.
— Извини. Я оговорился. Аленов, повтори, что я объяснил.
Юрка вскакивает. С колен его сползает и плюхается на пол тетрадь.
— Вы объясняли… Вы объясняли, что вы оговорились!
Класс — в восторге. Класс корчится от смеха. Смеются откровенно и щедро — вовсе не потому, что так уж смешно. Просто есть повод посмеяться. Даже учитель старается подавить улыбку: губы его дрожат, глаза становятся круглыми и веселыми. Ведь сегодня — последний день занятий.
— Что там у тебя, Аленов, под партой? Давай сюда.
— У меня? Ничего нет. — Юрка подвигает ногой тетрадь поближе к Димке.
— Полуянов, подними и дай мне.
Димка в нерешительности смотрит то на учителя, то на Юрку. Наконец он делает выбор и протягивает руку под парту.
— Виктор Николаевич… — Юрка почти умоляет. — Вы поймите!.. Это нельзя показывать. Никому! Честное слово!
— Что там у тебя?
— Тетрадь.
— Хорошо, — говорит учитель, — я не буду читать твою тетрадь. Но пусть до звонка она полежит у меня на столе.
Нет, Юрка не хочет! Он боится. Взрослые слишком благоразумны и рассудительны. Они понимают много и вместе с тем мало. То, что ты строил всю жизнь, они могут разрушить одной улыбкой или одним словом. Нет, Юрка не хочет!
А Димка уже тянет руку… Тогда Петька, нырнув под парту, хватает тетрадь и прячет ее в карман. Учитель так и не разглядел ничего: мелькнуло голубое и скрылось.
— Исаев, дай сюда.
— Я не отдам.
— Почему?
— Это не мое.
— Исаев… — учитель говорит спокойно, но уже не улыбается. — Слушай, Исаев. Вас тридцать человек в классе… Если меня не будет слушаться один, то не будут и остальные. Мне просто не справиться одному. Ты Должен отдать тетрадь.
— А вы… когда учились в школе… вы бы отдали?
— Я бы отдал. И ты должен отдать.
— Нет.
— Почему?
— Это не мое.
По классу прокатывается сдержанный смешок. Учитель краснеет.
— Исаев, выйди из класса.
— За что?
— Выйди, или уйду я!
«…или уйду я!» — эти слова безотказно действуют даже на самых строптивых. Но не на Исаева.
— А за что?!
Притихший класс испуганно и почтительно смотрит на Петьку.
— Если ты сейчас же не выйдешь, — медленно говорит учитель, — то я буду требовать исключения.
Теперь уже и Петька понимает, что перегнул. Но подчиниться просто так тоже невозможно… Поэтому он выходит из-за парты, направляется к двери, но на пороге задерживается.
— Я вам ничего не сделал, вы не имеете права кричать, — говорит он, хотя Виктор Николаевич вовсе не кричал. Наоборот, голос учителя неестественно спокоен.
Петька закрывает дверь, и учитель слышит, как он, удаляясь, нарочито громко стучит каблуками по полу.
— Полуянов, пожалуйста, догони Исаева, скажи ему, чтобы он после урока пришел в кабинет директора.
Димка вылетает из класса. Остальные настороженно следят за учителем: что же теперь будет? Ничего. Только рука Виктора Николаевича, протянутая к доске, чуть дрожит: линия, которая должна быть прямой, получается криво. Виктор Николаевич стирает ее, снова чертит, опять стирает. Наконец все в порядке.
— Итак, мы говорили о том, что на каждого человека давит столб воздуха весом более десяти тысяч килограммов. Почему же его не расплющивает такое давление?..
* * *
После урока Виктор Николаевич и Петька идут к директору. Петька шагает сзади — руки за спиной, — как арестант. Виктор Николаевич немного остыл и уже жалеет, что не постарался справиться сам. Получается, будто он совсем беспомощен. Но слово сказано.
— Можно к вам, Платон Яковлевич?
— Угу… — говорит директор, не отрываясь от бумаг, но, заметив Петьку, добавляет: — Входите, пожалуйста, Виктор Николаевич.
Учитель не знает, с чего начать разговор. Жаловаться на Исаева? Рассказать о встрече на берегу? О том, что они давно уже почти враги — он и мальчишка? Нелепо!.. И учитель говорит:
— Платон Яковлевич, Исаев сегодня сорвал урок… Я не знаю, что с ним делать.
— Опять Исаев! — мохнатые брови директора ползут вверх, изгибаются, как гусеницы. — Что же, Исаев, выгнать тебя в конце учебного года?
— Я ничего не сделал, — глухо отвечает Петька.
— А все-таки?..
— Я не отдал ему тетрадь.
— Кому это «ему»? — повышает голос директор.
— Учителю.
— У учителя есть имя!
Петька молчит.
— Что за тетрадь?
— Не знаю.
— Это твоя тетрадь?
— Нет.
— Чья же?
— Одного ученика.
— Какого ученика?
Петька молчит.
— Почему у тебя оказалась чужая тетрадь?
Петька молчит. Он смотрит директору прямо в глаза и, конечно, не подозревает, что он — именно Петр Исаев — нравится директору больше, чем любой из учеников Усть-Каменской школы. Но директор не имеет права любить одних больше, чем других. Поэтому он говорит по-прежнему строго:
— Ты знаешь, Исаев, что будет, если я на педсовете поставлю вопрос о твоем исключении?
Петька молчит.
— Я думаю, что исключать не нужно. Он исправится. Ты ведь исправишься, Исаев? — произносит Виктор Николаевич и чувствует, что слова его казенны и неуместны. Непримиримая правда живет в этом мальчишке, и он несет эту ребячью правду наперекор всему, до конца верный своему «я». Он ошибается, но не лжет.
«Его нужно не исправить, а направить», — думает Виктор Николаевич. И впервые смотрит на Петьку даже с некоторым дружелюбием. Но Петька еще не научился угадывать чужие мысли и понимать взгляды. Он понимает слова. И от этих слов, оттого, что за него заступился учитель, который привел его на расправу, в груди Петьки лопается какая-то струнка.
