Теперь они все шли вместе, а я шел один. Потом и Миша пошел один. Но так, чтобы я мог его догнать, и наконец мы снова шли с ним вместе.
Сначала мы ни о чем не говорили. Но потом Миша сказал:
— Мне с тобой даже и говорить-то не хочется, потому что ты не пионер, а диверсант, раз ты ее бросил поливать. И вообще, почему все-таки ты ее не поливал?
Я сказал, что никакой я не диверсант, а пионер, как и все. А раз в каникулы пионерский галстук не носят, то такое может случиться с каждым.
Миша сказал, что такое не должно случаться и теперь вот у нас не будет фасоли.
Я и сам так думал и поэтому сказал:
— Если уж я диверсант, так ты еще хуже. Скажешь, во время каникул ты не воровал яблок у Червенковых из сада? А ведь в течение учебного года ты никогда не воруешь. Выходит, в течение учебного года ты пионер, а в каникулы — вор, да?
Миша не сказал ничего, только хотел мне что-то сказать. Или мне просто показалось, что хотел.
У самого дома он мне все же сказал:
— Завтра пойдем к дядьке на огород и попросим скороспелую фасоль.
— Хорошо, — сказал я. — И я буду ее поливать. И в воскресенье. И всегда!
Бациллоносители — это ребята, которые разносят бациллы.
Так я и объяснил бабке. Но она всплеснула руками и сказала:
— Боже, боже, чего только не выдумают! В старину такого не бывало. Когда я ходила в школу, болезней было много, но бациллы только у одной девочки — у Илонки. Та могла себе это позволить, потому что у ее отца была лесопилка.
— Сейчас у нас все по-другому, — сказал я бабке. — Когда ты ходила в школу, не было ни истребителей, ни ракет, ни бациллоносителей, а теперь вот есть. Сейчас это может себе позволить каждый, неважно, есть у него лесопилка или нет.
Так я сказал бабке, но это все-таки было не совсем так, потому что далеко не каждый может себе все позволить: вот ни я, ни Миша не были признаны бациллоносителями.
И как раз в этом вся несправедливость.
Когда в нашей школе появились случаи дифтерии, в наш класс пришел директор школы вместе с докторшей и с сестрами и сказал:
— Три ученика вашей школы заболели дифтерией, потому что не были как следует привиты. Мы должны выявить всех, кто разносит бациллы и тем самым подвергает опасности здоровье народа. Подходите по одному к доске и открывайте рот.
Первым должен был подойти Бучинский. Он весь си и вместо «а» сказал «э-э-э». Известный трус! Потом нам засовывали в рот палочку, и на ней была вата.
Я должен был подходить три раза, потому что я вспыльчивый и все время разгрызал палку.
Через два дня к нам пришло извещение о бациллоносителях. Из нашего класса среди них оказались три девчонки.
Канторис сказал:
— Можно было и раньше догадаться, что докторша «выявит» только девчонок. Если б это был доктор, то среди бациллоносителей как-нибудь уж оказались бы и мы.
Ведь бациллоносители — люди здоровые, и бациллы они только разносят, отдают другим. Но в школу при ним не ходят и живут себе припеваючи.
В других классах среди бациллоносителей есть и мальчишки. А те уж никак не сидят дома — гоняют в футбол!
Когда мы шли из школы, Канторис сказал, что у него созрел план.
Нас разбирало любопытство, но Миша сказал:
— Наверняка какая-нибудь глупость.
Но Канторис все-таки подозвал одного бациллоносителя из пятою класса, чтобы тот дыхнул на него. В награду предложил две кроны и детектив.
Бациллоноситель свое дело сделал, и на другой день Канторис стал хвастаться, что уже чувствует в своем собственном горле бациллы.
Его послали к врачу, но тот никаких бацилл не обнаружил, и поэтому Канторису снова пришлось заплатить за сеанс две кроны.
Потом бациллоноситель стал приходить к нему уже и за крону, потому что у Канториса был телевизор. Но ничего не помогало. И Канторису так стало жалко денег, что он сказал бациллоносителю:
— Ты мне больше не нужен, потому что твои бациллы никуда не годятся. На телевизор приходить можешь, но теперь уже сам плати мне по кроне.
Так ему удалось вернуть обратно четыре кроны, но сам он все же успел заплатить девять. И вдруг однажды на уроке словацкого языка учитель спрашивает:
— Канторис, что это ты такой красный? Канторис отвечает:
— Голова у меня болит и желудок. Наверно, потому, что я поел ветчины, которую прислал нам дядя из Больших Чаниковиц.
