— Ты опять в битники записался?
— Отстань!
Возле бакалеи Стаська и Лёлька увидели детскую коляску. В коляске лежал измазанный зелёнкой Марусин брат. Стаську передёрнуло: Марусиного брата он сейчас просто видеть не мог.
Лёлька вошла в бакалею, чтобы узнать, что там, может быть вкусное, покупает Маруся. А Стаська отправился дальше. Наконец он увидел то, что искал, — химчистка.
Робко открыл двери и вошёл.
У прилавка стояла очередь с узелками, сумками и чемоданами. Стаська спросил, кто в очереди последний. Ему сказали.
Очередь продвигалась медленно. Из сумок, узелков и чемоданов люди доставали кофты, свитера, пиджаки, брюки. Сдавали приёмщице в чистку.
Кто-то достал ковёр. Ничего, приняли.
Стаська внимательно прислушивался, о каких пятнах говорят. Что здесь выводят, а что не выводят.
Сливочное масло выводят, а подсолнечное не выводят. Красную тушь выводят, а чернила не выводят. И кофе не выводят, и пиво не выводят, и мастику. А чай выводят.
Худой и высокий дядька в шляпе доказывал, что мокрая чистка лучше сухой. А другой дядька, с баулом, говорил, что наоборот — сухая чистка лучше мокрой. Потому что в сухой чистке вещи лучше гладят.
Стаська стоял и думал: а что это за чистка, в которую он пришёл, — мокрая или сухая? И вообще ему в какую — мокрую или сухую?
Дядька с баулом, когда наступила его очередь, раскрыл баул и вытащил одеяло. Приняли, как и ковёр. Ничего не сказали.
А худой и высокий дядька сдал шляпу: снял её с головы, и всё.
Стаську это взбодрило. С головы сдают шляпу, а он покажет голову.
Мимо окна химчистки прошли Лёлька и Маруся. Лёлька что-то жевала из бакалейных товаров. Маруся катила коляску с братом. Стаська присел на пол, чтобы они его не заметили.
Приёмщица наклонилась через прилавок, спрашивает:
— Гражданин, у вас что?
— У меня вот, — поднялся Стаська, снял с головы конверт. Смущаясь, вытянул шею и повертел головой. — У меня голова… Пятно на голове…
Приёмщица потрогала волосы.
— Чернила?
— Зелёнка.
— Это всё равно что чернила.
— А у вас какая чистка — мокрая или сухая?
— Тебя не спасёт ни мокрая и ни сухая. В парикмахерскую надо.
— Что? Наголо? — завопил Стаська, схватил конверт и выбежал на улицу.
* * *
В школе по коридору крадётся Славка. Он крадётся в свой класс, чтобы забрать портфель.
Все как будто бы разошлись. Но Славка соблюдает осторожность: человек никогда не гарантирован от непредвиденных встреч. Такова жизнь.
Славка пробирается от укрытия к укрытию перебежками. Так обычно пробираются опоздавшие. Они тоже не любят непредвиденные встречи — с учителями или с Алексеем Петровичем.
Славка благополучно добрался до третьего этажа. Повременил. Огляделся. Ему показалось — мелькнула вдалеке тень. Тоже вроде кто-то пробирается.
Славка вскочил в класс, подбежал к своей парте. Вытащил портфель и начал укладывать тетради, учебники, альбом для рисования.
Вдруг дверь класса скрипнула и открылась.
Славка спрятался под парту. Может быть, это нянечка. Может быть, дед Валерий.
В класс вошёл Стаська. На голове — почтовый конверт. Славка затаился, перестал дышать. Сидит размышляет: что теперь будет? Для чего здесь Стаська? Вот уж встреча непредвиденная!..
Стаська подошёл к своей парте, вытащил портфель. Значит, тоже за вещами. Соберёт их и уйдёт.
Стаська собрал было уже портфель, как вдруг поглядел в сторону парты брата.
Увидит или не увидит? В лице Стаськи что-то переменилось, и он вдруг начал красться.
«Увидел», — подумал Славка. Но он ошибся: брат, соблюдая осторожность, крался к его портфелю.
Славка на четвереньках кинулся из класса в коридор.
Стаська вначале растерялся, но потом тоже кинулся в коридор.
Славка помчался вниз, в подвал. Где же прятаться, если не в мастерской?.. Стаська гнался по пятам. Славка вбежал в мастерскую. И Стаська ворвался в мастерскую.
Дверь за ними захлопнулась…
* * *
Около школы на скамейке сидит дед Валерий. Он, как всегда, в валенках на «молнии», хотя солнце светит по-летнему. И, как пишут в диктантах школьники, «на небе ни облачка».
