— Как это нечего? — недовольно спросила воспитательница. — Да я никогда так быстро не нахожу общего языка с ребятами, как у костра…
— Вам, Галина Андреевна, везде и всюду хочется быть в няньках… — укоризненно заметил мастер. — Присаживайтесь вот сюда, на сухую траву… Вы боитесь как бы чижи не остались без дров, без варева, да чтоб палатки там, где не надо, не поставили, так?
— Для чего ж я с ними? — воспитательница оглянулась на Дегтярева. Он слушал обоих внимательно, в разговор не встревал.
— Вот-вот, — усмехнулся Парков. Складка на его переносице виделась Дегтяреву глубокой. — В детсадике их нянчат, — кивнул в сторону табора ребят, — в школе учителя от них ни на шаг не отходят, в техническое пришли — тут их на руках носят… Ни минуты не дают чижам побыть самими собою. И вот приходят чижи — взрослые годами, а разумом дети — на производство — сидят, разинув рты, привычно ждут опеки…
Парков легко встал, выплеснул из котелка содержимое, зачерпнул свежей воды и повесил над костром.
— Что ж, по-вашему, — сдержанно сказал Дегтярев, — бросай ребят в речку, как слепых щенят, — кто выплывет, тот и пусть живет?..
— Да мы не то что человека на шестнадцатом году все воспитываем и воспитываем, — ответил мастер, — а иному забулдыге, лентяю и в тридцать, и в сорок лет упорно прививаем духовность, привычку к труду. А тому уж помирать скоро. Смешно, нелепо… — Парков, не договорив, подбежал к закидушке, дернул коротко на себя леску и быстро потянул. Сиг белым всплеском выкинулся на берег.
— Вот и поговорите с ним, — глядя на Паркова, вполголоса заметила Галина Андреевна. — Два года бьюсь и никак не могу внушить ему, что мастер производственного обучения — он же и воспитатель. А ему все равно: придет на занятие подросток — ладно, не явится — Парков и пальцем не шевельнет. Бывший до вас замполит на Паркова рукой махнул, и вы, наверное, скоро от него отступитесь…
Дегтярев смотрел, как рыбак наживлял крючки мальками. «А насчет того, — подумал, — чтобы больше приучать ребят к самостоятельности, Парков, пожалуй, прав».
— Такие-то дела. — Вадим Павлович вернулся к навесу, грел мокрые руки над костром. — Я — мастер. Кто хочет, того научу электрике, а спектакли художественной самодеятельности, разные посиделки с чижами не требуйте с меня.
— Да чем же плохи посиделки?! — возразил Илья. — Почему бы им, пятнадцатилетним, не послушать людей, лучше знающих жизнь, чем они? Ведь ребята открыты нараспашку всем ветрам. Не верите, Вадим Павлович? Пойдемте в группу, и я докажу вам на простом примере.
На биваке полыхал высокий костер, взвиваясь в небо кручеными языками огня. Мальчишки разомкнули круг и охотно дали место подошедшим.
— Чаю не хотите ли? — с улыбкой предложил Петя Гомозов. — Только что вскипятили, свеженький.
И Дегтяреву стало неловко за мастера, словно ребята слышали о себе плохое, но вот вида не подали — пустили греться, разговорчивы.
— Чайку бы не мешало, — бодро согласился Илья. — Вон как подмораживает.
Он снял кружку с куста, осмотрел со всех сторон и зачерпнул из ведра запашистого кипяточку. Галина Андреевна, видя, как прихлебывает из кружки Дегтярев, тоже захотела чаю. Парков присел на валежину полубоком к огню.
— Разрешите наше сомнение, — озабоченно сказал Илья ребятам. — Шли мы сюда и думали: всем ли вам ясен смысл басни Крылова «Стрекоза и муравей»? — О басне, между прочим, замполит вспомнил только у костра и продекламировал: — «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза… Злой тоской удручена, к муравью ползет она: «Не оставь меня, друг милый, дай ты мне собраться с силой и, до вешних только дней, прокорми и обогрей…» Ну и что ж ей ответил на это муравей? Кто не забыл, продолжи…
— «…Лето красное все пела, ты все пела? — тотчас же подхватил Петя Гомозов. — Это дело! Так пойди же попляши…» За характеристику героев басни я получил в школе круглую пятерку, — похвастался Петя. — Вышел я, наследнички, к доске и отчеканил без сучка и задоринки: муравей — неутомимый труженик, накопитель добра — он движет прогресс! А стрекоза — вертихвостка, тунеядка. Стрекоза — потребительница, она готова сесть верхом на шею работяге муравью… Надо клеймить позором таких попрыгуний, нещадно продергивать в стенных газетах…
— Чем удивил! — загудели мальчишки. — Да каждый из нас с малых лет знает, кто такие стрекоза и муравей. И нового ты ничего не сказал нам, Гомоз.
— А ты, Сергей, — обратилась Галина Андреевна и Порошкину, — о чем задумался? С чем-то, вижу, не согласен, да?
