И она вышла из комнаты очень довольная, что может со спокойным сердцем сделать это.
Сара стояла некоторое время над сердито завывавшей Лотти и молча смотрела на нее, а потом тоже села на пол рядом с ней и стала ждать. Она не говорила ничего, и в комнате раздавались только пронзительные вопли Лотти. Это было новостью для мисс Лег: когда она начинала плакать, ее обыкновенно то бранили, то упрашивали, то угрожали ей, то ласково уговаривали ее. Так бывало всегда, и она привыкла к этому. А лежать на полу и стучать ногами, когда около тебя сидит кто-то, по-видимому, не обращая на тебя никакого внимания, по меньшей мере странно. Лотти открыла свои крепко зажмуренные глазки, из которых лились слезы, чтобы узнать, кто это, и увидала, что около нее сидит тоже девочка. Но у этой девочки есть Эмили и много других хороших вещей. И она смотрит совершенно спокойно, как будто думая о чем-то. Замолчав на несколько секунд, чтобы ознакомиться с положением дела, Лотти решила, что пора приняться за прежнее. Но тишина в комнате и спокойное лицо Сары сделали свое дело, и первый вопль мисс Лег вышел довольно натянутый.
— У ме-ня нет ни-ка-кой мам-м-мы! — объявила она, но голос ее был уже далеко не так громок и решителен, как прежде. Сара спокойно, но с участием взглянула на нее.
— И у меня нет, — сказала она.
Это было так неожиданно, что Лотти остановилась, пораженная. Она опустила ноги, перевернулась и устремила глаза на Сару. Увидав или услыхав что-нибудь новое, ребенок сейчас же переставал плакать. К тому же Лотти не любила ни мисс Минчин, которая была слишком строга, ни мисс Амелию, которая была безрассудно снисходительна, а Сара ей нравилась, хоть она и мало знала ее. Лотти, в сущности, не хотелось забывать о своем горе, но слова Сары развлекли ее, и она, капризно всхлипнув, спросила:
— Где же она?
Сара помолчала с минуту. Ей говорили, что ее мама на небе, и она, после долгих размышлений, составила себе свое собственное представление об этом.
— Она на небе, — ответила она, — но я уверена, что она приходит оттуда, чтобы взглянуть на меня, хоть сама я и не вижу ее. То же самое делает и твоя мама. Может быть, они обе видят нас теперь. Может быть, они обе здесь, в комнате.
Лотти села и огляделась кругом. Это была хорошенькая кудрявая девочка с голубыми, как незабудки, глазами. Если ее мама смотрела на нее в продолжение последнего получаса, то, наверное, должна была прийти к заключению, что у нее далеко не ангельский характер.
А Сара продолжала рассказывать, и Лотти невольно заслушалась. Ей тоже говорили, что ее мама на небе и что у нее есть крылья; ей показывали и картинки, на которых были нарисованы ангелы в белых одеждах. Но Сара рассказывала иначе, гораздо живее, как будто знала это чудное место и тех, кто живет там.
Что бы ни стали рассказывать Лотти, она все равно перестала бы плакать и начала слушать; но эта история особенно ей понравилась. Она пододвинулась к Саре и жадно ловила каждое ее слово до тех пор, пока та не закончила. А закончила она, по мнению Лотти, слишком скоро. И это было очень неприятно.
— Я тоже хочу туда! У меня нет никакой мамы в школе! — воскликнула она, и нижняя губка ее задрожала и стала опускаться.
Увидав этот зловещий признак, Сара взяла Лотти за руку и нежно прижала ее к себе.
— Я буду твоей мамой, — сказала она. — Мы будем играть, как будто ты моя дочка. А Эмили станет тогда твоей сестрой.
Лотти улыбнулась, и ямочки появились у нее на щеках.
— Моей сестрой? — спросила она.
— Конечно, — ответила Сара, вскочив с пола. — Пойдем и расскажем ей, а потом я умою и причешу тебя.
Лотти с радостью согласилась и побежала с Сарой наверх, по-видимому, совсем забыв, что единственной причиной, разыгравшейся в гостиной трагедии и появления величественной мисс Минчин, был отказ ее, Лотти, умыться и причесаться к завтраку.
И с этого дня Сара стала ее приемной матерью.
Сара великолепно рассказывала волшебные сказки, да и сама умела придумывать их. И популярность ее среди воспитанниц возросла главным образом благодаря этому дару, а не тому, что она была богата и занимала всегда и всюду первое место. Лавиния и некоторые другие воспитанницы завидовали Саре, но, слушая ее, невольно поддавались очарованию.
