А утром Димка схватил меня за ногу и стал тянуть с раскладушки:
— Вставай, соня несчастная!
Я сказал:
— А разве уже утро?
Димка сказал:
— Утро, утро! Скорей вставай, побежим в Эрмитаж!
Пока мы все завтракали, Димка все время повторял: «Давай скорей!»
Тетя Галя сказала:
— Дима, не торопи Дениску, у него кусок в горле застревает. И вообще, нужно еще подождать.
И она на него выразительно посмотрела. Димка сказал:
— Чего ждать? Нужно бежать скорей!
Дядя Миша и тетя Галя рассмеялись. В это время раздался звонок.
Димка скривился, как будто у него вдруг заболели все зубы.
Он сказал:
— Ну вот. Не успели.
Тетя Галя пошла открывать, и мы услышали девчоночьи голоса, смех и голос тети Гали:
— Димочка! А вот и твои учителя пришли.
Я спросил:
— Ты что, Димка, отстающий?
В это время вошли две девчонки. Одна была рыжая, с рыжими ресницами и рыжими веснушками, а вторая была какая-то странная. У нее были глаза длинные, прямо на висках оканчивались. Я сказал:
— Димка, какие у этой черненькой глаза большущие!
— А! — сказал Димка. — Это Ирка Родина. Знакомьтесь!
Девочки быстро объяснили Димке урок, и мы все вместе пошли в Эрмитаж.
Мне очень понравилось в Эрмитаже. Там такие красивые залы и лестницы! Как в книжках про королей и принцесс. И всюду висят картины. Я уже немножечко устал ходить по залам, как вдруг увидел одну картину и подошел поближе. Там были нарисованы два человека, старые уже, один лысый, другой с бородой. У одного в руке книга, у другого ключ. У них были удивительные лица, грустные, усталые и в то же время какие-то сильные. Картина была какого-то необычного цвета, я такого никогда не видел.
Я стоял и смотрел на эту картину, и Димка, и девчонки. Мы все стояли и смотрели. Потом я подошел поближе. На табличке было написано: «Эль Греко».
Я прямо подпрыгнул! Эль Греко! Я про него читал, это был грек с острова Крит. По-настоящему его звали Доменико Теотокопули. Вот это художник так художник! Я сказал:
— Какая хорошая картина!
— Теперь понял, — сказал Димка, — что такое Эрмитаж? Это тебе не с горки кататься!
А Ирка Родина сказала:
— На этой картине краски как будто драгоценные камни…
Я даже удивился. Девчонка, а тоже понимает! А потом мы попали в зал, где стояли египетские вазы. На этих вазах все люди были нарисованы сбоку, и у них были глаза длинные-длинные. До висков. Я сказал:
— Смотри, Димка, у Ирки Родиной глаза, как на вазе.
Димка засмеялся:
— Наша Ирка — ваза с глазами!
Мы с Димкой еще много где побывали. Мы были в Русском музее и в квартире Пушкина, забрались на купол Исаакиевского собора и даже съездили в Царское Село. Нас туда повез дядя Миша.
А когда я приехал в Москву, мама спросила:
— Ну, путешественник, как тебе понравился Ленинград?
Я сказал:
— Мама! Там стоит «Аврора»! Настоящая, понимаешь, та самая! И в Эрмитаже есть картина художника Эль Греко. А ты еще спрашиваешь! И еще я познакомился там с одной девочкой. Ее зовут Ира Родина. У нее глаза, как на египетской вазе, правда! Я ей напишу письмо.
Папа сказал:
— А ты что, взял адрес у этой Бекки Тэчер?
Я сказал:
— Ой, забыл…
Папа щелкнул меня по носу:
— Эх ты, тетеря!
А я сказал:
— Ничего, папа! Я напишу Димке, и он мне даст ее адрес. Я ей обязательно напишу письмо!
Прошлую субботу и воскресенье я был в гостях у Димки. Это такой симпатяга, сын моего дяди Миши и тети Гали. Они живут в Ленинграде. Если у меня будет время, я еще расскажу, как мы с Димкой гуляли и что видели в этом прекрасном городе. Это очень интересная и веселая история.
А сейчас будет простая история, как я должен был прилететь к маме в Москву. Это тоже занятно, потому что было приключение.
В общем-то, я на самолете летал, а один, самостоятельно, ни разу! Меня должен был посадить на самолет дядя Миша. Я благополучно прилечу, а в Москве, в аэропорту, меня должны будут встречать папа и мама. Вот как интересно и просто у нас все было задумано.
А к вечеру, когда мы с дядей Мишей приехали в ленинградский аэропорт, оказалось, что где-то произошла какая-то задержка с транспортом, и из-за этого много людей, не попавших на московские рейсы, скопились в аэропорту, и высокий, складный дядька толково разъяснил нам всем, что дело обстоит так: нас много, а самолет один, и поэтому тот, кто сумеет попасть в этот самолет, тот и полетит в Москву. И я дал клятву попасть именно в этот самолет: ведь меня папа будет обязательно встречать в Москве.
