Тётя Даша заглянула в хлев и диву далась: как у девочек всё ладно получается! Сразу они увидели, где плохо-то — половицы продрали добела.
— Почаще бы вы здесь бывали! — сказала телятница.
— А чего делать?
— Найдутся дела. С вами веселее.
— Придём, — ответили Юля и Варя вместе.
* * *
Тишина, даже не слышно птиц.
Разомлев от жары, девочки еле бредут. Говорить им ни о чём не хочется. В ушах так и звенят кузнечики. А солнце палит и палит, нет от него спасения. Ветерка бы, да где же его взять! Посидеть бы в тени, да нельзя: как бы не стала их искать Юлина мама.
Варя шла, шла и тут же прилегла на мягкую траву. Раскидала руки:
— Я попить хочу.
— Давай нарвём щавелю и поедим — пить не захочется.
— Давай.
А когда Варя сорвала высокие столбцы щавеля и, морщась, разжевала, Юля засмеялась:
— Что ты, выплюнь! Это конский щавель, он невкусный.
Тут они нашли несколько матрёнок, сочных, душистых, и с аппетитом съели.
— Давай клевер сосать — там мёд! — предложила Юля.
— Давай! — Варя была всему рада.
Сорвали клеверные головки и, выщипывая лепестки, сосали. Но мёду в них было так мало, что девочки едва ощущали его вкус.
— Мёд весь собрали пчёлы и шмели! — с досадой сказала Варя.
Юля сорвала пышный одуванчик, а когда Варя подошла к ней, она подула, и в руке у неё осталась одна лишь плешивая головка от цветка.
Варя опять присела было на траву. Но Юля сказала:
— Выйдет кто-нибудь ещё из леса…
И трусливая Варя поверила ей. Пошли они попроворнее. Юля впереди, а Варя за ней.
Доярки, закончив дойку, парное молоко в бидонах спускали в погреб, на лёд, а со льда брали бидоны с утренним удоем и ставили их на широкую телегу.
— Вот они, наши девочки-то! Угостите их холодным молочком, — сказала одна из доярок.
Юлина мама стояла на дне погреба, принимала бидоны и размещала их. Ей передали большую кружку:
— Налей-ка им молочка, да пополнее. Замучились они…
Юля попила из кружки холодного молока, дала Варе. Варя попила, отдышалась, ещё попила и отдала Юле. А Юля пила, пила и опять передала кружку Варе.
— Ещё, — еле отдышавшись, попросила Варя.
Налили ещё кружку, до самых краёв. Молоко вкусное, прохладное, только в жару такое молоко и пить. Сразу вся усталость прошла. Опять захотелось бегать, собирать цветы и плести венки.
— Ну, а теперь к дому! — сказала Юлина мама.
Подвода, нагружённая бидонами, пошла к переправе. Пастух, намотав кнут на плечо, как обруч, провожал их. Провожал и Трезор, виляя хвостом.
Доярки пошли следом за телегой, покрыв головы косынками. Юлина мама пыталась было запеть какую-то песню, но ей никто не подтянул. То ли дело утром или вечером, а в полдень не до песен — все изнемогали от жары.
В такую жару и на переправе никого не оказалось. Дядя Куприян и паренёк-моторист тоже скрылись в землянке, вырытой в крутолобье горы.
Как подошли к реке, женщины одна за другой бросились в воду. Из воды уже весело кричали:
— Подавай, Куприян, да не очень торопись!..
Дядя Куприян, босой, с высоко подсученными штанами, погнал паром порожняком, а доярки в это время весело и беззаботно купались.
Раздевшись, вошли в воду и девочки. Юля умела уже плавать: хотя и не очень-то уверенно, но держалась на воде. А Варя только училась. Не будь она такая трусиха, давно бы плавала, как Юля.
— Давай я тебя заведу где поглубже, — предложила Юля.
Варя отказалась, и стала окунаться у самого бережка, уцепившись руками за какую-то корягу.
Паром прибыл. Куприян завёл уже и лошадь на дощатый настил, а женщины всё купались и купались.
— Эй, будет вам! — закричал он на них.
А доярки всё плавали в чистой, прохладной воде. Им не хотелось вылезать. Переправщик не унимался:
— Отчалю! Вот, право же, отчалю!
Заработал мотор. Одни из доярок успели одеться в кустах и, свежие, помолодевшие, взобрались на паром, а другие не очень-то испугались: сделав из платьев чалму на голову, вслед за паромом пустились они пересекать реку вплавь.
Юле и Варе теперь незачем прятаться от дяди Куприяна, они стоят с ним рядышком у руля. Но Юля боится за маму: её мама, помахав рукой дояркам, осталась за бортом парома.
— Ой, мамочка, поди сюда скорее! Ой, куда ты от нас уплываешь!
А Варя её успокаивала:
— Не бойся, видишь — твоя мама хорошо плавает.
Юля не унималась:
— Мамочка, поди на паром! Плыви сюда, плыви, я подам тебе руку!