Всякий учившийся в школе знает, как ценится тот, кто знает много сказок и умеет рассказывать их, как за ним ухаживают, как упрашивают рассказать что-нибудь и как жадно ловят каждое его слово. А Сара не только умела, но и любила рассказывать. Когда, стоя или сидя среди девочек, она начинала выдумывать какую-нибудь удивительную историю, зеленые глаза ее расширялись и сверкали, она помогала себе жестами, то повышая, то понижая голос. Сара сама забывала тогда, что рассказывает жадно слушающим ее детям; она воочию видела волшебниц или королей, королев и прекрасных дам, о которых говорила, она жила их жизнью. Иногда, кончив какую-нибудь сказку, Сара, задыхаясь от волнения, прикладывала руку к груди и с улыбкой шептала как бы про себя:
— Когда я рассказываю, мне кажется, что это не выдумано, а происходит на самом деле. Так же ясно, как вас, как вот эту комнату, вижу я всех, про кого говорю, а сама становлюсь по очереди то тем, то другим из них. Это очень странно!
Раз в пасмурный зимний день, года два спустя после поступления в школу, Сара поехала кататься. Вернувшись назад и выходя из экипажа в своей роскошной бархатной, отороченной мехом кофточке, она увидела в садике какую-то грязную девочку, которая, широко открыв глаза и вытянув шею, внимательно глядела на нее через решетку. Робкое и в то же время возбужденное лицо этой девочки привлекло внимание Сары, и она взглянула на нее еще раз, а взглянув, улыбнулась.
Сара улыбалась всем.
Но обладательница грязного лица и широко открытых глаз, должно быть, испугалась, как бы ей не пришлось отвечать за то, что она смотрит на такую важную воспитанницу. И, бросившись в кухню, она исчезла так быстро, что Сара невольно бы рассмеялась, если бы эта девочка не казалась такой несчастной и запуганной.
В тот же день вечером Сара, окруженная слушательницами, сидела в уголке класса и рассказывала одну из своих волшебных сказок. Вдруг та же самая девочка робко вошла в комнату, держа в руках слишком тяжелый для нее ящик с углем. Поставив его около камина, она опустилась на колени и начала подкладывать уголь и выгребать золу.
Теперь она была не такая грязная, как днем, но казалась такой же испуганной. Она, по-видимому, боялась смотреть на воспитанниц и не хотела дать им заметить, что слушает сказку. Она клала уголь очень осторожно, стараясь не стучать, и выгребала золу очень тихо. Но Сара тотчас же увидала, что сказка сильно заинтересовала ее и что она нарочно делает все очень медленно, в надежде услыхать побольше. И, заметив это, Сара стала говорить громче.
— Русалки тихо плыли, отражаясь в прозрачной зеленой воде, — рассказывала она, — и тянули за собой сеть, в которую были вплетены крупные жемчужины, найденные в глубине моря. А принцесса сидела на белом утесе и смотрела на них.
Это была чудесная сказка про принцессу, которую полюбил морской король и которая ушла к нему и стала жить с ним в сверкающем дворце на дне моря.
Маленькая служанка вымела золу раз, потом другой и наконец третий. И когда она вымела ее в третий раз, сказка так очаровала ее, что она забыла обо всем на свете и, присев на пятки, сжала щетку в руке. А Сара продолжала рассказывать, и до того живо, что бедная девочка как бы видела перед собою таинственные пещеры в морской глубине, освещенные нежным голубоватым светом и выстланные песком из чистого золота. Ей казалось, что странные морские цветы и трава качаются около нее, а издали доносятся тихое пение и музыка. Щетка выпала из загрубевшей от работы руки маленькой служанки.
— Она слушала, — сказала Лавиния, взглянув на нее. Преступница вскочила, подняла щетку, схватила ящик с углем и, как перепуганный заяц, в одно мгновение исчезла.
Сара рассердилась на Лавинию.
— Я знала, что эта девочка слушает, — сказала она. — Почему же ей нельзя слушать?
Лавиния грациозно покачала головой.
— Не знаю, как бы взглянула твоя мама, будь она жива, если бы ты вздумала рассказывать сказки прислуге, — сказала она. — Моей маме это во всяком случае было бы неприятно.
— А я уверена, что моя мама позволила бы мне это, — горячо возразила Сара. — Сказки — для всех… Пойдем, Лотти!
И Сара вышла из комнаты, надеясь встретить маленькую служанку, но той не видно было нигде.
— Какая это девочка топит камины? — спросила вечером Сара у Мариетты.
— Ах, хорошо, что mademoiselle Сара обратила на нее внимание. Это жалкая, одинокая девочка. Она поступила на место судомойки, но на нее взваливают всякую работу. Она чистит сапоги и решетки каминов, таскает вверх и вниз по лестнице тяжелые ящики с углем, моет полы и окна и исполняет приказания всех и каждого. Мне от души жаль ее. Она очень робка, и если заговорить с ней, она так таращит свои бедные, испуганные глаза, что кажется, будто они сейчас выскочат.
