Саня притащил в красный уголок целую охапку больших кленовых листьев и сказал, что из них можно сделать букеты. Букеты, конечно, можно было бы связать и расставить их в банках по подоконникам. Но Оля сказала, что, постояв день-другой, листья сморщатся и завянут.
— Не завянут, — возразил Саня. — Я секрет знаю.
Для пробы один букет из листьев поставили в банку. Мишка Кутырин хотел было налить туда воды, но Саня сказал, что вода не нужна.
И правда, листья простояли день, другой, третий и даже ничуть не сморщились.
— Саня, расскажи секрет, — приставали к ботанику девочки.
— Да никакого секрета нет, — ответил Саня, — Я листья горячим утюгом прогладил. Они всю зиму такие будут.
В тот же день красный уголок украсился пышными букетами из опавших кленовых листьев. Лешка склеил из картона круглые высокие стаканчики. И в красном уголке стало еще уютнее.
Таким нарядным, разукрашенным, будто к празднику, пышными султанами золотых и пунцовых листьев увидели красный уголок Слава Прокофьев, вернувшийся из пионерского лагеря, и Дора с Милой — подружки из ансамбля «До-Ми-Ля». Они только что приехали из Москвы и тотчас же, узнав об отряде, прибежали в красный уголок.
Славка здорово загорел. Еще бы! Почти целых два месяца пробыл в лагере. Но о последних днях лагерной жизни он вспоминал с неудовольствием.
— Как зарядил дождь! Ну! Холодище! Пока от корпуса до столовой дойдешь — весь мокрый…
В Москве тоже стояли холода и лили дожди. Но Дора с Милой сказали, что это пустяки. Наперебой, треща без умолку, рассказывали они о метро, о Красной площади, о широченных московских улицах, где столько автомобилей — жуть! — переходить с одной стороны на другую страшно-престрашно!..
Зато пришлось же поудивляться и поахать Славе, Доре и Миле, когда ребята принялись рассказывать им о своем отряде, о ремонте, уголке, об Андрее и Грише, о разведке во дворах… А когда Степку снова — в который уже раз! — заставили повторить историю про иностранцев — туристов, искателей клада, — Славка, Дора и Мила совсем уж вытаращили глаза.
— Вы нас тоже запишите в отряд, — щебетали девочки. — Мы тоже хотим в разведку ходить.
— И меня примите, — сказал Слава.
Вовка важно усмехнулся.
— Хо-хо! Думаете, так просто? Сперва надо какой-нибудь выдающийся поступок совершить.
— А ты что совершил? — спросил Слава.
— Я?
Вовка, должно быть, совсем уже собрался расхвастаться, но, встретив суровый взгляд Олега, смутился и сказал:
— Мы все работали. И на Ленинской дежурили… Вообще-то можно принять, — добавил он. — Вроде как кандидатами.
Так и записали в отряд новичков — кандидатами.
Рано, очень рано пришла в нынешнем году осень. И как неожиданно пришла! Восьмидесятилетний старичок Василий Михеич, жилец из соседнего дома, каждый день аккуратно заходивший в красный уголок, чтобы почитать газету, говорил, что за всю свою жизнь не помнит такой ранней осени.
Иногда, правда, выдавались и сухие солнечные дни. Они были редки, и потому в такие деньки ребята спешили отправиться куда-нибудь всем отрядом, чаще всего — к монастырю.
В один из таких дней, вернувшись во двор часов в пять, веселые и разгоряченные, они застали возле «кают-компании» Севку Гусакова.
Севка скучными глазами поглядывал на Гошкины окна и время от времени уныло свистел. Увидев ребят, он съежился и посторонился, уступая дорогу. Он молча провожал их взглядом и вдруг окликнул:
— Лешка!
Хворин обернулся. Остановились и замолчали все ребята.
— Поди-ка, Леш! — позвал Гусаков.
— Чего тебе?
— Иди, не бойся.
— А чего мне тебя бояться? — усмехнулся Лешка и неторопливо подошел к бывшему приятелю.
— Останемся, — тихо сказал Степка. — Вдруг подерутся?
Но Гусаков, кажется, не намеревался драться.
— Здоро́во, — кивнул он, когда Лешка приблизился.
— Здоро́во.
— А классно ты тогда плясал, — сказал Севка, и лицо его оживилось.
— Ну, плясал и плясал, — хмуро ответил Хворин. — Говори, что надо?
Хотя Лешка и Севка разговаривали тихо, ребята, насторожившись, слышали каждое слово.
— Слышь, Леша, — сказал Севка. — Правду говорят, будто ты в ремесленное поступил?
— Правда. В общежитии буду жить.
— Слышь, Леша, — спросил Севка. — А мне нельзя? Надоело.
— Чего надоело?
— Да все. Так… — Гусаков неопределенно махнул рукой. — Вот надоело так… Скучно.
— Не знаю, — мотнув головой, ответил Хворин. — Не знаю, примут или нет.
