— Вы тише саблями, тише, — еще раз говорил казакам атаман. — Не каждый враг, кто сидит на стене. Там и друзей найдете.
Так и случилось. Как только начали разинцы штурм, так сразу и тут, и там, и в месте одном, и в другом, и в пятом, и среди горожан, и даже среди стрельцов появились сотни у них помощников. Кто лестницу разинцам сбросит, кто стрельнет поверх голов, кто просто руку подаст штурмующим.
А какой-то молодец кричал на стене до хрипа:
— Бей супостата! Злодея бей!
А сам в это время опускал со стены веревку и очередного «злодея» тянул на стену.
Правда, кое-где и стояли насмерть стрельцы. Бились, живота не жалея. Но не эти брали в ту ночь числом. И не за ними была победа. Ворвались разинцы в Астрахань. Покорилась Астрахань.
СТРАШНЕЕ ДЬЯВОЛА
Астраханские мальчишки Лукашка Нагой и Мокапка Раков крутились на площади возле Приказной палаты. Видят: казаки на площадь поленья и хворост сносят, разжигают большой костер.
К одному из казаков и полезли мальчишки с вопросом:
— Дяденька, для чего же такое огниво?
Казак озорной. Шрам на щеке. Шапка чудом на ухе держится. Подумал казак, посмотрел на ребят, подмигнул им задиристо, весело:
— Дьявола будем, ребята, казнить. Сожжем и пепел по ветру пустим!
Усмехнулся Лукашка Нагой. Понимает, что разинец шутит. А Мокапка принял слова всерьез. Побежал он по улицам и каждому встречному:
— Казаки дьявола будут казнить!
— Казаки дьявола будут казнить!
— Сожгут и пепел по ветру пустят!
Кричал Мокапка с такой силой, что голос себе сорвал. Впрочем, и без Мокапки много народу к костру собралось. Лица у всех оживленные, что-то, видимо, знают люди. Вернулся мальчишка на площадь, просунулся в первый ряд.
Вскоре из Приказной палаты четверо казаков вынесли огромный сундук.
«Ага, — соображает Мокапка, — вон он, дьявол, куда запрятан!»
— Там дьявол сидит, — зашептал Мокапка своим соседям. — Казнить его будут сейчас казаки. Сожгут и пепел по ветру пустят.
Усмехнулся какой-то парень:
— Верно, Мокапка, верно. Дьявол сидит в сундуке. Даже то, что страшнее дьявола.
Поднял Мокапка глаза на парня. Хотел спросить: что же страшнее дьявола?! Но тут вышел на площадь Разин.
— Здравствуй, отец атаман! — закричали восторженно люди.
— Слава, батька, слава!
По донскому обычаю Разин снял шапку, поклонился народу.
Кто-то крикнул:
— Ура!
— Ура-а-а! — подхватила площадь.
Мокапка тоже крикнул «ура». Но сорванный голос звучал пискливо.
Обведя взглядом людей и площадь, Разин шагнул к сундуку. Казаки тут же отбросили крышку.
Все стихли. Мокапка от страха закрыл глаза. Схватился за чью-то рубаху.
Когда через минуту мальчик снова глянул на площадь, то поначалу так ничего и не понял. Ищет Мокапка чудища. Нет никакого чудища. Разин стоит, держит в руках бумаги.
— Вот она, наша неволя, — поднял над головой и потряс бумагами Разин. — Кабала ваша, муки ваши — все тут.
Сообразил Мокапка, что в сундуке. Так это ж бумаги из Приказной палаты! Однако почему бумаги страшнее дьявола, мальчик сразу понять не мог. Мал был Мокапка. Не знал он, что за каждой такой бумагой чье-то горе и чья-то жизнь: кто приписан к боярину, кто в должниках записан, кто по доносу расправы ждет.
— А ну, астраханцы, — обратился Разин к тем, кто стоял к нему ближе, — начинай-ка святое дело!
Степан Тимофеевич первым бросил бумаги в огонь. Лизнуло их пламя. Секунда — и от грозных всесильных бумаг лишь пепел поднялся к небу.
— Батька, родной, спасибо! — кричал исступленно народ.
По лицу Разина забегали отблески пламени. Перекрывая шум площади, Разин бросал слова:
— Всем вам воля, народ астраханский. Ступайте куда хотите. Живите по высшей совести. Нет больше бояр и богатых господ над вами. Стойте за волю, за великое наше дело. Отныне вы сами себе голова.
— Ура! — не смолкало на площади.
И даже у Мокапки снова прорезался голос.
— Ура! — голосил Мокапка.
ТРЕТЬ АРШИНА
При взятии городов Разин строго наказывал никому из купцов не чинить обиды.
— Мы их не тронем, отец атаман, — отвечали восставшие. — Они бы нас не обидели.
— Обидишь вас! — усмехнулся Степан Тимофеевич. — А обидят: обмерят, обвесят — так взыск. Моим атаманским именем.
