— Бабы, бабы, — негромко заговорила Елена Никитична. — Совести у вас нет. Ведь вдовы, пора и посерьезнее быть! А вы — все свое, гульба, танцульки…
— Третий год уже вдовы! — крикнула вдруг Нюра.
Бросила на табуретку полотенце, повернулась круто и ушла.
— Это у нас, собственно, главный корпус, — объясняла Люба гостю. — Правда, этот угол сырой, потому что крыша протекает. Железа, сами понимаете, сейчас не достать. Уж не раз обращались в горисполком. Нет железа…
Мимо рысцой провели старшую группу. Ребята отправлялись в рощу гулять. Таисья Григорьевна помахала на ходу рукой, подмигнула.
Один из гостей, тот, что пониже ростом и пошире в плечах, похлопал ладонью по отсыревшим бревнам, оглянулся на младшего, высокого, со смуглым лицом. Тот вынул блокнот, записал что-то.
— А здесь что у вас?
— А это сарай, — затараторила Сима, обмахиваясь можжевеловой веточкой. — Здесь живет лошадь, Звездочкой звать… Лошадь у нас есть, а телеги нет.
— Телега есть, только плохая, — поправила Люба.
И обе девушки разом покраснели.
— Понятно, — кивнул головой старший гость.
«Глупо как, — подумала Люба. — Так вот и будем ходить и жаловаться: того нет, этого нет. Ничего себе, занимаем гостей! Этак шефы больше к нам и не сунутся». Выручила Сима:
— Знаете что, пойдемте на пруд! Там красиво, не пруд, а зеркало.
— А глубокий? — шутливо спросил тот, что пониже.
— Даже очень. Летом, когда ребятишек мы купали, то обязательно по одному. Беру одного, купаю, и тут же гоню голенького к Таисье Григорьевне. Она одевает, а я купаю следующего.
— Николай, пойдем на пруд, что ли? Раз девушки приглашают.
— Да там глубоко.
Все четверо дружно хохочут.
— Ничего, Симочка тебя выкупает, а мы подождем на бережку…
— Надо было летом приезжать, — кокетливо заявляет Сима, — купались бы. Где вы летом-то были?
— Летом мы были далеко, — вздыхает Николай.
— Н-да, не близко, — соглашается его товарищ.
Люба догадывается, что оба друга были на фронте. Вот бы расспросить, что и как…
— Ой, расскажите, расскажите, — спохватывается Сима. — Неужели вы были в настоящем бою? Немцев видели?
— Да вот Андрей пускай расскажет, — кивает Николай на товарища. — Он у нас настоящий герой. Танковую дивизию в плен захватил.
— Ну, какой я герой, — скромно отказывается старший. — Вот Николай — так герой. Взял в плен корпус генерала Врунгеля, захватил три полевых кухни… Кашу, разумеется, съел, а котлы под конвоем в часть доставил. Девушки в него влюбляются, только держись!
— Серьезно? Много у вас девушек в отряде? — не унимается Сима. — Как бы я хотела тоже… Сидим тут…
— А что, скучаете?
— Скучать некогда, что вы!.. В нашем хозяйстве не соскучишься! Вот и пруд. Как будто остекленел в тишине. Осеннее неяркое солнце освещает воду, деревья роняют на нее желтую листву. Листья — лодочки… Вчетвером садятся на травянистый берег. Все четверо молчат. На другом берегу показалась цепочка ребят. В красных вязаных шапочках, в синих пальтишках.
— Здравствуйте! Здравствуйте! — хором приветствуют ребята. Таисья Григорьевна машет рукой.
— А что, если покататься? Вот и лодка!
Николай вдруг порывисто вскакивает, бежит по склону, с размаху впрыгивает в лодку. Лодка тут же начинает тонуть.
— Ой, забыли предупредить! — кричат девушки. — Лодка худая! Там и дна-то нет! Ой!
Основательно промокший Николай выбирается из лодки. Дети на том берегу прыгают, смеются. Таисья Григорьевна что-то кричит. Долговязый Николай бегает кругами по берегу, чтобы согреться.
— А ну, бегом, наперегонки!
Все бегут по тропинке. Да разве угонишься за Николаем! Он здорово обогнал всех, добежал до старого сарая. Вот уже карабкается наверх по приставной лестнице, грохает сапогами по чердаку… Вдруг — треск, пыль столбом. Гнилой потолок проваливается, и Николай вместе с тучей щепок ухает вниз, на прелую мякину.
— Ну и ну! Ты что-то совсем развоевался! — усмехается его товарищ.
Николай сидит на куче трухи, ошалело оглядывается вокруг.
— Куда это я попал? Не знаешь, Андрей?.. Крыша у них протекает, лодка худая, сарай гнилой!
— И лошадь Звездочка без телеги, — добавляет Андрей.
— И лошадь. Как же это, девушки? А?
Девушки смущенно смеются, очищают пыль и труху с гимнастерки гостя. Дальше идут по широкой аллее, обсаженной кустарником. Из-за куста вдруг выглядывает няня Нюра. Машет рукой, манит Любу, а сама пол-лица прикрывает платком. Люба подходит.