В эту минуту в воротах показался Андрей. Он остановился на миг, словно любуясь этой живописной сценой: Лешка и Севка друг против друга, а неподалеку — ребята, сбившиеся в кучку, с встревоженными лицами.
— Старые друзья встретились! — сказал он, подходя к Лешке и Севке. — По какому поводу конференция?
Увидав командира, ребята окружили его.
— Вот Севка спрашивает, можно ему в ремесленное устроиться или нет, — объяснил Лешка, словно стыдясь, что он остановился и заговорил с Гусаковым.
Андрей внимательно взглянул на Севку.
— А учиться будешь? — спросил он.
— Буду! — с неожиданной убежденностью воскликнул Севка. — Обязательно буду!
— Ладно! Тогда поговорю в комитете, — кивнув, сказал Андрей.
Наступило молчание. Севка поковырял носком ботинка землю и сказал:
— А здорово ты плясал… Хороший концерт.
— Может, ты тоже участвовать хочешь? — вдруг спросил Андрей. — А то мы собираемся еще один концерт устроить — в честь начала нового учебного года.
Степка взглянул на командира удивленно. О концерте разговора еще ни разу не было.
— А что делать? — торопливо спросил Севка.
— Там посмотрим. У нас как раз сегодня обсуждение… — Андрей незаметно подмигнул ребятам. — Заходи в красный уголок.
— А можно?
— Отчего же нельзя?
— Так я… Это… В другом доме… И не на вашей улице живу.
— Мало ли что. У нас в отряде есть ребята и с Почтовой, и с Гоголевской, и с Октябрьской…
Во двор шаркающей походкой вошел Гошка. Его, очевидно, тоже поразила увиденная сцена — Севка, окруженный ребятами.
— Эй, Севка! — крикнул он. — Иди сюда. Дело есть.
Гусаков оглянулся. Потом виновато взглянул на Андрея, на Лешку, на ребят.
— Ну, пошли, братки, — заторопился вдруг командир. — Обсудить надо, что и как.
Вместе с Андреем ребята двинулись к красному уголку. Севка остался посреди двора, растерянно глядя то им вслед, то на шагающего к нему Гошку.
Уже спускаясь по лестнице, Степка обернулся и увидел, как Севка, махнув рукой, побежал. Он бежал за ними, а Гошка стоял, разинув рот и растерянно мигая.
— Ага! Наша взяла! — радостно сказал Андрей.
В эти дни посетителей в красном уголке стало больше. А в дождливые вечера их набиралось столько, что не хватало всем места.
Дежурства теперь устанавливались по расписанию. Это расписание — разграфленный листок бумаги с числами и фамилиями ребят — висело в отрядной комнате на стене.
Севка Гусаков прибегал теперь в красный уголок чуть ли не каждый день. Лешка учил его плясать чечетку. Наука Гусакову давалась с трудом — он был очень неповоротлив. Впрочем, Севка оказался неожиданно очень упорным учеником. Он и сам видел, что чечетка у него не получается, но упрямо твердил:
— Ничего. Выйдет.
До начала учебного года оставался еще целый месяц, и репетиции к концерту проходили не в такой лихорадочной спешке, как первый раз.
Очень часто в красный уголок наведывался Гриша. Его здесь ждали. Особенно толстый жилец, рьяный поклонник шашек.
Ребята тоже частенько забегали к Грише — навестить. Но только уже не в мастерскую, а в новую квартиру в доме на Почтовой. Мастерская была закрыта. Гриша начал работать на заводе. По его просьбе Лешка старательно написал объявление на листке картона:
МАСТЕРСКАЯ ЗАКРЫТА
ГРАЖДАН,
СДАВШИХ МЕТАЛЛОИЗДЕЛИЯ
В РЕМОНТ,
ПРОСЯТ
СРОЧНО
ЗАЙТИ ЗА НИМИ
ОТ 6 ДО 8 ВЕЧЕРА
Это объявление Лешка и Степка собственноручно приколотили гвоздями к двери бывшей Гришиной мастерской.
Всего несколько дней Гриша работал на заводе. А как он изменился за эти дни! Прямо не узнать. Раньше, бывало, прибегая в его каморку, Степка часто заставал мастера небритым и хмурым, перепачканным сажей. А теперь! Всегда гладко выбрит, всегда в чистой выглаженной рубашке. Даже сутулая спина его распрямилась, и он казался выше и стройнее. Только руки остались такими же, все в мелкой паутинке въевшейся в кожу металлической пыли и машинного масла. Эту паутинку нельзя было уже смыть никаким мылом.
Ребята, как и прежде, собирались в красный уголок рано утром. Если не было дождя, шли на Ленинскую, в распоряжение старшины Комарова. А если лил дождь и на улицу носа нельзя было высунуть, находилось много дел и в самом красном уголке. Готовились к концерту, подшивали газеты, подметали пол или протирали стекла чистой тряпкой.
