Хрум легко добрался до первой спасительной ветки и, добежав до её края, прыгнул. Расставив в стороны все четыре лапы и распушив свой шикарный хвост, зверёк полетел к густой кроне соседнего дерева, в которой можно было легко спрятаться от преследователей. Однако до надёжной толстой ветки он немножко не дотянул и шмякнулся на глянцевую поверхность огромного листа, края которого напоминали пилу. Под весом Хрума лист стал угрожающе раскачиваться, пытаясь сбросить его прямо в лапы тигрицы-мамы, предусмотрительно переместившейся под то самое дерево. Хрум просто чудом не соскользнул вниз – от неминуемого пикирования его спасли присоски на лапах, которыми он буквально впился в пружинящий и вихляющий во все стороны лист.
В это самое время тигрёнок, добежав до края ветки, с которой прыгнула его недавняя добыча, в нерешительности остановился. Пальмовая ветка серьезно прогнулась, и, чтобы не потерять равновесие, хищный полосатик вцепился в неё всеми своими когтями. Прыгать вслед за Хрумом он не рискнул – уж слишком большим было расстояние, отделяющее его от убежавшей зеленошёрстной добычи с нелепым птичьим хвостом.
– Что мне теперь делать, ма-а? – с трудом удерживаясь на непослушной ветке, заскулил он.
– Спускайся вниз.
– Как?!
– Тем же самым путём, по которому взбирался, – сказала она и, уже обращаясь к Хруму, спросила: – Послушай, зелёный, а кто ты вообще такой? Что-то раньше я тебя среди обитателей джунглей не встречала.
– Я и сам не знаю. Но все называют меня Хрум-Хрумик или просто Хрум.
– А меня зовут Р-рык, – сказал тигрёнок, пятясь назад, к пальмовому стволу, по которому можно было спуститься вниз, где он чувствовал себя куда увереннее, чем на дереве. Однако, не пройдя и полпути, тигрёнок вдруг сорвался и, смешно кувыркаясь, полетел к земле. Тигрица бросилась на помощь малоопытному сынку, но она не понадобилась. Во время полёта тигрёнок всё же умудрился вцепиться когтями в узловатое «щупальце» лианы и, подтянувшись, взобрался на неё.
Где-то вдалеке раздались тревожные крики макак, загалдели какие-то птицы. Навострив уши, тигрица прислушалась, а затем глубоко втянула носом воздух – ей показалось, что он пахнет надвигающейся бедой. Однако вскоре обезьяний и птичий гвалт прекратился, и она успокоилась.
– Я мама этого летуна, – прорычала тигрица, а зовут меня Руфа. – Здесь в джунглях меня боятся все! Абсолютно все!
– Даже слоны? – полюбопытствовал Хрум.
– Зачем мне эта гора мяса с верёвкой вместо носа. Ведь существует масса других животных, которые куда питательнее и вкуснее слонов.
– Например, я.
– Мы, тигры, стараемся не есть неизвестные нам блюда.
– Но ведь Рык напал на меня.
– Просто в нём безотказно сработал инстинкт охотника, – объяснила Руфа. – Мы хищники и обязаны охотиться.
– И я сделал так, как меня учила мама. Пр-ритаился! Пр-рыгнул!! И сцапал!!!
– Получается, я чуть не стал твоим обедом. А ты не мог бы вместо меня съесть гроздь бананов или пощипать травку…
– Что, тр-равку?! – полосатая морда Рыка исказилась в гримасе, а его мать от таких слов даже подбросило вверх.
– Где ты видел, дурья твоя башка, чтобы тигры щипали травку? Меня тошнит от одного только упоминания о вегетарианской пище! – возмутилась Руфа. – Травка! Она ведь такая же зелёная, как ты… и эти отвратительные ядовитые ящерицы. Бр-р-р!
– Значит, зёленый цвет тиграм не по вкусу, – ударился в рассуждения Хрум. – Тогда какой же по вкусу?
– Мой любимый цвет – цвет кр-рови, – прорычал Рык.
– Правильно, сынок!
– Крови? А что такое кровь? Я никогда не видел кровь. Какая она? – сел на своего любимого конька – засыпать собеседников вопросами – Хрум.
– Она кр-расная и гор-рячая. Она появляется, когда мои остр-рые клыки впиваются в жер-р-тву. Кр-ровь опьяняет, делает тебя свир-репым и беспощадным.
– И в тебе тоже течёт кровь? – спросил Хрум.
– И во мне, и в маме, и в ланях, и в буйволах, и в маар-ртышках.
– А во мне?
– Наверное, и в тебе тоже… – неуверенно сказал Рык. – Я же не пр-ровер-рял.
– Если во всех нас течёт красная горячая кровь, значит, все мы братья по крови. Почему же мы должны друг друга съедать?
– Так заведено. Кто-то за кем-то охотится, ловит и ест, – рассудительно проговорила Руфа. – Таков закон джунглей.