Вступили разинцы в Астрахань. Открыли купцы свои лавки, разложили товары. Разин сам прошел по рядам. Даже купил сапожки. Красные, маленькие — гостинец для дочки своей, Параши.
Вернулся Степан Тимофеевич в свой атаманский шатер. Доволен. Бойко, мирно идет торговля.
Толпится народ у лавки купца Окоемова. Торгует купец атласом и шелком. Покупают казаки красные, зеленые, желтые штуки себе на выходные рубахи. Отмеряет купец. Отмеряет и думает: «Или я уже не купец, или я человек не торговый, чтобы при такой-то удаче и не обмерить?» Перекрестился купец и стал каждому по трети аршина недорезать.
Прошло полдня, как вдруг кто-то из казаков заметил обман. Стали казаки проверять свои шелковистые штуки. И у одного, и у второго, и у пятого, и у десятого по трети аршина в куске не хватает.
— Держи его, нечестивца!
— К ответу злодея!
Схватили купца покупатели. Вытащили из лавки, тут же устроили суд.
Через час дежурный есаул докладывал Разину:
— Дюже обозлился народ. Укоротили купца.
— Как — укоротили? — не понял Разин.
— На треть аршина.
— Как — на треть аршина?!
— Голову с плеч.
— Тьфу ты! — ругнулся Разин. — Ну-ка зови обидчиков.
Явились казаки к атаману.
В страшном гневе кричит на них Разин:
— За треть аршина — жизни купца лишили! Кровью за тряпки брызнули?
— Не гневись, не гневись, атаман, подумай, — отвечают ему казаки. — Да разве в аршинах дело. Воровскую голову с плеч — лишь польза народу. Тут бы и нам, и внукам, и правнукам дело такое попомнить. Не гневись, атаман.
Остыл Разин.
— Ладно, ступайте.
«Нужен, нужен купец народу, — рассуждал про себя Степан Тимофеевич. — Нельзя без торгового люда. Да ведь и беда от него немалая, когда окоемовы такие заводятся. Может, и правду решили люди».
ДВЕ РУКИ
Группа беглых крестьян пробиралась на Волгу к Разину. Шли ночами. Днями отсыпались в лесах и чащобах. Держались подальше от проезжих дорог. Стороной обходили селенья. Шли целый месяц. Старший среди мужиков, рябоватый дядя Митяй поучал:
— Он, атаман Степан Тимофеевич, — грозный. Он нератных людей не любит. Спросит: «Владеете саблей?» — говорите: «Владеем». — «Колете пикой?» — «Колем».
Явились крестьяне к Разину:
— Принимай, отец атаман, в войско свое казацкое.
— Саблей владеете?
— Владеем.
— Пикой колете?
— Колем.
— Да ну? — подивился Разин. Приказал привести коня. — Залезай, — показал на дядю Митяя. — Держи саблю.
Не ожидал дядя Митяй проверки. «Пропал, пропал! Казнит за вранье атаман». Стал он выкручиваться:
— Да мы больше пеше.
— В казаках да и пеше?! А ну-ка залазь!
— Да я с дороги, отец, устал.
— Не бывает усталости ратному человеку.
Смирился дядя Митяй. Подхватили его казаки под руки, кинули верхом на коня. Взялся мужик за саблю.
Гикнули казаки. Помчался по полю конь. Непривычно дяде Митяю в седле. Саблю впервые держит. Взмахнул он саблей, да тут же и выронил.
— Сабля с норовом, с норовом. Не дается саблюка! — гогочут вокруг казаки.
— Зачем ему сабля? Он лаптем по ворогу! — пуще всех хохочет Степан Тимофеевич.
Обидно стало крестьянину. Набрался он храбрости. Подъехал к Разину и говорит:
— Зря, атаман, смеешься. Стань за соху — может, мы тоже потешимся.
Разгорячился от смеха Разин:
— Возьму да и стану!
Притащили ему соху. Запрягли кобылицу. А Разин, как и все казаки, отроду не пахивал поле. Думал — дело простое. Начал — не ладится.
— Куда, куда скривил борозду! — покрикивает дядя Митяй.
— Мелко, мелко пласт забираешь. Ты глубже, глубже давай землицу, — подсказывают мужики.
Нажал атаман посильнее — лопнул сошник.
— Соха с норовом, с норовом. Не дается, упрямая! — засмеялись крестьяне.
— Да зачем казаку соха? Он саблей землицу вспашет! — похихикивает дядя Митяй.
Посмотрел Разин на мужиков. Насупился.
Крестьяне в момент притихли. Дядя Митяй ухватился за бороду: «Эх, осерчает сейчас атаман!»
Однако Степан Тимофеевич вдруг рассмеялся.
— Молодец, борода! — похлопал по плечу дядю Митяя. — Благодарю за науку. Эй! — закричал казакам. — Не забижать хлебопашный народ. Выдать коней, приклад. Равнять с казаками. — Потом задумался и прибавил: — И пахарь и воин что две руки при одном человеке.