И дядя Миша, услышав эти «приятные» новости, сказал мне:
— Как только сядешь в самолет, помаши мне рукой, тогда я тотчас побегу к телефону, позвоню твоему папе, что ты, мол, вылетел, он проснется, оденется и поедет в аэропорт тебя встречать. Понял?
Я сказал:
— Все понял!
А сам подумал про дядю Мишу: «Вот какой добрый и вежливый. Другой бы довез и все, а этот еще и позвонит моим родным. И вот я буду как эстафета. Он позвонит, а папа приедет встречать, и я без них один только часок в самолете посижу, да и там, в самолете, тоже все свои. Ничего, не страшно!»
Я опять сказал вслух:
— Вы не сердитесь, что со мной одни беспокойства, я скоро научусь один летать, самостоятельно, и не буду вас столько утруждать…
Дядя Миша сказал:
— Что вы, милостивый государь! Я очень рад! А Димка как рад был тебя повидать! А тетя Галя! Ну, держи! — Он протянул мне билет и замолчал. И я тоже замолчал.
И тут неожиданно началась посадка на самолет. Это было столпотворение. Все кинулись к самолету, а впереди всех бежал я, за мной все остальные.
Я добежал до лестнички, там наверху стояли две девушки. Просто красавицы. Я бегом взбежал к ним и протянул билет. Они меня спросили:
— Ты один?
Я им все рассказал и прошел в самолет. Я уселся у окна и стал глядеть на толпу провожающих. Дядя Миша был неподалеку, тут я стал ему махать и улыбаться. Он эту улыбку поймал, сделал мне под козырек и тотчас повернулся и зашагал к телефону, чтобы позвонить моему папе. Я перевел дух и стал оглядываться. Народу было много, и все торопились скорее сесть и улететь. Время было уже позднее. Наконец все устроились, разложили свои вещи, и я услышал, что запустили мотор. Он долго гудел и рычал. Мне даже надоело.
Я откинулся на сиденье и тихонько закрыл глаза, чтобы подремать. Потом я услышал, как самолет двинулся, и я широко открыл рот, чтобы уши не болели. Потом ко мне подошла стюардесса, я открыл глаза — у нее на подносе было сто или тысяча маленьких кисловатых, да и мятных тоже, конфет. Моя соседка взяла одну, потом вторую, а я взял сразу пяток и еще штучки три-четыре или пять. Все-таки конфеты вкусные, угощу ребят из класса. Они возьмут с охотой, потому что эти конфеты воздушные, из самолета. Тут уж не захочешь, а возьмешь. Стюардесса стояла и улыбалась: мол, берите сколько вашей душе угодно, нам не жалко! Я стал сосать конфету и вдруг почувствовал, что самолет пошел на снижение. Я припал к окну.
Моя соседка сказала:
— Смотри, как быстро прилетели!
Но тут я заметил, что впереди под нами появилось множество огней. Я сказал соседке:
— Вот поглядите — Москва!
Она стала смотреть и вдруг запела басом:
— «Москва моя, красавица…»
Но тут из-за занавески вышла стюардесса, та самая, которая разносила конфеты. Я обрадовался, что сейчас она будет раздавать еще. Но она сказала:
— Товарищи пассажиры, ввиду плохой погоды московский аэропорт закрыт. Мы прилетели обратно в Ленинград. Следующий рейс будет в семь часов утра. На ночь устраивайтесь по мере возможности.
Тут моя соседка перестала петь. Все вокруг сердито зашумели.
Люди сходили с лестницы и шли себе спокойненько домой, чтобы утром прийти обратно. Я не мог идти спокойненько домой. Я не помнил, где живет дядя Миша. Я не знал, как к нему проехать. Пришлось мне придерживаться компании тех, кому негде ночевать. Их тоже было много, и они все пошли в ресторан ужинать. И я пошел за ними. Все сели за столики. Я тоже сел. Занял место. Тут недалеко стоял телефон-автомат, междугородный. Я позвонил в Москву. Кто бы, вы думали, снял трубку? Моя собственная мама. Она сказала:
— Алло!
Я сказал:
— Алло!
Она сказала:
— Плохо слышно. Кого вам нужно?
Я сказал:
— Анастасию Васильевну.
Она сказала:
— Плохо слышно! Марию Петровну?
Я сказал:
— Тебя! Тебя! Тебя! Мама, это ты?
Она сказала:
— Плохо слышно. Говорите раздельно, по буквам.
Я сказал:
— Эм-а, эм-а. Мама, это я. Она сказала:
— Дениска, это ты?
Я сказал:
— Я вылечу завтра в семь часов утра. Наш московский аэродром закрыт, так что все благополучно. Пусть пэ-а-пэ-а вэ-эс-тре-тит эм-е-ня-меня!