Порошкин молча провожал взглядом снопы искр в небо.
— Муравей мантулит и передохнуть ему некогда, а я вот почему-то не уважаю муравья.
— Стрекоза лучше? — подзужил Сергея Гомозов. — Слабый пол уважать надо?
— А ты как думаешь? — воспитательница тормошила то одного, то другого подростка.
— Муравей — положительный тип, — почти хором отвечали ребята, — стрекоза — отрицательный. И говорить тут больше не о чем. Нас не переубедишь.
— Убийцы вы вместе с муравьем! — возмутился Дегтярев.
— Не поняли! — опешили ребята.
— Ответ муравья: «Так пойди же попляши», — пояснил Дегтярев, — обрекал стрекозу морозной зимой на верную гибель.
— Ну а теперь кто что скажет? — допытывалась Галина Андреевна, держа в обеих руках кружку с чаем и поглядывая на Паркова. Тот не вмешивался в разговор, только внимательно слушал, видно, не понимал, к чему клонит Дегтярев.
— За красивые глазки, что ли, муравей должен кормить стрекозу?! — шумели ребята.
— Ну а ты, Петя?..
— Если, конечно, на современный лад повернуть басню, — с иронией заявил Гомозов, — тогда муравей обязан пустить на зимовку стрекозиху и перевоспитывать ее долгими вечерами, чтоб она будущим летом зарабатывала свой хлеб в поте лица…
— Но разве стрекоза не работала? — заступался Дегтярев. — Лето красное все пела… Слушали ее люди, птицы, звери, да и сам муравей, в час отдыха, в кругу детишек своих, наверняка внимал веселой певунье стрекозе. А настала пора расплачиваться за удовольствие — он в кусты. И неизвестно еще, сколько бы он наработал в безмолвном, мрачном лесу. Ведь недаром сказано нам песня строить и жить помогает.
— А ты, Сергей?.. — улыбнулась Галина Андреевна.
— Не по-людски поступил муравей, — хмуро высказался Порошкин. — Ведь мы кормим, обуваем, одеваем певцов, музыкантов, гордимся ими, уважаем их и любим. И птиц за их чудесное пение по-всякому оберегаем. По-моему, муравей тупица… Вкалывает он, не разгибая спины, и вокруг себя ничего-то хорошего не видит. Спрашивается, ради чего? Вот так же я сказал в школе, и мне литераторша залепила двойку…
— Ну и дела! — озадаченно воскликнул Гомозов. — Всю жизнь мне внушали: муравей — хороший, стрекоза — плохая. Но сейчас, наследнички, послушал кое-кого из вас, и муравей мне представляется этаким ушлым, нелюдимым дачником, который держит на цепи злую собаку, к соседям в гости не ходит, к себе соседей не приглашает. Если что кому-то и даст, так за деньги, да еще и обсчитает… А стрекоза, соглашаюсь, разве виновата в том, что только лишь может петь и другим смежным специальностям не обучена?..
— Мир держится на муравьях, — твердо сказал мастер Парков.
— Да на фига нам сдался мир — мрачный, без песен и стрекоз, — запальчиво возразил мастеру Порошкин.
— Ну а если все-таки, — неожиданно повернул замполит, — Крылов видел в стрекозе только никому не нужную лентяйку, тогда как быть?..
Почти до утра ребята не могли угомониться.
…Сиги клевали с ленцой, но ловились всю ночь. Утром, едва поднялось солнце, в палатках стало тепло, и рыбаки крепко уснули. Мимо их табора проносились с натужным гулом моторные лодки; стая белобрюхих куликов бегала, свистела возле закидушек; надсадно трезвонили колокольчики.
Первым проснулся Сергей. Вылез из душной палатки на ветерок, сощурился от ослепительных барашек и весело закричал:
— Есть ли кто живой на этом побоище?..
Пока ребята, заспанные, один за другим выбирались из палаток, Сергей разжег костер, потом ушел вверх по течению Осиновой речки и там застучал топором. Ребята, проверив и наживив крючки, тоже потянулись на заманчивый стук топора. Порошкин мастерил плот из сухого тальника и плавней. Задумал он переплыть на другую сторону речки, где берег крутой, глубина и нависшие над водой кусты, — там наверняка затаилась крупная рыба.
Короток осенний день. Солнце рикошетом пронеслось над мальчишками и, очутившись далеко на западе, летело во мглу горизонта. Навстречу течению Амура подул северный ветер, и вздыбились острые волны с белыми гривами. Дегтярев велел ребятам быстро перебираться через Осиновую речку к табору: того и гляди начнется дождь или снег. Последними с берега отчалили на плоту Гомозов и Порошкин. Плот они тянули толстой жилкой, да, видно, перестарались: на середине реки жилка лопнула. Плот подхватило ветром, понесло в Амур. Подростки на берегу заметались, — хватали спиннинги, бросали в сторону плота. Дегтярев тоже несколько раз метнул — мимо!
