полном параде. В отличие от Каллахана, он предпочитал в одежде чёрные и серые цвета, общим же у них был только багряный.
Браннан, как и положено правителю, совершенно не чурался роскоши: его кожаные наручи с накладками из серебра были инкрустированы тёмными топазами. Плащ из чёрного сукна с алым подкладом был прихвачен на плечах фибулами с вороньей головой, а вместо меховой отделки на плечах красовались чёрные с синим отливом перья. Грудь украшал крупный медальон — такой же, как у Каллахана, только не золотой, а серебряный. Королевский венец напоминал сплетение ветвей с рубиновой каплей на лбу.
Теперь Элмерик понимал, что имел в виду мастер Дэррек, когда упоминал, что близнецы, схожие лицом, во всём остальном разнились, как день и ночь.
Каллахана Элмерик тоже с самого начала побаивался, но его сила была спокойной, уверенной, незыблемой, как гора, поросшая колючим дроком. При взгляде же на Браннана больше хотелось не восхищаться, а убежать, куда глаза глядят, чтобы спрятаться как можно дальше. Сила короля воина была сокрушающей и безжалостной, как горный поток, бушующий меж камней. И всё же страх не помешал Элмерику залюбоваться уверенной поступью короля Неблагого двора. Казалось, деревья сами тянут к нему изгибы ветвей, и даже стебли засохшей травы, оживая, наполняются жизнью под его ногами. А вот светлячки, наоборот, разлетелись врассыпную, и вокруг Браннана на поляне возникло тёмное пятно с неровными очертаниями.
Брендалин, не дожидаясь разрешения, вышла вперёд, присела в глубоком поклоне и, к огромному разочарованию Элмерика, заговорила с королём тоже на эльфийском. Бард с грехом пополам разобрал, что она назвала себя, упомянула имя матери и поручителя — короля филида, — а потом, по всей видимости, пустилась в восхваления его Величества, уверяя в своей нижайшей преданности.
Браннан выслушал, потом отодвинул пальцами высокий воротник эльфийки, придирчиво осмотрел царапины на её нежной щеке и выдал вслух нечто такое, отчего Брендалин залилась краской до самых кончиков ушей. Она задыхалась от ярости, но возразить не смела. А Элмерик хоть и старался не поддаваться низменным чувствам, но толику злорадства всё-таки ощутил. Так ей и надо, льстивой лисице!
Каллахан же, глядя на происходящее, коротко усмехнулся и на языке людей вдруг сказал:
— Ладно, хватит с тебя! — он положил руку на плечо брата, и тот растаял в воздухе, а в пальцах у эльфа оказалось уже знакомое Элмерику чёрное пёрышко.
— Какого?… — прорычала Брендалин, сжимая кулаки, но под внимательным взором командира одумалась и добавила уже более спокойно: — Мой король, но мы же в сердце леса, тут нельзя колдовать!
— Вот именно. Однако тебя не смутило, что мой брат так легко появился на зов.
— Ну… Конечно, я знала, что кое-какие волшебные вещицы не теряют свойств даже здесь, если их создала королевская рука. Потому что только древняя магия королей действует на этой земле.
— И у тебя таковые есть, — он утверждал, не спрашивал.
Брендалин, сверкнув фиалковыми глазами, сняла с шеи кулон с горным хрусталём и со вздохом положила его в протянутую ладонь Каллахана.
— Я носила это для защиты. В моём положении нужно всегда быть начеку, или быстро умрёшь.
Командир взвесил украшение в ладони, посмотрел сквозь камень на летающих светлячков и вернул амулет владелице.
— Твоё счастье, что ты не замышляла зла против Браннана. Иначе я бы тебя убил.
— Я не посмела бы… — немного привядшие цветы в волосах Брендалин распустились и заблагоухали с удвоенной силой.
— Я бы на твоём месте не питал ложных надежд. Оригинал вряд ли будет вежливее, чем двойник.
— О, не сомневаюсь. Но я же прошла проверку?
Каллахан не удостоил её ответом. Вместо этого он приложил перо к губам, прикрыл глаза и что то зашептал, второй рукой размашисто чертя в воздухе знаки. Сперва Элмерик подумал, что это огам, но быстро понял, что ошибается: это была музыка. Так только настоящий король-филид мог заставить запеть молчаливый лес. Каллахану не нужен был музыкальный инструмент для чаропения. Музыка была в его крови, в душе, в окружающем мире. Звон капели по листьям, свисте ветра, трели ночных птиц, треск ветвей — всё это складывалось в завораживающую мелодию. Даже Брендалин, позабыв о своих обидах, стояла и внимала, раскрыв рот.
И Браннан пришёл на зов — возник в вихре сухих листьев, такой похожий на своего двойника. Тот же облик, те же одежды, та же сокрушительная сила, от которой замирает дыхание и леденеет кровь. В воздухе повеяло холодом и лето, царившее в сердце леса, уступило место осени. Король-воин с нажимом повторил ту же фразу, которую Элмерик прежде перевёл как «зачем я здесь?». Стоило признать: командир действительно хорошо знал своего брата…
Каллахан ответил ему на эльфийском. Брендалин, наученная горьким опытом, уже не лезла вперёд, а скромно стояла поодаль, сложив руки поверх складок юбки, склонив голову, увенчанную цветами, и опустив глаза к земле.
Браннан даже не глянул в её сторону. Он перешагнул через круг опавших листьев, взял Каллахана за плечи и развернул к себе, пару мгновений просто глядел глаза в глаза, а потом порывисто обнял. Эта встреча меньше всего походила на старую вражду.
Разомкнув объятия, они одновременно заговорили и хором рассмеялись. Потом Каллахан начал свой неторопливый рассказ. Король-воин то мрачнел, то становился задумчивым, во взгляде поселилась обеспокоенность.
Элмерик, вконец искусавший все губы, дал себе зарок, что теперь с удвоенным усердием будет учить эльфийский, — зато стало ясно, почему его так легко оставили, а не отправили домой. Вряд ли Каллахан забыл про непутёвого ученика, просто был уверен, что при Элмерике можно говорить без опаски, — всё равно тот ничего не разберёт.
Вот мелькнуло имя Лисандра, и Браннан что-то резко спросил у Брендалин, словно выплюнул обвинение. Эльфийка втянула голову в плечи и, прикрыв рукой раненую щёку, залепетала оправдания. Браннан бросил ещё пару отрывистых фраз.
Девушка на мгновение замешкалась, а потом, покорно кивнув, опустилась на колени. Её дальнейшие речи напоминали какой-то стих. Вряд ли это были чары. Скорее, клятва. Закончив говорить, она вложила свои руки в широкие ладони
