Но если отойти на шаг назад…
Такой дылде, как я, глупо вести себя по-детски. Но я к себе привыкла, а потому мне можно.
– Давай-ка исследуем двор, – сказала я себе и отправилась на разведку.
Я уже давно заметила, что крымские дворы напичканы котятами. Один сидит на заборе, второй трется о твою ногу, третий висит на дереве… Бывает, что котят так много – просто ступить некуда. Это я, конечно, преувеличиваю, но легко представить, как вместо травы и дорожек во дворе пушистый шевелящийся ковер. И все играют, и все хотят есть, и все лезут к тебе на руки… Нет, лучше этого не представлять! Нормальный двор. Нормальные котята. Три штуки. То есть пять. То есть семь… Скорее, скорее дальше!
В первой комнате – той, которая недалеко от ворот, – живут поляки. Я даже почти понимаю, что они говорят. Они сидят за столом, пьют вино и смеются. Теперь я представила себя не в стороне, а, наоборот, вместе с ними. Конечно, вино мне еще нельзя, но если только представить… Вот я сижу за столом, говорю по-польски, пью вино. На стол падает тень от виноградных листьев, я смотрю сквозь них наверх. Где-то поблизости – море. Мне ничего не надо делать, рядом со мной друзья, с которыми мы так давно хотели выбраться на море… Дует ветерок, я выдумываю шутку, сейчас я ее скажу, когда договорит вот этот, слева, как его…
Почему-то мне становится смешно, я смеюсь вслух, и поляки, все как один, поворачиваются ко мне. Я невозмутимо выхожу из-за угла постройки, за которой скрывалась, смотрю на соседей и гордо ухожу. Прямо к лестнице, ведущей на чердак. Чердаки я люблю. Тем более что там, наверху, деревянная дверца с окошком. Если ее открыть, то за ней будет теплый чердак, заполненный пахучей травой. И никак иначе. Надо только заглянуть. Я решилась забраться на лестницу и посмотрела в окошко.
Темно и ничего не видно. Раз так, то разнотравья там может и не быть. Наверняка на чердаке книги. Они сложены друг на друга, целые кварталы и города книг. Поднимаются вверх к окну, и потому внутри так темно…
Я вздохнула, спустилась на несколько ступенек и приоткрыла дверь.
И чуть не свалилась, когда услышала снизу уже знакомый голос:
– Отдыхающая.
Вот, именно тот момент, когда здорово посмотреть на все со стороны. Мальчукового вида дылда лезет на чужой чердак. Внизу мальчик – хоть маленький, но хозяин дома. Он еще не знает, что на его чердаке – кварталы и города книг. Он не знает даже, что на чердаке должны были быть травы, которые пахнут так, что голова кругом.
Я вселяюсь в мальчика, и становится понятно, что он задумался.
И тут он говорит:
– Лезь наверх, а я за тобой.
Приходится возвращаться в себя и переспрашивать:
– Чего?
Мальчик шмыгает и повторяет:
– Ну на чердак, говорю, лезь. Ты непонятливая, что ли, такая? Хотела лезть – так лезь.
Тут я этого маленького мальчика испугалась. И рассердилась – что это он приказывает? Собралась спускаться вниз, но мальчик добавил:
– Там темно, я тебе фонариком посвечу.
Тогда я пожала плечами, открыла дверцу и полезла внутрь. Как говорится, заходи, дорогой Карлсон… Мальчик забрался следом и включил яркий фонарик.
– Смотри, отдыхающая, как у меня тут все устроено, – довольно сказал он, почему-то поглаживая себя по пузу.
Мальчишка стоял в полный рост, а мне приходилось пригибаться – крыша оказалась довольно низкой, да еще и перегороженной всякими досками. Хотя сам чердак был большой, почти бескрайний.
– Мы сейчас второе окно сзади откроем, и будет светло. Тут тень, а с той стороны солнце, – деловито объяснил мальчик.
И правда, солнце тут же ворвалось внутрь чердака и осветило его. Здесь было все – и книги, и травы, и раковины, выложенные на балках… И еще лошади. Игрушечные, деревянные, веревочные. Маленькие лошадки и даже большая лошадь-качалка в углу чердака.
– Коллекционирую лошадей, – сказал мальчик. – Мне их дарят. – И уточнил: – Отдыхающие дарят.
Снова отдыхающие, подумала я. Вот как получается, у людей нет имен. Отдыхают, дарят лошадь, уезжают…
И мальчик продолжил:
– Вот эту деревянную лошадь мне подарил отдыхающий, которого зовут дядь Миша. Он специально на море не пошел, чтобы лошадь выстругать. Целый день делал. Дядь Миша любил спрашивать: «Скучаешь?» – и подмигивать, хотя я и не скучал. Я эту лошадь назвал Скучающей. Еще он у нас забыл шарф.
Мальчик посмотрел на меня – я сидела на полу – и пристроился рядом.
– Знаешь, – сказал он доверчиво. – Мне кажется, он этот шарф случайно положил в сумку. В вещи какие-то замотался этот шарф и приехал с ним. А дядь Миша думает – ну что же, назад везти, что ли? Оставлю незаметно, пусть думают, что забыл. Я его носил зимой. А вон ту лошадь, которая рядом со Скучающей, – мальчик показал пальцем на маленькую пластмассовую лошадку, – мне подарила отдыхающая Алеся. Она к мобильнику у нее была привязана. Она мобильник достанет, я лошадь увижу – и хожу за Алесей хвостом. Тоже как привязанный. Ну я ее на чердак и привел, чтобы она поняла, что мне лошадь подарить надо.
Мальчик замолчал.
Я тоже помолчала вместе с ним, а потом спросила:
– Подарила?
– Подарила, – грустно вздохнул мальчик.
Не знаю, почему грустно. Я не стала спрашивать. Может, Алеся ему понравилась. Может, ему стыдно было клянчить лошадь. Может, девчонка выпросила что-то взамен…
Тут мне пришла в голову дурацкая шутка. О том, что мне, конечно же, тоже нужно подарить лошадь, и я спрашиваю у этого мальчишки: «А вот у меня нет лошади, мне нечего подарить». А мальчик говорит: «Ничего, ты сама как лошадь, я потому тебя сюда и привел»… Я встряхнула головой – чего только не придет в голову! И никакая я не лошадь, не похожа даже…
– Как тебя зовут, отдыхающая? – улыбнулся мальчик.
– Я отдыхающая Дина.
– А я Марк.
– Марик, значит…
– Лучше Марк.
– Хорошо, Марк.
И этот Марк помнил всех. По именам, датам приезда, особым приметам и, конечно, подаренным лошадям. Всех лошадей как-то звали, и этот табун заполонял чердак быстрыми темпами. Все-таки как глупо было думать, что мы – одни из миллиарда, никем не замеченные. Мы – особенные. И Марк – особенный. И я спросила его:
– Ты умеешь смотреть со стороны?..
Да, тогда я спросила Марка, умеет ли он смотреть со стороны. Он помотал головой, и я рассказала ему. Он слушал внимательно, а потом спросил:
– Это вроде как кино, правда? Которое ты снимаешь и сразу же смотришь. Вот так…
И произошло что-то странное. Мы с Марком оставались на чердаке, и, сделав шаг назад, смотрели на нас же. Стояли рядом, взявшись за руки – он, маленький, достающий мне разве что до пояса, и я, тощий девчонковый Малыш… Там, на чердаке, было видно, как мы сидели рядом и о чем-то разговаривали. О чем – слышно не было. Только видно было чердачную пыль в солнечных лучах и еще слышно лошадей.
Они переходили с места на место, и до нас доносился цокот копыт. Тихие такие перестукивания, еле заметные.
– Ух, – выдохнул Марк уже там, на чердаке. – Даже не знал, что так можно. Вот это да…
– Я тоже не знала, что так можно, – тихо сказала я.
Мы, не сговариваясь, полезли вниз. Как будто больше нельзя было находиться здесь, на чердаке. Марк только торопливо закрыл заднее окно.
А внизу он спросил:
– Ты хорошо ныряешь?
Я кивнула. Люблю воду. Когда мы приезжаем домой, в мир без моря, я хожу в бассейн. И сегодня уже успела окунуться в море – еще в Феодосии, до нашего приезда сюда. Вокзал там находится прямо на берегу, и я пританцовывала, как маленькая девчонка, говоря родителям:
– Искупнемся, и потом уж поедем, давайте?
Родители и сами были не против…
Марк продолжил:
– Поехали наловим рапанов! Я дам тебе велик и маску. Подальше поедем. Ты ведь длинная, поглубже сможешь нырять. Вместе мы много наберем. Это такие ракушки, знаешь? В которых море шумит, – тут Марк задрал голову вверх и добавил, будто прочитал из учебника: – А внутри – съедобный моллюск.
– Марк! – возмутилась я. – Они же красивые! Может, пусть живут?
И тут мне просто пришлось отойти на шаг и с удовольствием наблюдать, как маленький мальчишка отчитывает великовозрастную девицу. Он мне все рассказал про рапанов. О том, какое это, оказывается, бедствие. И как нужно их собирать и съедать, чтобы морю было лучше. Что у этой красивой ракушки нет врагов в природе (вот здорово-то), и потому ее становится все больше и больше. И что рапаны едят мидий, которые очищают воду. И если не выловить и не слопать ведро-другое рапанов, то всё, беда, конец морю, конец всему, мир прекратит свое существование, птицы не будут петь, стрекозы – жужжать…
Мне показалось, что Марк сам интересовался этим вопросом, потому что ему жалко было украшать свой чердак ракушками. И он говорил, говорил, а я кивала и слушала со стороны… И Марк, который тоже слушал вместе со мной со стороны, даже покачал головой – подумал, наверное, что перестарался…
Поэтому мы схватили велосипеды, взяли маски и поехали вдаль от центральных пляжей окунаться с головой в море. Я только свистнула родителям – те уже собрались идти на пляж. Те кивнули и махнули рукой.
