— Нет, мамочка, ты ничего не понимаешь, — сказала Галка — Совсем дело не в плохом и не в хорошем. А главное, что я буду жить, как сама хочу.
— Ты и так живешь как хочешь. Разве мы тебе мешаем?
Галка подошла к маме и обняла ее за шею.
— Ты опять не понимаешь, мамочка. Это значит: если мне чего-нибудь не хочется делать, я и не буду — вот и все.
— Ну и не делай, — сказала мама, в свою очередь обнимая Галку. — Разве я заставляла тебя когда-нибудь делать что-нибудь плохое?
— Нет, ты опять не понимаешь. Вот, например, я не захотела идти в школу — и не пошла…
— Как же так — не ходить в школу? — изумленно спросила мама, выпуская дочь из объятий. — Зачем?
— Ни за чем, — пояснила Галка. — Просто потому, что мне так хочется.
— Но должен же в этом быть какой-то смысл! Или ты просто шутишь?
— Я не шучу, мамочка.
— Галочка, — сказала мама, — я ничего не понимаю.
— Мамочка, — ответила Галка, — я же тебе все объяснила. Мне надоело всех слушать, всех взрослых, что они мне говорят — как будто они умнее всех. Если бы ты уронила часы в воду, ты бы только расстроилась, и все. И ни от кого тебе бы не попало. А я вот тоже расстроилась, но мне ведь еще и попадет от папы. А я не хочу, чтобы мне попадало. Я хочу перестать его бояться. И я теперь его не боюсь. И никто мне ничего не сделает! И пускай меня хоть в тюрьму посадят!
— Господи, какая тюрьма? — простонала мама. — Ты еще чего-нибудь натворила?
— Не натворила, — успокоила Галка маму. — А если натворю, то все равно никого бояться не буду.
— Галочка, ты выведешь меня из себя!
— Мамочка, я тебя не вывожу, я не нарочно.
— Но я все-таки могу выйти из себя!
— Выходи, если тебе хочется, — сказала Галка. — Все равно ты мне теперь ничего не можешь сделать.
— Я и не собиралась ничего с тобой делать. Но теперь, кажется, сделаю.
— Что, мамочка? — спросила Галка.
— Я… — сказала мама. — Я тебе… Я тебя… Впрочем, я подожду, пока вернется папа. Тогда увидишь…
И мама ушла на кухню. Она молола мясо и чуть не смолола свой собственный палец; она разбила яйцо и вылила его в помойное ведро, а скорлупу бросила в чашку с фаршем. Она была сама не своя, потому что все время думала о дочери. И никак не придумывалось у нее никакого наказания, разве что бить, но о том, чтобы бить Галочку, не могло быть и речи.
Приготовив ужин, мама заглянула в Галкину комнату.
— А есть ты тоже не будешь?
— Конечно, буду, мамочка, — отозвалась Галка. — Я такая голодная!
Они вместе поужинали. И все было как обычно. И мама, поглядывая на Галку, не находила в ней никаких перемен: дочка ела с аппетитом и выглядела веселой. К концу ужина мама совершенно успокоилась.
— Спасибо, — сказала Галка как обычно.
— На здоровье, — как обычно ответила мама. — Ну, а теперь — за уроки.
— Мамочка, я же тебе говорила… Я теперь не буду делать, если мне не хочется.
— Но ведь раньше ты… ты всегда делала…
— Мамочка, ведь уроки делать никому не хочется. Мне и раньше не хотелось, только я слушалась. А теперь-то я ведь не слушаюсь, ты разве забыла?
— Но ты же пошла ужинать. Я тебя позвала — и ты пошла… Я думала, ты шутила.
— Ой, мамочка, — сказала Галка, — до чего же ты непонятливая. Ужинать мне как раз хотелось. Это совсем другое дело.
Мама поднялась из-за стола с растерянным видом. Она смотрела Галке в лицо, но не находила в нем ни злости, ни какого-то особенного нахальства. Девочка говорила то, что думала, и делала то, что говорила.
— Тогда… — сказала мама тихим голосом. — Тогда это просто нечестно. Я даже не сержусь на тебя. Я вижу, что ты меня совсем не любишь… Я не сержусь, я просто очень обиделась.
— Как это я тебя не люблю! — возмутилась Галка. — Я тебя больше всех люблю. Это совсем другое. Я сказала, что уроки не люблю, а не тебя вовсе.
— Это одно и то же, — грустно сказала мама и ушла в свою комнату расстраиваться и думать о том, что произошло с ее дочерью и как это исправить.
Юрка стоял перед закрытой дверью и прислушивался к тому, что делается в квартире. Там было тихо. Это ему не нравилось. Это означало, что мама и соседка не обсуждали, как обычно, на кухне свои заботы, а сидели молча по своим комнатам. Так было всегда, когда они ссорились. А из-за чего они поссорились в этот раз — совершенно ясно. Пылесос-то был совсем новенький.
