Мари-Од Мюрай - Мисс Черити

А Петруччо? Ваш любимец…

Подражая ворону, я неуклюже прокаркала «Не вынуждайте меня, Роберт» и насвистела «Правь, Британия, морями», что выглядело неуместно на пороге смерти. И тут на лице Табиты что-то блеснуло: то ли какой-то лучик, то ли улыбка. Губы приоткрылись, и мне показалось, что она выдохнула: «Пожар, тетя Полли». Но если и так, то я единственная это услышала.

Я не то чтобы вас тороплю. Но не могу же я здесь торчать день напролет, дамы-господа.

Мистер Эшли помог мне подняться, опустил очередной шиллинг в ладонь сторожа и отправил его за священником.

Табита не умерла: она омертвела много лет назад, а сейчас она просто окончательно погрузилась в небытие.

Переступив порог палаты, пастор с грустью объявил, что она отдала Богу душу. Мистер Эшли закрыл глаза Табиты и положил на каждое веко по пенни. Плата за переход в загробный мир.

Языческий обычай.

За ваши труды, преподобный. И на погребение.

Мистер Эшли отвел меня к стоянке фиакров.

Вам грустно?

Не настолько, насколько хотелось бы.

«Все мы барахтаемся в грязи, но некоторые глядят на звезды».

Это мистер Уайльд?

Да.

Зачем вы мне это говорите?

Потому что рядом с вами даже из адской пропасти мне всегда видно небо… Простите, не успел позавтракать. А на пустой желудок во мне просыпается романтик. Доброго дня, мисс Тиддлер.

На следующий день я опять постучала в дверь папиного кабинета. Нахмурив брови, он со скорбным видом внимательно изучал счетные книги.

Можно я вам кое-что покажу?

Я положила перед ним чек издательского дома «Кинг и компания».

Что… «Две тысячи триста фунтов стерлингов… Мисс Черити Тиддлер»… Что за черт…

Это от продаж книг, папа. Теперь мы сможем купить Дингли-Белл.

Он — как я вчера в издательстве — ошеломленно уставился на чек, а я засмеялась, точь-в-точь как Маршалл Кинг. Его лицо просияло. Дингли-Белл! Пикники в тени вековых вязов, рыбалка с преподобным Брауном, прогулки с Кипером — все промелькнуло перед глазами, как в волшебном фонаре.

Только не говорите маме. Она сгорит от стыда, если узнает, что я заработала столько денег.

Вот именно.

Я думаю, он и сам не понимал, как к этому относиться. Но как бы то ни было, он попросил мистера Талкингорна приобрести дом на мое имя.

Когда мы, уже в качестве владельцев, вернулись в Дингли-Белл, дом встретил нас неприветливо. С самого утра лил дождь, и в комнатах пахло сыростью. Но нас ждал Нэд и ждала Нефертити, которая нетерпеливо била копытом в конюшне. К вечеру дождь стих, и небо окрасилось чудесным розовым цветом.

В тот вечер я чувствовала себя такой счастливой, что не могла усидеть на месте. Я обулась, набросила на плечи шаль и вышла в сад. Земля размокла, но свежий воздух был напоен ароматами. До каменной изгороди я дошла в полной тишине, слышно было только, как я с чмоканьем вытаскивала увязшие в слякоти ноги. Я подняла глаза к небу. Поперек прекрасного ночного неба расстилался Млечный Путь. Стоя в грязи, я смотрела на звезды, и на одной из них мне привиделся Кеннет Эшли.

Некоторые числа важнее других. Двадцать пять, например. Я прожила целую четверть века. И чувствовала себя как никогда уравновешенной и уверенной в собственных силах. Может, потому, что теперь владела землей, даже если об этом никто не знал? Прошли все мои приступы недомогания, утренняя вялость, головокружения, вызванные малейшими переживаниями. Мама называла меня своей «опорой в старости» и в глубине души радовалась, что я так и не вышла замуж. Она удержала меня при себе, ведь она всегда об этом мечтала.