Учитель послал Канториса домой, и он страшно обрадовался. А вечером его взяли в больницу. Конечно, не из-за ветчины, а из-за дифтерии.
Из этого видно, что и на этот раз произошла несправедливость. Ведь Канторису не принесли бациллы никакой пользы, только одни вред. Другие бациллоносители гоняют в футбол по двору, а бедняга Канторис едва-едва не умер и теперь мог бы уже быть в гробу.
Да еще заплатил свои собственные пять крон.
В понедельник мы писали письменную работу по ботанике, и сегодня нам должны были сообщить отметки.
Перед ботаникой ребята натерпелись страха. Я тоже уж было испугался, и Миша, заметив это, сказал:
— Мне все нипочем, я в себя верю!
Мне было неприятно, что он плохо подумал обо мне, ведь мне тоже все было нипочем, я тоже в себя верил. Только вот я не знал, написал я правильно ответы или нет.
Но прозвенел звонок.
Учительница принесла письменные работы и показалась нам веселой. От души отлегло: значит, все в порядке!
— Знаете что? — сказала она. — Один из наших шестиклассников изобрел новую ботанику. Она достойна внимания, и поэтому я позволю себе как все десять заданных вопросов, так и все ответы на них написать на доске — для большей наглядности.
И принялась писать.
Кончив писать, учительница так смеялась, что у нее текли слезы, но мы смеялись еще больше. Смеялся даже Петер, который сидит вместе со мной, а он вообще никогда не смеется, потому что его отец работает в похоронном бюро.
Шпала тоже смеялся. Но как-то неуверенно. И мы сразу поняли, что, наверно, это он открыл новую ботанику.
Любопытство нас разбирало, и мы стали приставать к учительнице, кто же все-таки так написал, но она сказала, что это тайна.
Канторис встал и сказал:
— Это не я, потому что в семействе бобовых я назвал сливу, и еще я думал, что клетки растений наблюдают через гороскоп.
Потом учительница стукнула по столу линейкой и сказала:
— Ну, теперь хватит, я начинаю опрос. Как вы повторили материал?
Это нам не понравилось, и мы больше не смеялись.
Когда зазвенел звонок и все стали выходить из класса, учительница сказала:
— А ты, Фасолька, останься.
Я испугался, но учительница затворила дверь, и мы остались совсем вдвоем. Тогда она сказала:
— Ты все списал, это ясно. Но как ты мог написать «письменная работа» на вопрос о семействе бобовых, я не понимаю. Потому у тебя все ответы и сдвинулись: вместо микроскопа оказался горох, а вместо бамбука — сорокаметровая пшеница.
Я ничего не ответил, но весь покраснел.
Учительница схватила меня за чуб и сказала:
— Открой окно и сотри с доски.
Я убежал. Потом была физкультура. А потом мы пошли домой.
Но с Червенкой я больше не разговариваю. Раньше всегда разговаривал, а теперь не буду. Зачем он написал «письменная работа»? Да еще наискосок? Поэтому я и подумал, что это ответ на первый вопрос. Ни у кого из ребят не было написано «письменная». Учительница не просила надписывать. Это он перестарался, хотел показать, что всех умнее.
Учительницу я люблю, а Червенку больше не люблю, и вообще он не самый умный, а самый глупый.
Вечером пришел Миша. Он все еще смеялся.
Это меня разозлило, но я ему ничего не сказал. Сказал совсем другое:
— Не знаю, что это ты все время хохочешь? Не вижу в этой новой ботанике вообще ничего смешного.
Миша удивился, но ничего не сказал, и мы пошли спать.
Когда в школе собирают бумагу, мама всегда говорит: «Слава тебе, господи!»— и отдает мне отцовы газеты, журналы и всякие другие бумаги.
А когда собирают стекло и тряпье, отец всегда говорит: «Слава тебе, господи!» — и достает мне из подвала всякие бутылки, а из чемоданов — мамины тряпки, лоскуты и жестянки.
Потом бывает буря. Но я здесь ни при чем, ничего сделать мне нельзя, потому что я ребенок и по закону должен слушаться и отца и мать.
Несмотря ни на что, я сбор бумаги и стекла очень люблю, но больше всего люблю, когда собирают металлолом, потому что тогда мы ходим с тачкой и по очереди бываем лошадью.
Мы берем тачку у Мишиного дяди, огородника.
Когда мы уже пошли домой, то встретили Шпалу, и он попросил у нас тачку.
— У меня есть на примете кое-что из металлолома, только без тачки мне не обойтись.
Мне это не понравилось. Ведь лучше, если у нас будет больше, чем у других. Но Миша сказал:
