Анна Аксёнова - Весёлый камушек

— И долго ты будешь молчать? Где карандаш — потерял?

Вместо усатого машиниста на Боба смотрел папа.

«А… а где же паровоз?» — растерялся Боб. — Ах да, ведь ничего же не было, он всё придумал. Что же ответить папе, где карандаш?

— П… потерял, — неожиданно для себя согласился Боб.

А папа вдруг засмеялся:

— Значит, я не ошибся. То-то я смотрю — он на столе лежит. Ты его, друг, нечаянно на место положил.

— Ой, — обрадовался Боб, — карандашик! Живой! А я-то искал его, искал… Теперь буду знать, где искать, если пропадёт.

Ася сидела у растворённого окна и штопала носки сына. «Где он сейчас? Свяжется с каким-нибудь хулиганом. Потом спохватишься, да поздно».

И тут — лёгок на помине — во дворе появился Костик.

Он вошёл в парадное. Минута, другая… «Что он там делает?» Ася встала и вышла в коридор.

В полутёмном коридоре у колченогого стола, заставленного ненужным хламом, стоял Костик и выгребал из карманов пригоршни битого стекла.

— Что это?

— Стекло.

— Сама вижу, что стекло. А зачем?

— Коллекцию собирать. — Костик вывернул карманы, вытряхнул их и пошёл было в комнату.

— Постой, — остановила его мать. — Сейчас же пойди и выброси всё это на помойку.

Глаза Костика изумлённо распахнулись.

— Что ты, мама, я ж говорю — я коллекцию собирать буду.

Ася посмотрела на вихрастого, встревоженного сейчас сына.

— Глупенький, собирают коллекции марок, монет, ну бабочек… этикеток всяких, но совсем не стёкла.

— И стёкла собирают, — убеждённо сказал мальчик.

— Я тебе ещё раз говорю, из стекла не собирают, от стекла можно только покалечиться… Вот банка, сложи и пойди выброси, хотя лучше я сама сложу. — И она осторожно стала собирать осколки в банку из-под консервов.

Но мальчик подбежал к ней и закрыл руками своё богатство.

— Не выбрасывай. Тут такие стёклышки! Даже малиновое есть, даже у Дедоси такого нет.

Ася отвела руки сына от стёкол и легонько оттолкнула его. Тогда мальчик вдруг отчаянно зарыдал и бросился в комнату.

«Всё-таки надо объяснить ему», — подумала Ася, поставила банку под стол за ящик и пошла к сыну.

Костик прижался лицом в угол и, захлёбываясь, плакал навзрыд.

— Перестань, Костик, — сказала Ася, — давай поговорим.

Но мальчик теснее прижался в угол и заплакал ещё горше.

— Не плачь, я ничего не выбросила.

Мальчик сразу замолчал и повернулся к матери.

— Нет? — спросил он.

— Нет, — сказала мама. — Сядь, и давай серьёзно поговорим. Потом ты сам их выбросишь.

Губы у мальчика скривились.

— Сам захочешь выбросить — увидишь, — поспешно добавила Ася.

— Нет, нет! — затряс головой мальчик.

— Ну хорошо, посмотрим. — Она вытерла ему нос и щёки посадила рядом с собой на диване. — Скажи мне, Костик где ты пропадаешь целые дни, почему ты не играешь во дворе?

— Я к Дедосе хожу, там все ребята.

— Кто такой Дедося?

— Дедося? — удивился мальчик. — Ну, дедушка такой, дедушка Ося.

— Так, — сказала Ася немножко озадаченно. — И… что вы там делаете?

— Разговариваем с ним, он нам коллекцию даёт посмотреть — стеклянную.

— Что за стеклянная коллекция?

— Из стёклышек разных. У него свои стёклышки есть, и мы ему приносим. Но он не все берёт, только редкие. У меня тоже одно взял, — с гордостью сказал Костик.

Мать с минуту молчала.

— Ну ладно, — сказала она наконец. — Давай обедать.

— Ох, мамочка, — оживился Костик, — если бы ты только видела, какие у него есть — и жёлтые, и красные, и зелёные, и всякие-всякие!

«Какой-то выживший из ума старик. Надо сходить поговорить с ним. Чему он там их учит?»

— Мам, я пойду к нему? — наскоро допив кисель, спросил Костик.

— Пойди, — не глядя на сына, ответила мать, — а где это, в каком доме?

— Напротив, зелёный забор… — И Костик умчался.

Ася сняла передник и, прикрыв им посуду на столе, вышла вслед за сыном.

Во дворе дома с зелёным забором никого не было. Ася прикусила губу. Не мог же он обмануть её? Она торопливо обошла дом. В тени забора, в густом бурьяне, вокруг старика сидели ребята. Ближе всех, прижавшись к нему, сидел Костик.

