— Да что вы ссоритесь из-за бриллианта, да еще чужого! — сказал Андреу. — Может, это бриллиант, может — рубин, а может, просто камешек. Нам-то какая разница?
— Андручо прав: это не бриллиант, это голубой топаз.
— Да это просто кусочек самого обыкновенного стекла, и, конечно, золото на кольце тоже поддельное, — сказал молодой индеец, по имени Отилио, который сидел у костра вместе с четырьмя товарищами, лишь изредка вставляя слово в их разговор.
— Ты все знаешь лучше всех! — с издевкой ответил Сантьяго. — А я вот тебе говорю, что это кольцо настоящее и что стоит оно не меньше ста песо. Ведь этот мошенник его не купил, а снял с руки одного испанского торговца, которого убил вблизи Копаинала, чтобы ограбить.
— Эй, Паулино, принеси-ка дровишек, а то костер гаснет, — сказал Селсо. — Эти проклятые бобы, видно, сегодня не сварятся, и завтра с утра нам нечего будет жрать. Да здесь можно подохнуть с голоду, и никому на свете нет до этого дела! Ну, чего ты расселся? Тащи скорей дрова!
— Сам тащи дрова, — огрызнулся Паулино, — я тебе не слуга!
— А ну, бегом, не то дам тебе по роже! — крикнул Селсо и схватился за ветку.
— Что? Ты дашь мне по роже? — рассвирепел Паулино.
— Да ладно, сиди, ленивая скотина, — вмешался в спор Андреу, — я принесу дрова. Сами они сюда не придут. А раз Селсо готовит нам жратву, он не может в то же время собирать дрова.
— Пошли вместе, — сказал Паулино примирительным тоном. — Почему бы мне не пойти за дровами? Но я не потерплю, чтобы этот мальчишка мной командовал! Он не губернатор, а такой же батрак, как и я!
В этот вечер они засиделись у костра. Стоило им начать разговор — и они болтали всю ночь напролет.
Утром, еще до рассвета, опять разожгли костры. Нужно было сварить кофе и разогреть на завтрак бобы, которые обычно оставляли с вечера, чтобы поесть перед уходом.
Кабальеро тоже выползли из своих касита и уселись у костра. Его обычно разжигали прислуживающие им пеоны прямо перед «домиком», чтобы в нем было хоть немного теплее спать и чтобы кабальеро могли ночью греть ноги о тлеющие угли. Кроме того, огонь был надежной защитой от ягуаров, которые в темноте всегда подкрадывались к лагерю — их манил запах мяса и мулов.
Придя на место ночлега, пеоны отпускали мулов на свободу, чтобы те выбрали себе по вкусу пастбище и место для спанья. За ночь мулы ложились три-четыре раза, но редко больше чем на полчаса. Затем они вскакивали, отряхивались и громко фыркали. Ночью мулы и лошади держались стадом, и это служило им защитой от ягуаров. Ягуары нападали только на тех животных, которые заблудились или отстали. Но чаще всего жертвой ягуаров и пум оказывались ослабевшие или захромавшие животные.
Тропу, ведущую к месту привала, погонщики заваливали колючим кустарником, а некоторые даже сами располагались на ночлег у этих своеобразных ворот. Тропа была так узка, а заросли вокруг так густы, что уйти мулы никуда не могли. Дорога, по которой пришел сюда караван и которую они знали, была для них закрыта. А вперед, по незнакомой тропе, они редко уходили дальше чем на два километра.
На этом привале, как, впрочем, и на большинстве других, не было нужды баррикадировать тропу — за лагерем текла река. Даже если бы мост не успел обвалиться, ни одно животное не решилось бы ночью пуститься в обратный путь — переправиться через реку было слишком трудно. Лагерь разбивали обычно у самой реки, чтобы не ходить далеко за водой.
Собрать утром разбредшихся мулов и лошадей было тяжелой работой. Справиться с ней быстро могли только самые опытные погонщики, у которых появилось своего рода чутье, помогавшее им находить животных в джунглях даже в темноте.
Мулы-ветераны сами возвращались в лагерь еще до рассвета: они знали, что там их ждет маис. Маис давали лишь раз в день, а для лошадей и мулов маис то же самое, что жаркое для человека. Мул, который утром не возвратится вовремя, выйдет в путь с пустым брюхом.
Дорога не всегда идет по густым зарослям, порой попадаются участки, где деревья и кусты растут на некотором расстоянии друг от друга. Поэтому нередко случается, что ночью мулы покидают тропу и углубляются в джунгли на несколько километров. Утром на их поиски уходит так много времени, что погонщики часто не успевают позавтракать перед выходом, и они впервые едят уже вечером, когда попадают на место новой ночевки.
