— Константин Семенович, что вы решили делать с нашей комнатой? — спросила она. — С комнатой учебной части.
— С вашей комнатой? Ничего… У вас есть какое-нибудь предложение?
— Нет. Я спросила просто так. Комната нас устраивает, и Валентина Ивановна никогда не жаловалась.
— А кстати, где она?
— На даче. Если хотите, ее можно вызвать. Скажите Марии Васильевне…
— Марии Васильевне? — машинально переспросил Константин Семенович и вдруг вспомнил. — Она ведь рядом… Ирина Дементьевна, скажите, пожалуйста, она тоже получает дополнительное вознаграждение от артели?
— Кажется, получает. Иногда она что-то им печатает. Если я вам больше не нужна, я буду в учебной части. — Завуч взяла папку и вышла из кабинета.
Через открывшуюся в канцелярию дверь Константин Семенович увидел Марию Васильевну.
«В тот день… в первый день прихода в школу, — вспомнил он, — был разговор по телефону с заведующим роно… Дверь в канцелярию была открыта… там сидела секретарь. И разговор был как раз о выселении артели».
— Ну что ж! — весело сказал Константин Семенович. — Теперь всё ясно!
— Ясно? — удивился завхоз. — Вам, может, и ясно, а мне наоборот. Один дым!
— Очень ты приятную новость принес, Архипыч! — потирая от удовольствия руки, проговорил Константин Семенович. — Теперь-то мы их, жуликов, и выселим в два счета. Никуда не денутся. Считай, что помещение наше.
Долгим и сумрачным взглядом посмотрел Андрей Архипыч на бывшего командира, но, встретив хитрую улыбку, расправил плечи:
— Вы полагаете?
— Разве это не жульничество?
— А как доказать?
— Докажем, не беспокойся. Не такие дела распутывал. Пока что молчок! И виду не подавай. Подумай-ка лучше, как вешалку организовать. Черт их знает… Нагородили решеток до потолка, поставили гардеробщиков. Решетку долой! А потом нужно будет выделить по вешалке каждому классу. По росту. Понимаешь?.. И невысокий барьер. Одним словом, продумай всё до гвоздика. Со старшими ребятами посоветуйся. Уразумел?
— Точно так! Можно идти?
— Иди. Подожди! Попроси ко мне секретаршу. И так знаешь… между прочим, мимоходом скажи: «Мария Васильевна, следователь вас вызывает». Она наверно спросит, какой следователь, а ты извинись. Скажи, по старой привычке назвал меня следователем. Я и вправду вспомню прежнюю работу. Сумеешь?
— А чего не суметь. Я от природы артист!
Минуты через две после ухода Степанова в дверь раздался осторожный стук.
— Входите!
— Вы меня звали? — робко спросила Мария Васильевна, останавливаясь на пороге. По всему было видно, что она чувствует себя «не в своей тарелке».
— Мария Васильевна, у вас есть оригинал или копия арендного договора с нашей артелью? — равнодушно спросил Константин Семенович.
— Договор? У меня их несколько… целое дело.
— Тем лучше. Дайте, пожалуйста.
Мария Васильевна торопливо направилась к столу, выдвинула один из ящиков, взяла лежавшую сверху папку и вернулась назад.
«Вот они, неопытность и растерянность. Папка лежала сверху, и она даже для вида не искала ее», — подумал Константин Семенович.
Раскрыв жиденький скоросшиватель, он сразу увидел то, что ему было нужно. Договор лежал сверху и не был подшит.
— Не успели подшить? — спросил он.
— Что вы говорите? — не поняла секретарь.
— Когда же он подписан? Тринадцатого мая? В артели мне говорили, что договор не был подписан. Странно, не правда ли? Ирина Дементьевна тоже утверждала сейчас… — Константин Семенович держал перед собой документ и во все глаза глядел на секретаря.
— Не знаю… Меня это не касается, — смутилась секретарь. — Мне передали договор для подшивки.
— Давно вам его передали?
— Я не помню точно… В мае, в июне…
— Ах так… Вы утверждаете, что получили договор весной?
— Да, весной.
— Странно… Совсем странно. Свежие чернила… Ну, хорошо. Не буду вас мучить.
Константину Семеновичу и в самом деле стало жаль эту женщину. Стоило только взглянуть на покрытое красными пятнами ее лицо, которые не могла скрыть даже пудра, как можно было понять, что она переживала, и даже больше: что совесть будет мучить ее до тех пор, пока она сама не придет и не признается в своем поступке.
— Константин Семенович, меня же директор не спрашивала, когда ей подписывать… Я маленький человек… что мне прикажут, то я и делаю.