Паром ещё не причалил к берегу, а доярки за Юлиной мамой переплыли реку, вышли на берег, успели одеться и приняли от переправщика причальные верёвки.
Юля бросилась на шею матери и крепко-крепко обняла её. А Варя сказала:
— Вот так бы научиться нам плавать!
Пошли ребята всей компанией в лес за земляникой. У кого в руках жестяная банка, у кого стакан, у кого маленькая, из бересты, корзиночка. Идут, как водится, разговаривают.
Смуглый с лица паренёк — Стёпа рассказывал, как много видели они с сестрой на молодой сечи ягод:
— Трава высокая, густая! Раздвинешь её, а там ягоды — словно бобы, крупные, ядрёные.
— Сеча далеко, туда за день только дойти, — перебил его один из мальчиков, Вася. — Мы и здесь, по роще, наберём.
Только стали они подходить к реденькому окрайку леса, как вдруг услышали: вверху что-то загудело. Оглянулись и от испуга присели: над их головами вихрем пролетела туча пчёл.
— Это молодой рой отделился! — закричал Стёпа. — Вот, глядите, он где-нибудь в лесу привьётся.
— Пчёлы эти с нашей пасеки. Прозевал дядя Гриша, — высказал догадку Вася.
Ребята сразу поняли, что им нужно делать. Стёпа передал свою банку самому маленькому из компании, Вовке.
— Держи, — сказал, — а мы погонимся за пчёлами. Ты, Васюк, беги на пасеку к дяде Грише. Скажи ему об этом.
— Ладно, — согласился Вася и что есть силы пустился бежать обратно в деревню.
Маленький Вова держал в обеих руках банки, да стаканы, да берестяные корзинки. Сел на бугорок, вытянул ноги, свалил это добро в кучу и чуть не заплакал. Ему тоже хотелось бежать за пчёлами, но побежали мальчики постарше.
За берёзами и осинами, если миновать небольшую луговину, начинался мелкий ельничек и сосняк, а там можжевеловые кусты. Здесь никто никогда и не ходил. Ребята бежали вслед за Стёпой.
А пчёлы покружат немного у какой-нибудь ёлки или сосны и опять летят. Начались заросли мелкой ольхи и шиповника. Ольха-то ничего, мягкая, а шиповник только что отцвёл и выпустил колючки. Они вонзаются в руки и ноги; недоглядишь — исцарапаешься в кровь.
А тут канавы да овраги, и опять же в зарослях. Стёпа не усмотрел и кубарем покатился вниз. Только и успел крикнуть своим товарищам:
— Держитесь правее! Здесь «чортово логово»…
В лесных оврагах, как известно, ничего не растёт, кроме жгучей крапивы. А крапива высокая, под самый подбородок!
Товарищи помогли Стёпе вылезти из оврага. Теперь бежали они врассыпную, аукались и свистели, чтобы не отстать и не потеряться.
Пчёлы совсем было угнездились на одной из берёз, но кто-то им помешал — дрозды, что ли. Они отдохнули немного и полетели через болото. Ребята не упускали их из виду. Погнались болотом, а там в осоке оказалась вода. Спугнули здесь стайку чирков, те взмыли над ивовыми кустами.
Опять Стёпа кричал:
— Здесь тина, дна нет, выбирайтесь влево!
Обогнув болото слева, ребята прыгали с кочки на кочку, перебирались по жёрдочкам.
Запахло гарью. В жаркое время в лесах всегда пахнет гарью. Может, где подпалили муравейник величиной с копну. Горит он без огня, распространяя по всему лесу дым. А может быть, где-то в пересохшем болоте огонь буравит торф, и пожары эти никто не тушит: водой их не зальёшь и землёй не засыплешь. Ждать нужно хорошего ливня.
— Слышите, понесло дымом? — на минуту остановившись, сказал Стёпа.
— Слышим, — ответили ему.
— Пчёлы дыма не любят. Глядите — где-нибудь сейчас сядут…
* * *
Колхозный пчеловод дядя Гриша ходил по пасеке в больших валенках и косоворотке, подпоясанной ремешком ниже живота. Осматривал то один улей, то другой. А ульев много, сразу и не счесть. Над загородью стоял неумолкаемый шум. Пчёлы были встревожены, а пасечник не знал, чем они встревожены.
Вася издали закричал:
— Дядя Гриша, дядя Гриша, у вас рой слетел!
А дядя Гриша, занятый делом, ходит себе похаживает. Тогда Вася кругом обежал загородь и юркнул под тесовый навес, где хранится всякий инвентарь: бочки для воды, медогонка, весы.
Пасечник ходил без сетки. Пчёлы к нему привыкли и его не кусали. Кто другой зайдёт сюда — гляди-поглядывай. Ничего не бери и своего не оставляй. Пчёлы только и ждут растяп, да разинь, да ещё тех, кто цыгарку закурит. Тогда пеняй на себя…