– Но ведь это так ужасно – кого-то есть!
– Кто тебе сказал, что это ужасно? – удивилась тигрица. – Когда я ловлю и съедаю лань, мне очень даже прекрасно – я становлюсь сытой, ленивой и доброй. Чр-резвычайно доброй. Я даже начинаю мур-рлыкать…
– А каково тому, кого ты съедаешь?
– Гр-р! А с какой стати я должна думать о том, кем пообедала! Раз этот зверь не сумел от меня убежать, значит, такова его судьба. Скажу откровенно: печальная судьба.
– Я вот постоянно думаю: почему, чтобы кому-то стало хорошо, кому-то другому обязательно должно быть плохо? – печально вздохнул Хрум.
– Если звери убивают друг друга, значит, жизнь продолжается! – изрекла тигрица, нервно подёргивая крепким хвостом. – Слабаки в ней не выдерживают! Признайся, зеленошёрстный, тебе ведь трудно приходится? И знаешь почему?
– Почему?
– Потому что для того, чтобы жить в наших условиях, тебе не хватает свирепости!
– Свирепости?
– Да, да, самой обыкновенной свирепости. Те, у кого она есть, становятся хозяевами жизни, а остальные идут к ним в услужение или становятся их пищей.
– А ты, Руфа, свирепа? – спросил Хрум.
– Я? Да я самый свирепый зверь в наших джунглях. Видишь, какие у меня огромные клыки, какие острые когти. Одним ударом лапы я разламываю хребет буйволу или лани.
– А уж как я свиреп! – завизжал Рык и, не удержавшись на спасительнице-лиане, кубарем полетел вниз. Он ловко приземлился на все четыре лапы, встряхнулся, как после купания в реке, и завершил мысль так: – Мне даже самому страшно, как я свир-реп!
– И всё же ты меня не съел.
– Меня смутил твой непонятный внешний вид. А ещё хвост смутил… – признался Рык. – Недавно с голодухи мне пр-ришлось съесть павлина вместе с пер-рьями, так у меня тр-ри дня была стр-рашная изжога.
Руфа снова втянула носом влажно-горячий воздух джунглей и с тревогой в голосе сказала:
– Тянет дымом. Гр-р, не нравится мне это!
В то же мгновение над нашими героями пронеслась стая пёстрых древесных сорок, которые перепуганными голосами кричали:
– Горим! Горим! Пожар!
Лиз в недоумении вертела по сторонам головой:
– Что за глупые шутки, Майк? Куда ты пропал?
– Да здесь я.
– Но я тебя не вижу.
– А я тебя прекрасно вижу. И прохожих вижу… А ещё вижу самодовольную физиономию Рэя.
– Где?
– Да вон он прячется за палаткой торговца фруктами.
За лёгкой бамбуковой конструкцией, представлявшей собой витрину, на которой красовались разноцветные плоды щедрых тропиков, маячила рослая мешкообразная фигура Рэя в бело-синей майке и такой же бейсболке.
Совершенно неожиданно рядом с ним прямо из воздуха возник Майк, который стал вырывать из его рук какую-то электронную штуковину. Рэй, несмотря на свою солидную комплекцию, ловко уворачивался, отбегал то вправо, то влево, подпрыгивал, так что Майку приходилось вертеться вокруг него, как заправскому игроку регби. Мальчишки стали толкаться и награждать друг друга лёгкими тумаками и пинками.
– Отдай, Копперфильд[1] сопливый! – кричал Майк.
– С какой такой радости! – ухмылялся Рэй, поднимая загадочное устройство с пульсирующими огоньками высоко над головой.
Увидев, что уличная разборка мальчишек может в любой момент перерасти в драку, Лиз бросилась их разнимать. Но не успела. Сцепившись друг с другом в очередной раз, они не устояли на ногах и грохнулись прямо на витрину с фруктами. В то же мгновение апельсины, манго, ананасы, папайя брызнули в разные стороны, прямо под колеса едущих автомобилей и велосипедов.
Бедолага-торговец бросился вдогонку за своим ароматно-сочным товаром в надежде спасти хотя бы какую-то его часть. На помощь ему поспешили Лиз и несколько прохожих. Пронзительно завизжали тормоза. Это водители автомобилей тормозили, чтобы дать им возможность собрать с проезжей части фрукты. Самые сердобольные из них выходили из авто и присоединялись к торговцу фруктами и его добровольным помощникам.
А что же Майк и Рэд? Мальчишки исчезли! Как сквозь землю провалились! На том месте, где они выясняли отношения, осталась лежать лишь бело-синяя бейсболка Рэя. На самом деле, не сговариваясь, драчуны задали такого стрекача, что даже чемпион мира по спринтерскому бегу вряд ли смог бы их догнать.
В небольшом скверике, где мелодично звенели пульсирующие струи фонтана и веяло прохладой, мальчики остановились. По их разгорячённым лицам струился пот, а потемневшие от влаги майки можно было выкручивать.