К деду подсел Виктор Борисович: он вышел за спичками, чтобы прикурить сигарету. И вообще чтобы немного передохнуть от мастерской и классных журналов.
У деда Валерия оставалась одна лишь коляска: остальных младенцев матери уже разобрали. В коляске висел игрушечный попугай. Он привлекал внимание воробьев. Они летали низко и разглядывали попугая.
Подъехал знакомый автомобиль. За рулём Шустиков-папа. Рядом с ним сидел директор школы, а между ними Трамвайчик.
Шустиков-папа и Алексей Петрович вышли из машины. Вслед за ними выпрыгнул Трамвайчик.
Воробьи перестали разглядывать попугая и начали разглядывать Трамвайчика. Такой собаки в переулке ещё не было. Трамвайчик вынужден был на них даже гавкнуть.
Это он гавкнул впервые за весь день. Он не сторонник гавканья. Он любит тихо предаваться размышлениям над жизнью.
А сегодня было над чем поразмыслить: для него начиналась новая жизнь.
Алексей Петрович поздоровался с дедом Валерием и Виктором Борисовичем. Он был в отличном расположении духа — ничего ещё не знал.
На крыльцо вышла тётя Ася. Как только увидела директора и отца близнецов, начала рассказывать, что случилось.
Она показала зелёные пятна, которые остались у неё на руках. Хотела показать пятна, которые остались даже на школе.
Отец слушает, и лицо его становится всё печальнее и печальнее. Он достал сигарету и закурил.
— Где они сейчас?
Тётя Ася пожимает плечами: она не знает.
И дед Валерий не знал: ребята входят в школу и выходят из неё по многу раз. И никак не упомнишь, кто остался ещё в школе, а кто ушёл совсем.
Виктор Борисович сказал, что у него дополнительно занимался Слава.
— Не занимался, а прятался, — опять заговорила тётя Ася. — Об этих близнецов все нервы испортишь. Клавдия Васильевна об них совершенно испортила нервы. И вот теперь руки. — И тётя Ася опять показала свои руки.
— Для меня тоже было странным, что он явился дополнительно заниматься трудом, — задумчиво проговорил Виктор Борисович.
Дед Валерий пытался ещё вспомнить, что Стаська вроде бы возвращался в школу, а может, он и путает. На голове у Стаськи что-то странное было, но не зелёное.
Директор, Виктор Борисович и отец близнецов молча курили. Наконец директор сказал отцу, чтобы он спокойно продолжал работать и не волновался. Всё будет в порядке и в отношении сыновей и дня рождения. В этом заинтересованы сами близнецы. Директор кое с кем договорится и подготовит всему классу одну воспитательную меру. На этот раз, кажется, достаточно энергичную.
В машину погрузили пустую посуду, Шустиков-папа сел за руль, посадил Трамвайчика, и они уехали.
Алексей Петрович пошёл наверх, в учительскую, в свой кабинет. Тётя Ася пошла вслед за директором, она всё-таки хотела показать ему пятна на школе. Виктор Борисович остался на крыльце. Поговорил ещё немного с дедом Валерием об окончании учебного года, об отчётности, которая кого угодно измучает.
В коляске заплакал ребёнок.
Дед Валерий встал с крыльца и подошёл к нему. Погремел коробком со спичками. Потом чирикнул и даже хрюкнул.
Виктор Борисович громко смеялся и, кажется, забыл об отчётности.
Игрушечный попугай завертелся от восторга и перевернулся вверх ногами.
Коляска успокоилась, перестала плакать.
Из магазина вернулась молодая женщина с покупками. Сложила всё в коляску, кивнула ласково деду Валерию и покатила коляску домой. Среди прочих свёртков выделялась коробка с пирожными.
— Что-то много нынче пирожных наблюдается, — сказал дед, возвращаясь на крыльцо школы. — Не иначе, к празднику Шустиковых куплены.
* * *
Стаська и Славка стоят в мастерской и размахивают автоматическими ручками. Перед ними раскрытый классный журнал.
— Теперь всем твоим конец! — кричит Стаська.
— И твоим!
— И тебе самому!
— И тебе самому тоже!
По коридору подвала кто-то идёт.
Братья замолкают, чувствуют опасность.
Шаги ближе и ближе.
Стаська отскакивает от классного журнала. И Славка отскакивает от журнала.
В мастерскую входит Виктор Борисович. Он поражён.
Не верит своим глазам.
— Опять здесь?! И оба?
— Да, — говорит Славка и напряжённо смотрит то на классный журнал, то на брата.
— Что, теперь ты пришёл позаниматься трудом? — спросил Виктор Борисович Стаську.
— Я? Трудом?..
— Дополнительно, а?
— Я за ним пришёл, — нашёлся Стаська.
— За ним? А почему на голове конверт?
