Седой подплыл к берегу, отломил передними лапами ком глины и отправился обратно.
Боковой ход больше не был нужен, и Седой заделывал его, старательно укладывая ветки так, чтобы они переплелись между собой, замазывая просветы мокрой глиной. Все тише, темнее и спокойнее становилось в гнезде в середине кладки.
Только теперь, когда пловучий домик был готов к путешествию, бобр лег отдохнуть.
Плотик покачивался на тихой волне. Выхухоль забрался на край его и, наловив бурых дубовых листьев, выложил у самой воды дно гнезда, а потом из таких же дубовых листьев построил крышу. Водяная крыса с водорослями в зубах поднялась на плотик, чуть повыше жилища выхухоля, и тоже начала строить себе гнездо.
На корабле был теперь не только капитан, но и команда.
Под утро Седой еще раз выплыл из своего домика.
Вода стала еле заметно спадать. Паводок не залил верхней норы, и за сыновей можно было не тревожиться. Пройдет половодье, они переселятся обратно в главную нору, починят и заделают плотину, а потом обзаведутся семьями. Озеро не останется без хозяина. А ему надо искать новые места. Сыновья подрастают, и всем на озере будет тесно.
Седой перегрыз ивовое кольцо, догнал плотик, медленно поплывший по течению, и забрался в свое гнездо. Он отправился в далекие края, где придется строить новые плотины, норы, подземные ходы. Что ж, работы он никогда не боялся, и неведомые края не пугали его…
Когда на рассвете Трошин в маленькой лодочке подплыл к островку, то сразу заметил, что нового кольца уже нет на осине. Вглядевшись дальнозоркими глазами охотника, он различил далеко между деревьями свой плотик с буро-красным от дубовых листьев гнездом выхухоля и, повыше, сплетенным из светлозеленых водорослей жилищем водяной крысы.
У островка из воды вынырнули и сразу скрылись головы сыновей Седого — одного, потом другого. Теперь Трошин уже не сомневался, кто еще, кроме выхухоля и водяной крысы, покачивался там на уплывающем корабле. На секунду вспомнилось все, что он пережил вместе с Седым за эти годы, стало тоскливо, и больно сжалось сердце. Трошин оттолкнулся от островка и, загребая воду редкими, сильными ударами весел, поплыл вслед за Седым.
Минут через десять он догнал плотик и, положив весла на дно лодки, долго плыл рядом по тихой воде. Потом затабанил и сидел неподвижно, пока плотик не скрылся из глаз.
«Что ж, если Седой задумал искать новые места, пусть плывет. Он умный старик и знает, что делать», — думал Трошин.
Всё это было так. И все-таки, когда плотик с крошечными красными и светлозелеными пятнышками окончательно скрылся, Трошин долго еще, до боли в глазах, вглядывался в даль, и лес казался ему осиротевшим.
Костю Филиппова вызвала к себе Таня Беликова, секретарь комсомольской организации зоопарка. Костя заранее знал о содержании предстоящего разговора и решил ни за что не сдаваться.
Костя работает в зоопарке с десяти лет, был «кюбзовцем», то-есть членом кружка юных биологов зоопарка, а теперь он младший научный сотрудник отдела хищников. Всех хищников в зоопарке, от уссурийского тигра Мурки до леопарда, пумы и африканского льва Макарыча, он знает еще с той поры, когда они мирно играли на площадке молодняка. Теперь характер у них испортился, но с Костей Макарыч держится так же предупредительно, как в молодые годы, а тигр Мурка свиреп не более, чем домашняя кошка. Мурка вытягивается и подает голос, лишь только Костя показывается в самом начале аллеи, ведущей к хищникам. Низкое, красивое рыканье Мурки разносится далеко, и, слыша его, Костя ощущает, как гордое и теплое чувство переполняет сердце.
Лицо у Кости круглое, веселое, характер ровный, хмуриться ему с непривычки трудно, но сейчас он делает все, что в его силах, чтобы придать лицу твердое выражение.
Перед дверью комсомольского комитета Костя останавливается.
Вся с таким трудом накопленная решимость исчезает в одно мгновение. Если бы это был кто-либо другой, тогда ещё можно было бы поспорить, но Таня Беликова всегда настоит на своем. Костя это отлично знает. Он делает глубокий вдох, будто собирается нырять, и открывает дверь.
Таня сидит за столом, наклонив голову.
— Надумал? — спрашивает она, поднимая на Костю серые непреклонные глаза.
— Я, Таня, не пойду!.. Не пойду, и весь разговор!