В конце ноября я вернулась в Лондон и первым делом отправилась с визитом к Шмалям. Ноэль, семилетний мальчуган, угловатый и колючий, потребовал, чтобы я задала ему вопрос на французском, а он бы ответил на немецком. Потом его младшая сестренка подбежала и воспроизвела выученный наизусть греческий алфавит, которому ее обучил брат. Матерям учениц пансиона эти два вундеркинда наверняка казались уродами, чей мозг взорвется от водянки еще до достижения подросткового возраста. В тот день я подарила крестнику «Книгу новых чудес», раздобытую в магазине мистера Гэллоуэя.

А мне, мне можно показать подавок колёсной?

Подарок, подар-р-рок!

Подав-в-вок.

Ей разрешили подняться в детскую и принести оттуда игрушечного зверька.

Взгляните, мисс Тиддлер, что я вчера купил в игрушечном магазине Хэмли.

Это был мастер Питер в матроске.

Ужас какой. А глаза вообще никуда не годятся.

Вы понимаете, что кто-то крадет у вас ваше произведение? А недавно я видел обои с мадемуазель Дезире и мисс Тютю! Вам непременно нужно отстаивать свои права.

Но как?

Найдем адвоката и подадим иск.

Нехорошо вмешиваться во взрослый разговор, Ноэль… хотя он прав. Вам нужно зарегистрировать патент. Так вы сможете продавать раскраски, чашки, носовые платки, настольные игры, грелки с мастером Питером, Тимом Тикетом и Лордом Снобом!

Это ужасно.

Зато, колёсная, вы разбогатеете и купите мне лабораторию, где я бы ставил опыты из разных книжек.

Можно мне тоже в лаболаторию, ну пожалуйста, Ноэль!

Только чур, сначала вымыть руки!

С мыслью об этом разговоре я отправилась на следующий день в «филиал мастерской Деда Мороза» — а точнее, в магазин игрушек Хэмли. На первом этаже я обнаружила дюжину «мастеров Питеров»: каждый из них дожидался своего будущего маленького хозяина или хозяйку. Я взяла одного в руки, повертела, поставила на место. Глаза мастеру Питеру сделали из обувных пуговиц, что придавало ему весьма злобный вид; усы оказались такими жесткими, что наверняка выкололи бы ребенку глаз, если бы тот захотел прижать игрушку к себе; а одежду сметали наспех крупными стежками. Мне стало стыдно за мастера Питера, и я поспешила в издательство «Кинг и компания», чтобы высказать свое неудовольствие Маршаллу. Он выслушал меня и улыбнулся.

Я боялся вам сказать. Отец считает, мы должны продавать «привлекательные производные продукты». Он предпочитает употреблять такой термин; но если уж речь зашла о ФШП, то предприятие может принести неплохой доход.

Маршалл женился в апреле 1895 года, и, когда пришло время сказать тост, я водрузила на свадебный стол первый «привлекательный производный продукт».

Безусловно, главный привлекательный продукт для Маршалла — это вы, милая Мадлен.

Ура тетушке Черри!

Ура!

Не одна я заслужила бессчетные «ура!» в начале 1895 года. После успеха «Идеального мужа» мистер Уайльд поставил на сцене театра Сент-Джеймс «Как важно быть серьезным» с мистером Эшли в роли Алджернона.

Мне пришло приглашение на премьеру, собравшую весь цвет Лондона: аристократов, денди, художников. Я сидела между кузиной Лидией и миссис Картер, которая еще до начала спектакля успела сообщить, что мистер Эшли порвал с мадемуазель д’Эстивель и стал любовником Нэнси Вэнбург, своей новой партнерши.

Эти актеры жутко распущенные!

В первые минуты пьесы я увлеченно занималась тем, что, нацелив на мистера Эшли театральный бинокль, искала на его лице следы того самого жуткого распутства. Но он выглядел на редкость свежим и юным, хотя, возможно, его просто хорошо загримировали. В его игре причудливо сочетались непринужденность, тщеславие и дерзость, каждая реплика била в точку.

Все женщины со временем становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия[20].

Это что, остроумно?

Это отлично сказано.

Пьеса закончилась; зрители в едином порыве стоя рукоплескали автору. В тот вечер я в последний раз видела Оскара Уайльда на сцене в лучах славы.