Юрка стоял, не решаясь позвонить, и думал, что сказать в свое оправдание. Он думал об этом всю дорогу, вплоть до последней ступеньки, но вот и последняя ступенька осталась позади, а в голове его по-прежнему было пусто, как в космосе.
Как жаль, что нельзя вернуть вчерашний день и прожить его заново!
Сквозь лестничное окно был виден пустой двор и ворота дома. Машинально, ни на что уже не надеясь, Юрка загадал: если войдет мужчина — все обойдется, если женщина… О том, что будет, если войдет женщина, Юрка не хотел даже думать, он ждал мужчину.
Долго ждать не пришлось. Вошли две женщины.
«Две — не считается, я загадывал на одного человека», — быстро сообразил Юрка и снова уставился в окно.
Вошла девочка.
«Дети — не в счет, я загадывал на взрослого», — вывернулся Юрка и на этот раз.
Вбежал мальчик.
«А почему дети не в счет? Мальчик ведь не женщина, значит, он мужчина», — подумал Юрка, но пока он раздумывал, вошла еще одна женщина.
«Нужно считать из трех, — решил Юрка. — Счет: один — один. Теперь важно, кто войдет третьим».
Третьей опять оказалась женщина. Только она не вошла. Она вышла из двери, перед которой стоял Юрка.
Вертя в руках ключ от почтового ящика, соседка уставилась на остолбеневшего Юрку с таким видом, будто хотела воскликнуть: «Батюшки, кто к нам пришел! Сколько лет, сколько зим!»
— Ну, входи, входи, — сказала соседка, сразу позабыв про газеты.
Юрка прошмыгнул мимо нее в переднюю и принялся стаскивать с себя пальто.
— И штаны заодно снимай, — сказала соседка, — чего время-то зря терять, все равно придется.
Юрка со страхом взглянул на дверь своей комнаты. Оттуда не доносилось ни звука.
— Дома, — успокоила его соседка. — Дома, дома… — Она тоже взглянула на дверь и повысила голос. — Только она от стыда теперь за дверь прячется!
При последних соседкиных словах дверь распахнулась. С порога комнаты мама смотрела на Юрку и, казалось, совершенно не замечала соседки. Юрка быстро глянул в угол под вешалкой, где обычно стояла коробка с пылесосом. Там ничего не было.
— Ну… — сказала мама металлическим голосом. — Ты куда смотришь?! Ты почему туда смотришь?!
— Правильно смотрит, — сообщила соседка. — Как раз туда и смотрит, куда надо.
По-прежнему не обращая на соседку внимания, мама солдатским шагом приблизилась к Юрке и коротким подзатыльником направила его в сторону комнаты. Проходя мимо соседки, мама сказала, глядя почему-то на электросчетчик:
— Как-нибудь без посторонних разберемся…
— А мне чтобы завтра пылесос был, — сказала соседка. — Только новый, мне чиненого не надо. Чтобы был пылесос, а потом разбирайтесь, как хотите! А не хотите — могу и в суд подать.
— Хоть в десять судов! — снова сообщила мама электросчетчику и с треском захлопнула дверь комнаты.
Юрка стоял ни жив ни мертв. Все Галкины рассуждения мгновенно вылетели у него из памяти. Он даже не думал о том, слушаться ему маму или нет. Ему было не до таких мыслей. Он ждал казни и хотел, чтобы она поскорее началась и поскорее кончилась. Но Юркина мама не торопилась. Она любила делать все по порядку.
— Ты где пропадал всю ночь? — спросила мама, хотя прекрасно знала, что Юрка не «пропадал», а ночевал у бабушки.
— Я был у бабушки.
— Чего ж тебе дома не спится? У бабушки для тебя постель что, медом намазана?
Юрка промолчал, хотя мог бы возразить, что спать на постели, вымазанной медом, не такое уж удовольствие.
— Говори! — приказала мама, и Юрка получил второй подзатыльник.
— Не намазана.
— А зачем ты туда пошел, если не намазана?
Юрка промолчал. Он ждал, когда дело дойдет до главного.
— А что мать с работы пришла усталая и с ума сходит, где ее сын, тебе дела нет?
— Есть, — сказал Юрка, пытаясь хоть чем-нибудь угодить матери, но сделал только еще хуже.
— Врешь, обормот, — сказала мама. — Тебе до матери дела нет, пусть она хоть лопнет! — И третий подзатыльник заставил Юрку покачнуться, потому что, когда мама начинала жалеть себя, рука ее становилась тяжелее.
— Почему ты пошел к бабушке? Отвечай, когда спрашивают!
— Я боялся.
— Чего ты боялся?
— Боялся, что попадет.
— Ага, значит, ты знаешь, что заслужил. Мне только интересно — за что?
— Ты сама знаешь.