Речь идет о том, что Костю решено направить на работу к рептилиям. Это самый трудный отдел в зоопарке. Рептилии — змеи, ящерицы, черепахи, крокодилы — не выживают в зоопарке. Кобры при виде посетителей яростно раздувают шею, поднимают туловище и с размаху бьют головой по полу или по стенкам террариума; головы у них всегда в крови, просто жалко смотреть. Крокодилы болеют, лежат неподвижно, безразличные ко всему на свете. Греческая черепаха не высовывает головы из-под своего щитка даже при виде капусты, а капусту она очень любит.
— Поговорим по-комсомольски, — говорит Таня твердым и одновременно ласковым, трогающим сердце голосом. — Отдел отстает? Ты скажи: отстает отдел?
Костя не отвечает.
— Ты скажи: отдел отстает? — настойчиво повторяет Таня.
Что можно ответить на это? Положение в отделе рептилий действительно из рук вон плохое. Николай Иванович Горбунов, заведующий отделом, — человек добросовестный, но совершенно ненаблюдательный. До сих пор он не знает своих черепах «в лицо» и, если во время кормления его окликнуть, может второй раз накормить уже сытую черепаху и оставить голодной ее соседку, не получившую корма. Теперь и Николай Иванович ушел в отпуск, а тут как раз в зоопарк привезли новую большую партию черепах и змей.
Все это так. Но какое дело до всего этого Косте? В состоянии ли человек любить все на свете? Безусловно, нет! Костя относится ласково к птицам, особенно к хищным птицам; сам человек медлительный, в животных он любит быстроту и смелость.
Он с интересом наблюдает за рыбами, но любит по-настоящему только хищных животных — львов, тигров, леопардов. Что же касается рептилий, он их просто презирает; даже змеи, несмотря на свою стремительность, не находят отклика в его душе.
— Я, Татьяна, к рептилиям не пойду… Не могу я, — угрюмо говорит Костя, не поднимая глаз.
— Но это ведь временно, пока Горбунов вернется.
— И временно не пойду!
— Ах, так!.. — Танин голос становится суровым. — Пригрелся у хищников, на теплом месте, а когда хотят перебросить на трудный участок, отказываешься!..
Костя первый раз поднимает глаза:
— А ты? Почему ты не пойдешь?
— Меня не пошлют, потому что я не справлюсь, а ты не идешь, потому что трусишь! Да, трусишь! Легко заработал добрую славу и боишься потерять ее. Как же… отличник, фотографы снимают: «Костя и уссурийский тигр», «Костя и леопард», «Филиппов и лев». А того не знают, что твой Мурка мышей боится! Да, боится! И Макарыч тоже!
Насчет мышей возражать нечего. Действительно, у Мурки и Макарыча, животных, в общем, мужественных, есть эта слабость: они робеют перед мышами.
— Равнодушие!.. Вот какую непростительную для комсомольца черту вы проявили в трудную минуту, товарищ Филиппов! Равнодушие и зазнайство!
Костя отлично знает, что Таню не остановишь и в конце концов она все равно настоит на своем.
— Ладно, — вяло говорит он. — Только так и знай: хищники от меня отвыкнут!
— Никогда в жизни! — горячо восклицает Таня. — Как ты можешь говорить такое? Да Макарыч… Он за тебя жизнь отдаст, твой Макарыч!
В глубине души Костя понимает, что Таня права. Не такая это любовь, чтобы она прошла за месяц.
— Ладно… — хмуро повторяет Костя.
Вечером Костя последний раз кормит хищников и уходит в отдел рептилий. Две недели он днюет и ночует в отделе. Он часами простаивает у стеклянных стенок террариума и наблюдает, наблюдает, наблюдает… Он следит за кормлением, сном и бодрствованием медлительных черепах, неповоротливых крокодилов и стремительных ящериц. Он повышает и понижает температуру в террариуме. Но рептилии никак не отзываются на эти изменения режима. У кобр попрежнему окровавленные головы. Крокодилы лежат, закрыв глаза. Только по тому, как влажная серо-зеленая кожа на боках поднимается и опускается, видно, что они живы. А в субботу, второго февраля, заболевает Наяда, огромная лучистая черепаха с острова Мадагаскар.
Ветеринарный врач Савицкий, работающий в зоопарке, долго осматривает больную, выслушивает, раздвигает пинцетом рот, чтобы исследовать глотку, потом несколько минут неподвижно сидит за столом, закрыв глаза, и думает. Черепаха лежит рядом, спрятав голову под панцырь, покрытый красивым узором: желтые, как маленькие солнца, пятна и расходящиеся от них лучи.
— Ну-с, причины заболевания установить пока не решаюсь, — говорит наконец доктор гулким басом. — Общий упадок сил и потеря интереса к жизни. Это распространённая болезнь рептилий в неволе. Даже не берусь подсказать способы лечения. Покой, легкое питание: фрукты, компоты…
