Даже Герда, которой предстоит остаться одной дома у Каролины и наконец-то поспать сколько душе угодно.
Так тому и быть.
К огромной радости Оке Каролина бежит на улицу и останавливает пролетку – и они тут же отправляются в гости.
«Дорогая Сага!
Ты учишь меня думать. Хотя мне совершенно невозможно до тебя достучаться, увидеть или услышать, ты все равно учишь меня…
Да… Как ты знаешь, потом пришли они. Мама и Розильда.
Прошло уже несколько дней, и я никак не могу вспомнить, что было тогда у меня на сердце, что-то очень важное. Хотя, наверное, не очень, иначе бы я не забыла.
Но не стоит об этом думать. Лучше я расскажу, что произошло потом. Ты, конечно, все это знаешь, но, может, тебе все-таки интересно послушать мою версию.
Итак, мы отправились к маме, все, кроме Герды.
На душе было совершенно спокойно. Малыши – Оке и Тира – обладают удивительной способностью дарить мне спокойствие. Они дети и вправе быть впереди. Всегда и во всем. Никто, даже Лидия, не смогла бы требовать к себе большего внимания.
Думаю, именно поэтому мне так хорошо с детьми.
Дети – всегда самое важное в жизни. Даже такая эгоистичная натура, как я, должна понять и признать это.
Пока Оке и Тира были рядом со мной, все шло так, как надо. Мама вскоре опять стала Идой, и мы втроем – мама, я и Розильда – играли и шутили с детьми. В тот вечер Оке никак не хотел идти спать.
Но когда же он наконец уснул, между нами вдруг воцарилась странная тишина. Каждый спрятался под своим стеклянным колпаком, выбраться из-под которого становилось все труднее. Мы ходили рядом друг с другом словно чужие, убирали со стола, собирали сладости и все еще пытались говорить и шутить. Но сквозь смех и остроты прорастала гулкая тишина. Конечно, мы страдали от этого. Меня охватила паника. А Розильда была само спокойствие.
Мама, которая все время, пока мы играли с детьми, была Идой, разумеется, потихоньку превратилась в Лидию. Медленно и неизбежно.
А Розильда становилась все более грустной и молчаливой.
Я стала рассказывать о театре, о толкованиях разных ролей, немного хвастаясь своими успехами, – словом, пела соловьем, пока вдруг не заметила, как гулко отдаются в тишине мои слова. Тогда я тоже смолкла. Я поняла, что болтаю о самом дорогом, о моей профессии, и все лишь затем, чтобы заполнить эту тишину.
Лидия все это время слушала меня рассеянно, с отчужденным взглядом. Ни разу его на меня не подняв.
Наконец она пожелала спокойной ночи и удалилась.
Мы с Розильдой остались одни. Вначале мне стало легче. Наконец-то мы сможем поговорить! Но потом…
Ничего не получилось. Мы сидели, переговаривались отрывочными фразами, со смущенным и тревожным видом улыбаясь друг другу.
Но в каком бы отчаянном положении я ни очутилась, не могу удержаться от того, чтобы не изучать людей, это происходит более или менее бессознательно. Я вдруг поймала себя на том, что наблюдаю и запоминаю.
Розильда стала делать какие-то странные знаки руками. Поначалу я не поняла, что это означает, но потом вдруг вспомнила, что точно так же она делала и раньше. В Замке Роз. Розильда просто-напросто ищет свой переговорный блокнот. Раньше я не видела, чтобы она так делала. Это должно означать, что она чувствует себя со мной настолько неуверенно, что вернулась к старому и позабыла, что она уже не немая – или еще хуже, на самом деле снова почувствовала себя немой.
Наконец Розильда встала и на минуту вышла из комнаты.
Вернувшись, она принесла записную книжку. Она вынула карандаш и написала на первой странице:
Месье, до сих пор я ни разу не жалела о том, что я немая. Но сейчас я жалею даже о том, что не могу петь.
И протянула мне блокнот с озорной улыбкой.
Я прочла эти строчки со смешанным чувством.
Я узнала их – это было первое, что Розильда написала мне в замке, когда мы только что познакомились друг с другом и остались на мгновение наедине. Тогда я была Карлом Якобссоном и помню, что в ответ я взяла руку Розильды и галантно поцеловала ее. Сейчас я не могла этого сделать.
Розильда заметила мое замешательство и рассмеялась.
– Разве ты не помнишь, как ты ответила?
– Я поцеловала тебе руку. Разве не так?
– Так, но ты еще кое-что добавила.
– Нет, я этого не помню.
– Ты сказала, что, возможно, это даже хорошо, что я не могу говорить, потому что, если бы мой голос был бы таким же чарующим, как я сама и моя улыбка, то ты бы этого не вынесла. Вспоминаешь?