— А я вас ни в чем и не обвиняю, Мария Васильевна. Просто у меня имеются сведения, что Самуил Григорьевич каким-то путем узнал о наших намерениях прекратить аренду… И вот поторопился оформить договор. Теперь нам их не выселить. Но откуда он узнал? Не могли же вы ему сказать. Правда?
— Я? — деланно удивилась Мария Васильевна. — Я не помню… Нет. Я же ничего не знала… Вы же мне ничего не говорили.
— Хорошо… Но только… Кто же мог проговориться? Острова, например… Она не могла узнать? Как вы считаете? Кто-нибудь из уборщиц…
— Не знаю. Ручаться я не могу…
Константин Семенович теперь нисколько не сомневался, что секретарь была в сговоре с артелью. Документ был подписан совсем недавно, задним числом и без участия Марии Васильевны не мог попасть в папку. Значит, она и предупредила о выселении.
Всё складывалось удачно. Если бы Самуил Григорьевич не показал завхозу договор, трудно было бы настаивать на быстром выселении артели. Нужно было бы писать, хлопотать… Волокита могла затянуться на год, если не больше. А потом? Как бы он доказал, что договор подписан задним числом? Но почему Самуил Григорьевич показал договор? На что он рассчитывал? Вероятно, хотел поразить сроком. Действительно! Недели не прошло после их встречи и документ «нашелся». В таком же темпе надо и действовать. Надо сейчас же ехать…
Прежде чем покинуть школу, Константин Семенович зашел в штаб школьного патруля. Там было оживленно. Три мальчика стояли возле стены и с интересом наблюдали за происходившим. Один был около стола, за которым сидела Моника и писала. Тут же находились Клим и Артем Китаев. При виде директора все замолчали.
— Продолжайте, товарищи! Я не буду мешать, — сказал он, оставаясь у двери.
— Пиши, Моня… Метлу он отобрал у Васьки.
— Ну и отобрал! А какое тебе дело… — плаксиво говорил мальчик, стоявший у стола. — Мы же играли…
— Ничего себе, игра! Лупит всех направо и налево! — сказал смеясь Артем.
— Кого я лупил?
— А что ты делал — работал? — спросил Клим.
— У меня же лопаты нет…
— Пиши, Моня! — приказал Клим. — Сколько ему дадим? Десять очков хватит?
— Хватит! — в один голос согласились Моника и Артем.
— А что очки… Какие очки? За что?
— За то, что нарушал порядок. Мешал работать.
— А к чему очки? Какие-то очки…
— Дальше будет видно… Вот наберется побольше, тогда узнаешь. Не обрадуешься! Маме твоей жаловаться мы не будем, не беспокойся. Мы сами приведем тебя в порядок! — многозначительно пообещал Клим. — А очки — это для учета. Понял?
— Да что вы на самом деле!.. за что? Что я такого делал?
Мальчик был озадачен не на шутку. Десять таинственных очков получены за озорство, и это пугало.
— Если бы тебя огрели метлой, тебе бы понравилось? — спросил Артем. — Ну, отвечай. Что ты, язык проглотил? Хочешь, огрею?
— Попробуй только.
— Ага! Значит, не нравится? Тебе не нравится, а другим, по-твоему, нравится? Такой поступок мы называем плохим. Понял?
— А кто вы такие?
— Тебе же сказали: школьный патруль. Ну, всё! Иди и помни про очки.
Озорника выпроводили из комнаты.
— Константин Семенович, а что с этими делать? — спросил Клим, показывая на трех мальчиков, стоявших у стенки. — Под ногами путаются, а работать не желают, да еще смеются. Дразнят тех, кто работает.
— Почему вы не хотите работать? — обратился к ребятам Константин Семенович.
— А что мы… Кто нас нанимал? — дерзко ответил один.
— Сейчас каникулы!
— Нас не имеют права заставлять! — выпалил пухлый, румяный мальчик.
— Тогда зачем вы сюда пришли?
— Просто так!..
— Просто так? — нахмурившись переспросил Константин Семенович. — Покажите руки. Ну! Протяните руки!
Мальчики неохотно вытянули руки. Они догадались, что перед ними новый директор, и явно струсили.
— Ладонями вверх! — потребовал Константин Семенович. — Видите? — обратился он к патрулю и презрительно бросил: — Сырые…
Затем перешел к столу:
— Пускай уходит на все четыре стороны. Запишите фамилии и особый значок…
Всё это Константин Семенович придумал, что называется, на ходу, но самым удивительным было то, что Клим, Артем и Моника сразу поняли его. На лицах у них появилось такое гадливое выражение, словно они увидели что-то очень противное.
— Эй, вы… сырые! Как ваши фамилии? — спросила Моника и, записав, поставила против фамилий галочки.
