Перед самой войной Юрьев вернул себе чемпионский титул и стал аспирантом кафедры легкой атлетики. Нам, второкурсникам, он казался уже немолодым, хотя прыгал он по-прежнему, как бог.
На сборы мне дали полдня. Обычно, когда человека переводили в другую часть, волокита затягивалась надолго. Но тут строевая канцелярия и тыловые службы так быстро оформили мои документы и аттестаты, словно их подхлестывала какая-то невидимая, но сильная рука. К вечеру я уже был обладателем свежезастеленной койки в маленьком домике на Каменном острове, новенького трофейного «Вальтера», ненадеванного летнего маскхалата с зеленой травянистой бахромой и широкого кинжала в кожаных ножнах».
Эрик Сергеевич вскоре понял причину такой спешки. Группа Юрьева два дня назад получила особое задание штабфронта, но трое разведчиков недавно выбыли из строя и их надо было срочно заменить. Вот тогда и решено было ускорить перевод Эрика в разведотряд.
Пять дней с утра до поздней ночи шли тренировки: стрельба, силовые приемы, ориентировка на местности, минное дело, рация, способы маскировки. Кроме Юрьева и Окулова, о задании никто ничего не знал. Но, судя по инструктажу в штабфронте, надо было встретиться за линией фронта с каким-то человеком. Для него, видимо, предназначался и тот увесистый пакет, который Окулов перед самым уходом положил к себе в мешок.
И дальше Эрик Сергеевич шаг за шагом описывал действия их группы: благополучный переход линии фронта на болотистом участке возле Финского залива, бесшумное ночное продвижение в немецком тылу и бесконечно длинный день, проведенный в лесном тайнике.
Это была небольшая пещера в склоне холма, наглухо закрытая деревьями. Пещерка — хоть и неглубокая — оказалась очень кстати.
Лишь когда стемнело, снова двинулись в путь. Вскоре на опушке леса Окулов подобрал два розовых бумажных квадратика, потом прямо на тропинке — еще два. А когда вышли на поляну, — она вся была усеяна огромными розовыми лепестками.
Окулов обрадовался: «Точно в цель! Вот и второй канал сработал».
Через полчаса в глубоком и скользком овраге Юрьев приказал группе остановиться и укрыться, а сам с Окуловым пошел дальше.
«Я видел, — писал Эрик Сергеевич, — как они притаились, там, где овраг резко выгибался влево. И стали ждать».
Прошел час… И полтора… И два часа… Никто не появлялся.
«Я уже решил, что встреча сорвалась, — писал Эрик Сергеевич. — Но тут из глубокой боковой щели выдвинулась какая-то фигура».
Смеркалось. На дне оврага скопились густые тени, и Эрик не разглядел незнакомца.
Обратный путь был куда легче. Нейтралку проползли бесшумно, дивизионные разведчики встретили их в намеченном месте и провели в наше расположение. Как раз тогда и подоспел фотограф и снял их всех, веселых и разгоряченных успехом, в траншее, освещенной ранним утренним солнцем.
«Но сделано было лишь полдела, — говорилось далее в записках Эрика Сергеевича. — Через пять дней мы повторили наш рейд. На этот раз в овраге было посветлее, и я смог хоть немного рассмотреть пришедшего. Игорь говорил с ним шепотом, потом пожал ему руку и поднял вровень с плечом сжатый кулак. Рот фронт! С детства знал я этот салют антифашистов. Тот сказал ему «камарад» — как-то странно он выговорил, они обнялись, и сразу мы двинулись обратно.
Я понял, что теперь дело сделано до конца».
План возвращения, как и в тот раз, был детально разработан. Глубинники должны выйти к немецкой передовой в 23.00 и начать переход. Окажутся помехи — залечь и ждать. Лишь в самом крайнем случае — если никак этого не избежать — пробиваться с боем. И тогда придет на помощь дивизионная разведка. По сигналу — две красные ракеты. Игорь дал Эрику тяжелый ракетный пистолет и велел беречь его пуще глаза.
Помехой оказался немецкий патруль. То ли фашисты решили усилить охрану, то ли что-то заподозрили, но едва разведчики выползли в нейтралку, послышался шорох шагов. В ночной тьме плыли осторожные фигуры. Немцы!
Юрьев замер на месте. Пропустить и наблюдать! Немцы почти беззвучно скрылись. Появятся ли снова? Время шло медленно-медленно. Появились! Надо рассчитать темп их движения и в интервале проскочить. Толя Окулов рассказывал — так бывало и раньше.
Шаги приблизились: прошло семь минут. Пропустить еще раз и тогда…
Но вдруг — неожиданный шум. Возле немцев появились люди в советских пилотках. Глухой удар — тяжелое тело упало на землю. Остальные немцы немедленно открыли огонь.