— Заводи, — тревожно шепчет Нюра.
И тут же прячется за куст. Это означает, что гостей пора словно бы ненароком подвести к столовой. Стол накрыт, пора и «заводить».
— Молодцы, ребятки, — хвалит Таисья Григорьевна. — Хорошо спели, ладно. А уж Витя Сестренкин, тот и лучше всех. Не скажу, и Маечка ладно поет, выводит тоненько, не отстает и Наташа. Вова и Гриша тоже молодцы. Прямо заслушаешься. А Сема-то, Сема! Сема, тот прямо соловей!
Таисья Григорьевна похваливает каждого певца, никого не забывает. Ребята цветут, улыбаются.
— А теперь мы послушаем сказочку! Выходи, Витюша! Встань рядом со мной и рассказывай. Слушайте, ребятки!
Витя, переваливаясь, подходит к «тете Тасе», застенчиво утыкается носом в ее кофту, перебирает ногами.
— Ну, что ты, Витя. Вон ребята ждут сказочки!
И Витя послушно опускает руки, оборачивается лицом к ребятам.
— Вот. Сказка про ежа.
— Про ежа? Молодец, Витя. Послушаем все вместе про ежа!
— Пошел один раз еж на войну. Его и убили.
Кое-кто из детей начинает всхлипывать.
— Ну, зачем же так, Витя. Наоборот, пошел ежик и всех победил! Верно, ребятки?
— Его и убили, — упрямится Витя. — Остались дети одни. Пришел волк.
Витя делает «страшное лицо», изображая волка. Смотрит исподлобья, вытягивает вперед губы. Девочки дружно ревут.
— Ну, Витя, это совсем плохая сказка, зачем же ты такую сказку придумал? — упрекает его Таисья Григорьевна. — А-а, теперь я знаю! Ты хотел просто напугать девочек? Угадала ведь? Да?.. Наташа, Таня! Это он нарочно хотел вас напугать! Вот! А вы и поверили!
Рев понемногу затихает.
— Нет, ребята! Больше мы Витю слушать не хотим. Тогда споем лучше еще одну песенку, про кота Ваську.
Дети нестройно запевают:
Ходит Васька беленький,
Хвост у Васьки серенький…
Елена Никитична стоит у двери, слушает. «Все-таки дети петь стали лучше, спасибо Любе. И Таисья тоже молодец. Вот ведь, простая женщина, можно сказать, почти неграмотная. А душа у нее большая и к детям лежит. Да. Таисью хорошо бы на курсы послать, удержать у себя. А вот Лариса Павловна… Культурная женщина, чистоплотная. Тоже важно, конечно. Но какая-то злость в ней. Надо бы перевести в кастелянши. Бельем пускай заведует. Ей же лучше, не любит она детей… Обещали прислать квалифицированного дошкольного педагога. Что же. Ждем-пождем, и все нет… А дети-то: ушиблены войной, сколько ни ограждай, им все война снится!»
Елена Никитична подошла к окошку. Белым бело! А сверху все сыплется и сыплется. Завтра с утра — в город. Пожалуй, и до станции-то не доберешься, увязнешь в сугробе… Ездить то и дело приходится, дела много! Одна надежда — с будущей осени детдом в город переведут. Дают помещение. Это хорошо, ребята будут в школу ходить, театр, кино близко.
Да, дела много… Вон, уже и Ленинградскую область освободили. Скоро войне конец, заживут люди, как и до войны не жили. На прошлом заседании, например, решили разрушенные дома на Кировской не восстанавливать на прежних местах, а раздвинуть по сторонам, пусть улица будет шире. Проспекты будут, не улицы! И во всем так: больше, шире, богаче прежнего…
За окном послышались голоса. Елена Никитична вгляделась: из-за сарая выскочила хохочущая Сима. Белый пуховый платок съехал, на темных кудряшках снег. В руках целая охапка каких-то дощечек. За ней этот длинный, Николай… Тоже несет что-то… Санки?.. Оказывается, Николай смастерил для ребят санки. Вон, целая дюжина их выстроилась. Ишь, веревочки привязывают. А Сима не утерпела, влезла на горку, прокатилась… Девчонка! Ребенок совсем. А туда же…
Елена Никитична тихонько рассмеялась.
Зачастил в гости Николай. Что же, оно понятно. Скоро уедет. Андрей-то, его товарищ, уже на фронте. Письмо прислал — поздравление с Новым годом…
Николай нагнулся над санками, продернул веревку, завязал узел. Чем-то он в этот миг напомнил Елене Никитичне погибшего мужа: тоже был тонок и долговяз… Да, все прошло. Володи нет, Ванюшки тоже нет. А ведь, если вдуматься, она еще не так и стара: тридцать четыре. По годам, так еще многое впереди. «По годам-то — впереди, а по существу все самое главное позади, — мелькнула мыслишка… Она нахмурилась, подобралась вся. — Не одна ты на свете, есть и другие… Другим-то легче, что ли? Да и вообще раскисать-то некогда. Работы больно много».