– Ох, нет… Неужели я так сказала?
– Да-да… Тебе хорошо удавалось плести комплименты. Меня это тут же сразило, и я стала называть тебя Карлос.
Розильда восхищенно расхохоталась, раскланялась и изобразила, как я выглядела, когда была неотразимым доном Карлосом.
– Хватит, Розильда! Мне очень стыдно.
– Почему? Ведь нам было так весело…
– Неужели у тебя не возникло никакого подозрения насчет меня?
– Ни разу. Ты была очень убедительна. Одно время я была даже влюблена в тебя…
– Но ведь это скоро прошло… или нет?
– Прошло, хотя для этого, так или иначе, потребовалось несколько недель. Я ведь, как ты знаешь, очень непостоянна. Но я, безусловно, восхищалась тобой. И до сих пор восхищаюсь.
– Почему?
– Ты прекрасно знаешь почему. Не притворяйся. Эта покорность тебе не к лицу. Она наигранна. Что мне в тебе нравилось, так это то, что ты никогда не строила из себя скромницу. Ты знаешь себе цену. Это меня восхищает. Как и твое умение действовать.
– Действовать?.. О чем ты?
– Ты всегда знаешь, чего хочешь. При любых обстоятельствах. И затем воплощаешь то, что задумала. Никто в целом мире не может помешать тебе. Я совершенно уверена: ты станешь прекрасной актрисой, одной из самых лучших.
Розильда серьезно посмотрела на меня. Она не льстила, а говорила, что думает.
Я и сама почему-то убеждена, что далеко пойду в этой жизни. А почему бы нет? Иначе я бы выбрала другую профессию. Я так и сказала Розильде и затем добавила:
– Но мне надо быть полностью уверенной в своих силах. А не чувствовать себя перед кем-то в долгу.
– Для тебя это настолько важно?
– Да. Необычайно важно.
Розильда с удивлением взглянула на меня.
– У тебя такой строгий голос…
– Разве? Я не заметила.
С минуту мы посидели молча, Розильда рисовала в блокноте узоры и фигурки. Я лишь наблюдала за ней – она была такой красивой, когда задумалась. Потом она снова подняла на меня глаза и улыбнулась:
– А как же все-таки быть с покорностью?
– Ну и вопросик!
– И что она имела в виду, когда сказала, что у меня строгий голос?
Я раз и навсегда запретила себе зависеть от кого-либо, даже от своих учителей – какими бы хорошими они ни были. Главному я все равно должна научиться сама. Просто потому, что никто не думает так, как я, ведь у меня совсем иная отправная точка. Возможно, это касается вообще всех людей. Ведь все мы разные.
Многие считают, что мне не хватает покорности, и это отчасти правда. Ведь во мне нет естественных задатков к ней. Да и кому, кстати, было научить меня покорности?
Это качество редко возникает само по себе. Для него должна быть по меньшей степени какая-то питательная почва.
Розильда буравила меня взглядом, удивленно улыбаясь, – я попыталась ей объяснить:
– Да, в том, что ты говоришь, есть правда. Я не хочу сидеть тише воды, ниже травы и, как я уже говорила, не хочу зависеть от кого бы то ни было на этом свете.
И все же меня нельзя назвать бесчувственной. Даже если я не покоряюсь кому-то непосредственно, я иногда способна испытывать глубокую благодарность. Бывает, я даже ощущаю очень сильную потребность сказать кому-то спасибо.
– Да что ты говоришь?!
Розильде тут же захотелось узнать, кому же мне иногда хочется сказать спасибо, но я не сумела ответить.
– Но ведь это, должно быть, кто-то особенный? – задумчиво произнесла она.
– Конечно…
С этим я не могла не согласиться. Но больше мне нечего было добавить.
Я пожала плечами, и Розильда уставилась на меня во все глаза.
– Наверно, это Бог, да? – вырвалось у нее, и она сама удивилась сказанному.
Я и сама чуть было не пришла к этой мысли. А впрочем…
– Нет, вряд ли. Нет.
Я покачала головой. Розильда на мгновение задумалась, наморщив лоб, как будто решала какую-то серьезную проблему:
– Но ведь должен быть кто-то, кого ты хотела бы отблагодарить…
– Да, безусловно, кто-то должен быть…
С минуту мы сидели молча, а потом Розильда продолжила развивать свою мысль:
– Если это не какой-то особенный человек, которому ты благодарна, то это скорее всего, не кто иной, как Господь Бог.
Сделав небольшую паузу, она добавила:
– Может, ты даже веришь в Бога, Каролина?
Она произнесла это с таким удивлением и одновременно сомнением в голосе, что я не смогла удержаться от смеха.
– Не могу себе даже представить такое! Значит, это должен быть именно Бог, к которому даже такие творения, как я, испытывают благодарность.