«Почему дивизионные разведчики изменили первоначальный план, — читал вслух Генька, — этого я и до сих пор не понимаю. Над нами засвистели пули, стали рваться гранаты. Взвились в воздух две красные ракеты, и я едва успел подумать, кто же их пустил? Ведь наша ракетница у меня. Игорь крикнул: «Вперед!» — и вскочил с земли. Рядом раздался чей-то громкий стон. Немецкий огонь нарастал.
Когда подмога приблизилась, было уже поздно. Игорь Юрьев, теряя сознание, зажимал ладонью рану в животе. Я еле полз, волоча перебитую ногу и чувствуя нестерпимую боль в боку. Больше никого не осталось в живых.
Пока меня укладывали на носилки, я успел разглядеть в траншее несколько неподвижных тел, покрытых шинелями. Рядом со мной какой-то офицер с ракетницей в руке яростно кричал на солдат. Потом я потерял сознание.
Пришел в себя я только через месяц — на Большой земле, в Вологде, и выяснил, что в разведотряде меня считают погибшим. А потом я случайно встретил хирурга из госпиталя, куда нас в то утро привезли, и узнал, что лейтенант не дожил до полудня. Перед смертью он ненадолго пришел в себя, подозвал врача, едва двигая губами, прошептал: «Передайте в штабфронт… Дон Кихот задание выполнил».
И уже теряя сознание, повторил:
«Дон Кихот… выполнил».
Какое это было задание, я так и не узнал».
* * *Генька хмуро уставился в пол. У Оли губы подергивались.
Когда вошел Эрик Сергеевич, никто не решился заговорить первым. Хромой тренер подошел поближе, сел на низкую скамеечку рядом с ребятами.
— Фотография с собой?
И показал на снимке высокого худощавого человека с острым кадыком и пристальным взглядом:
— Наш лейтенант.
— Дон Кихот? — горько выдохнула Оля.
— Не знаю. При мне его так не звали. Ни разу.
Генька поднял голову:
— А он вам ничего не говорил о пушке… О «Большой Берте»?
Тренер удивленно пожал плечами.
— Понимаете, очень уж все совпадает! — Генька стал набирать скорость. — Вас когда перевели в разведгруппу?
— Одиннадцатого августа.
— Так! А восьмого или девятого штабфронт дал задание насчет «Берты» — это мы точно знаем. И потом: вас встречали разведчики Рабочей дивизии, а пушка стояла в ее полосе…
— Постой! — перебил Эрик Сергеевич, вскочил со скамейки и, ступив на больную ногу, скривился. — Постой! Ты говоришь — пушка? Теперь я припоминаю — к Игорю перед рейдом зачастили пушкари. И в штабарт он каждый день ходил. Только, — он осекся, — если даже и так — что же дальше?
— А розовые листки? — неожиданно вклинила Оля. — Что это было?
— Это листовки. Наши. Для просвещения немцев. И еще кое для чего! — Эрик Сергеевич усмехнулся. — Бывало, надо что-нибудь передать через фронт, ну и вставляли между строк. Другие прочтут — не поймут, а нужный человек сообразит.
— А если б листовки к нему не попали?
— Должны попасть! Во-первых, забрасывали в назначенный квадрат. А потом, на них адрес был.
— Адрес? — недоверчиво протянула Оля.
— Точнее — обращение. Скажем: «Солдатам такого-то полка!» Конечно, большинство листовок сдавали начальству, но несколько штук всегда шло по рукам. И доходили до кого надо. Так сказать, канал связи.
— «Второй канал!» — вспомнил Генька. — А почему второй?
— Видно, был какой-то первый, понадежнее. А то вдруг ветер не в ту сторону подует? И листовки не попадут в нужный квадрат? Или адресат заболеет? Или его поставят часовым? Как он получит листовку?
Впрочем, я отвлекся. Вы ведь насчет пушки… Может, она в этом деле и замешана, но мы ее не видали. Могу поручиться.
После уроков Филимоныч устроил «пятнадцатиминутку» в пионерской комнате, Оля сразу выложила о разведчиках и взглянула на Геньку: «Все?»
— Нет! — Генька сделал эффектную паузу. — У Олега Лукича есть знакомый. Он в разных штабах материалы для музея собирает. Вот и разыскал.
Генька выложил на стол два куска плотной кальки. Сверху пришпилена бумажка: «Копии с копий разведкарт штаба артиллерии. 1942 г.».
На первой карте дата — «25 июля». Темно-синяя полоса — линия немецкой обороны, а за ней дужки огневых точек, треугольники наблюдательных пунктов, флажки штабов, кружки обнаруженных орудий и батарей. Под обрезом карты — объяснения или, как говорят топографы, «легенда».