У старика узкий клинышек бородки, чёрные грустноватые глаза, на ногах — в такую-то жару! — залатанные валенки. На коленях он держал картонную коробку от ботинок. Негнущимися пальцами старик вынимал из коробки цветные осколки и, придерживая их за острые края, бережно протирал какой-то тёмной тряпицей.

Ася подошла поближе.

— Вот это, — услышала Ася, — я нашёл после пожара, наверное бокал был. А посмотреть — как зимой, вечером.

— Костик! — позвала Ася.

Глаза Костика блестели.

— Мам, иди сюда!

Старик и ребята тоже повернулись к Асе.

Ася попыталась улыбнуться:

— Чем это вы тут занимаетесь?..

«Вспугнула, — пожалела она, — не надо было звать».

— Да так, — сказал старик, — с ребятками тут…

— А мне Костик говорил, что вы стёкла собираете. Я, конечно, не поверила… — Она в замешательстве замолчала: на неё пытливо смотрели грустноватые глаза старика.

— Отчего ж, — спокойно сказал он, — это интересно.

— Ну, можно другим чем-нибудь заняться… Книгу там почитать или ещё что.

— Можно, — спокойно согласился старик.

— Стеклом и порезаться недолго, — приободрилась Ася, — и что интересного в этом, — указала она на осколок бутылочного стекла в руках старика.

Старик протянул ей осколок:

— Поглядите — скажете.

— Зачем? — пожала плечами Ася, но взяла осколок, приложила к глазам. — Стекло как стекло.

— А вы получше поглядите. Как на дне морском побываешь.

Ася снова приложила стекло к глазу. Старик был прав. Всё виделось будто сквозь толщу воды. Под ногами шевелились тёмные водоросли, над головой проплыла диковинная рыба-птица.

— Похоже, — нехотя сказала она, отдавая стекло в чьи-то протянутые руки.

— А вот, — подал старик другое, синее, — совсем как зимой.

Весёлый солнечный день резко сменился морозной ночью. Светлая луна смягчила границы тени. У сарая вместо песка вдруг вздыбилась куча снега…

Ася открыла оба глаза.

— Да, — улыбнулась она, — даже прохладно стало. — И села, подвернув под себя ногу.

— Мам, а вот это сказочное, — сказал Костик.

— Как — сказочное? — удивилась Ася. Она посмотрела в розовое стекло и поняла, что хотел сказать Костик! Всё вокруг нежно, по-утреннему зарозовело.

— Дедось, покажите, которые про юг, — попросил Костик.

Старик вынул из коробки слой ваты, а там, тоже на вате, обнаружились новые ряды цветных осколков. Старик подал Асе жёлто-коричневое. Ярко зацвели маки в густо-зелёной траве, засинели блёклые колокольчики, бронзовыми стали мальчишки и старик.

Ася опустила стекло, и сразу всё побледнело: побледнели мальчики, побледнело солнце.

— А вы были на юге? — спросила Ася.

— Нет, — сказал старик.

Ася наклонилась к коробке старика и выбрала золотисто-зелёное:

— Можно?

Не так давно она была в Москве, в Третьяковской галерее. Её удивили холодновато-зелёные картины Куинджи. «Где он видел такое освещение?» — думала она тогда. Сейчас всё было как на тех картинах.

— Красивые у вас стёкла, — сказала она, возвращая старику золотисто-зелёный осколок, — давно вы их собираете?

— Это новые…

Перебивая старика, Костик возмущённо взмахнул руками:

— Выбросили у него коллекцию. Дочка его. А знаешь какая коллекция была!

Старик согласно наклонил голову.

— Выбросили. Да вот, ребятки спасибо помогают. — Он обвёл глазами тесно сгрудившихся возле него ребят.

Ася посмотрела на сверкающие от солнца осколки, на валенки старика, на приоткрытые рты притихших ребят.

— Костик, — сказала она и встала, — пойдём, принесёшь своё малиновое. А мне пора — посуду надо мыть.

— Кондра-ат!

В ответ только смешливо прожурчали листья в саду.

— Кондра-ат! — надрывался маленький Сёма. — Иди, тебя мамка бить будет!

— За что? — спросил Кондрат откуда-то сверху.

Сёма поднял голову и увидел брата на высокой развесистой груше.

— Стекло в чулане разбилось, — радостно захлёбываясь, сообщил он. — Мамка сказала — ты, больше некому.

— Не бил я стекло, — мрачно ответил Кондрат.

— Ага. А мамка сказала — ты.

Опять эта мачеха к нему придирается. В прошлый раз, когда он с повети спрыгнул, колено ободрал, она ему подзатыльник дала. Человек и так, можно сказать, покалеченный, а его ещё колотят. Была бы мать жива… Впрочем, от матери ему тоже доставалось. Но то ведь мать, а эта… Всего полгода, как пришла в их дом с маленьким Сёмкой. Сёмка, правда, хлопчик неплохой. Да что с него и требовать — пять лет. А Кондрату уже восемь стукнуло. И его ещё драть собираются!