Зябко поеживаясь и кутаясь с головой в одеяла, кабальеро выползали из-под своей крыши. Ранним утром в джунглях всегда бывает дьявольски холодно. Именно потому, что человек приспособился к тропической жаре, он оказывается особенно чувствительным к утренней прохладе.
Кабальеро, боясь растратить тепло, накопленное во время сна, скрючившись, ползком добирались до пылающего костра.
Кофе был уже готов. Грея руки о горячие эмалированные кружки и причмокивая от удовольствия, глотали они горячий кофе.
Когда кабальеро выпивали кофе, появлялись их слуги с плошками, наполненными свежей водой. Индейцы лили воду своим хозяевам на руки. Кабальеро ополаскивали руки, протирали глаза и отряхивались. Затем они вытирали руки тем самым полотенцем, которым ночью обматывали голову, боясь, что насекомые заползут им во время сна в уши или за шиворот.
Потом слуги еще раз приносили воду, и кабальеро долго и тщательно полоскали рот.
Тем временем в лагере уже раздавались громкие команды, а индейцы, прислуживающие кабальеро, готовили для них у костра завтрак: жарили рис, грели бобы, варили свежий кофе, открывали коробки с сардинами и доставали из льняных мешков раскрошившиеся тотопостлес.
Караван собирался в путь.
Погонщики извергали проклятия, потому что мулы не желали спокойно стоять на месте и ждать, покуда их навьючат. Один мул вдруг вырвался и убежал, другой, уже навьюченный, свалился на землю, пытаясь сбросить вьюк, третий, не желая больше ждать, сам отправился в путь. То обрывался ремень, то веревка, и вьюки сползали; погонщик орал что есть мочи на подручного, без конца обзывая его мерзавцем за то, что мальчишка подал ему не тот ремень.
Право, не надо быть опытным путешественником и знатоком джунглей, чтобы понять, что, когда караван готовится тронуться в путь, ягуар не подойдет к лагерю ближе чем на пять километров, даже если там будет лежать только что заколотая антилопа.
Селсо, Андреу и их товарищи складывали свои вещи.
Разворошив погасший костер, Паулино вытаскивал из него обуглившиеся сосновые поленья и засовывал эти головешки в свою сетку.
Индейцы торопливо допивали последние глотки кофе из жестяных кофейников. Кофейники эти они, как обычно, привязали затем сверху к сетке.
Вдруг раздался крик дона Габриэля:
— Эль Камарон, куда же ты запропастился, ленивая, свинья? Ты что не откликаешься? Иди-ка сюда, да поживей!
Андреу замер от испуга. Он поглядел на Селсо, который преспокойно сидел, взбалтывая кофе в кофейнике и бормоча какие-то ругательства. Было еще темно, но рассвет стремительно приближался. Вокруг все окрасилось в серо-голубые тона.
Андреу мог уже разглядеть лицо Селсо. Равнодушие товарища удивило его.
Селсо заметил, что Андреу пристально смотрит на него.
— Эй, возчик, чего вылупил на меня глаза? — спросил он сердито. — Видно, с утра пораньше придется дать тебе в зубы. У меня как раз подходящее настроение — сам себя готов задушить!
— Я здесь, хозяин, — донесся голос Эль Камарона из зарослей. — Иду, иду! Что прикажете?
— Хорошо! — крикнул в ответ дон Габриэль. — Поехали. Будешь, как обычно, замыкать колонну. Да не забудь пересчитать, все ли на месте.
— Слушаюсь, начальник, — ответил Эль Камарон.
Теперь Селсо, в свою очередь, посмотрел на Андреу.
Потом встал, взвалил себе на спину тюк и сказал:
— Ну, пошли, Андручо. Мы ведь идем в первой группе.
Некоторое время они молча шли рядом. Наконец Селсо спросил:
— А ты что подумал, брат? Впрочем, уж я-то отлично знаю, что ты подумал. Ведь не зря я умею предсказывать будущее по звездам. Только ты ошибся. Видишь ли, стоит тебе или кому другому начать что-то подозревать, и уже ничего не сможет случиться. Судьба свершается, только когда кругом никто ничего не замечает и ни о чем не думает. Я наблюдал за тобой между делом, скажем, вчера, когда ты следил, как я бегаю в зарослях. Я гнался за косулей — мясо нам пригодилось бы. И вот еще что, сыночек: мы не дошли до озера Санта-Клара. Туда еще добрых два дня пути. А за два дня в джунглях многое может случиться. Но имей в виду: если ты еще раз станешь следить за мной, когда я побегу за косулей, я дам тебе в морду — по-дружески. А теперь оставь меня одного. Мне надо кое-что обдумать. Да и тропа становится слишком узкой, чтобы идти рядом.
