Сначала перевес оказался на стороне противников. Они всё время атаковали наши ворота. Вся наша команда смешалась в кучу. Мы без толку носились но полю и только мешали друг другу. На наше счастье, Шишкин оказался замечательным вратарём. Он прыгал, как кошка или какая-нибудь пантера, и не пропустил в наши ворота ни одного мяча. Наконец нам удалось завладеть мячом, и мы погнали его к воротам противника. Кто-то из наших пробил по воротам, и счёт оказался 1 : 0 в нашу пользу. Мы обрадовались и с новыми силами начали нажимать на вражеские ворота. Скоро нам удалось забить ещё гол, и счёт оказался 2 : 0 в нашу пользу. Тут игра почему-то снова перешла на нашу половину поля. Нас опять стали теснить, и мы никак не могли отогнать мяч от наших ворот. Тогда Шишкин схватил мяч руками и помчался с ним прямо к воротам противника. Там он положил мяч на землю и уже хотел забить гол, но тут Игорь Грачёв ловко отыграл у него мяч, передал его Славе Ведерникову, Слава Ведерников — Ване Пахомову, и не успели мы оглянуться, как мяч уже был в наших воротах. Счёт стал 2:1. Шишкин со всех ног побежал на своё место, но, пока он бежал, нам снова забили гол, и счёт стал 2 : 2. Мы принялись ругать на все лады Шишкина за то, что он оставил свои ворота, а он оправдывался и говорил, что теперь будет играть по всем правилам. Но из этих обещаний ничего не вышло. Он то и дело выскакивал из ворот, и как раз в это время нам забивали голы. Игра продолжалась до вечера. Мы забили шестнадцать голов, а нам забили двадцать один. Нам хотелось ещё поиграть, но темнота наступила такая, что мяча не стало видно, и пришлось разойтись по домам. По дороге все только и говорили, что мы проиграли из-за Шишкина, потому что он всё время выскакивал из ворот.
— Ты, Шишкин, замечательный вратарь,— сказал Юра Касаткин.— Если бы ты исправно стоял в воротах, наша команда была бы непобедимой.
Не могу я стоять спокойно,— ответил Шишкин.— Я люблю играть в баскетбол, потому что там можно каждому бегать по всему полю и никакого вратаря не полагается и к тому же все могут хватать мяч руками. Вот давайте организуем баскетбольную команду.
Шишкин начал рассказывать о том, как нужно играть в баскетбол, и, по его словам, эта игра была не хуже футбола.
— Надо поговорить с нашим преподавателем физкультуры, — сказал Юра. — Может быть, он поможет нам оборудовать площадку для баскетбола.
Когда мы подошли к скверу, где нужно было поворачивать на нашу улицу, Шишкин вдруг остановился и закричал:
— Батюшки! Я ведь свою куртку на футбольном поле забыл!
Он повернулся и бросился бегом назад. Удивительный это был человек! Вечно с ним случались какие-нибудь недоразумения. Бывают же такие люди на свете!
Домой я вернулся в девятом часу. Мама стала бранить меня за то, что я задержался так поздно, но я сказал, что ещё не поздно, потому что теперь уже осень, а осенью всегда темнеет раньше, чем летом, и если бы это было летом, то никому не показалось бы, что уже поздно, потому что летом дни гораздо длиннее, и в это время было бы ещё светло, и всем казалось бы, что ещё рано.
Мама сказала, что у меня вечно какие-нибудь отговорки, и велела делать уроки. Я, конечно, засел за уроки. То есть я засел за уроки не сразу, так как я очень устал на футболе и мне хотелось немножечко отдохнуть.
— Чего же ты не делаешь уроки? — спросила Лика.— Ведь твой мозг, наверно, давно отдохнул.
— Я сам знаю, сколько нужно моему мозгу отдыхать! — ответил я.
Теперь я уже не мог тут же сесть за уроки, чтоб Лика не вообразила, будто это она меня заставила заниматься. Поэтому я решил ещё немножечко отдохнуть и стал рассказывать про Шишкина, какой он растяпа и как он забыл на футбольном поле свою куртку. Скоро пришёл с работы папа и стал рассказывать, что их завод получил заказ на изготовление новых машин для Куйбышевского гидроузла, и я снова не мог делать уроки, потому что мне интересно было послушать.
Мой папа работает на сталелитейном заводе модельщиком. Он делает модели. Что такое модель, наверно, никто не знает, а я знаю. Чтоб отлить какую-нибудь деталь для машины из стали, всегда нужно сделать сначала такую же деталь из дерева, и вот такая деревянная деталь называется моделью. Для чего нужна модель? А вот для чего: модель возьмут, поставят в опоку, то есть в такой вроде железный ящик, только без дна, потом насыплют в опоку земли, и, когда модель вынут, в земле получается углубление по форме модели. В это углубление заливают расплавленный металл, и когда металл застынет, то получится деталь, точно такая же по форме, как была модель. Когда на завод приходит заказ на новые детали, инженеры чертят чертежи, а модельщики делают по этим чертежам модели. Конечно, модельщик должен быть очень умным, потому что он по простому чертежу обязан понять, какую нужно делать модель, а если он сделает модель плохо, то по ней нельзя будет отливать детали. Мой папа очень хороший модельщик. Он даже придумал электрический лобзик, чтоб выпиливать из дерева разные мелкие части. А теперь он изобретает новый усовершенствованный прибор для шлифовки деревянных моделей. Раньше на шлифовку тратили много времени, а когда папа сделает свой прибор, шлифовать будут гораздо быстрей. Когда папа приходит с работы, он всегда сначала отдохнёт немного, а потом садится за чертежи для своего прибора или читает книжки, чтоб узнать, как что нужно сделать, потому что это не такая простая вещь — самому придумывать шлифовальный прибор. Папа поужинал и засел за свои чертежи, а я засел делать уроки. Сначала я выучил географию, потому что она самая лёгкая. После географии я взялся за русский язык. По русскому языку нужно было списать упражнение и подчеркнуть в словах корень, приставку и окончание. Корень — одной чертой, приставку — двумя, а окончание — тремя. Потом я выучил английский язык и взялся за арифметику. На дом была задана такая скверная задача, что я никак не мог догадаться, как её решить. Я сидел целый час, пялил глаза в задачник и изо всех сил напрягал мозг, но ничего у меня не выходило. Вдобавок мне страшно захотелось спать. В глазах у меня щипало, будто мне кто-нибудь в них песку насыпал.
— Довольно тебе сидеть,— сказала мама,— пора спать ложиться. У тебя глаза уже сами собой закрываются, а ты всё сидишь!
— Что же я, с несделанной задачей завтра в школу приду? — сказал я.
— Днём надо заниматься,— ответила мама.— Нечего приучаться по ночам сидеть! От таких занятий никакого толку не будет. Ты всё равно уже ничего не соображаешь.
— Вот и пусть сидит,— сказал папа.— Будет знать в другой раз, как уроки на ночь откладывать.
И вот я сидел и перечитывал задачу до тех пор, пока буквы в задачнике не стали кивать, и кланяться, и прятаться друг за дружку, словно играли в жмурки. Я протёр глаза, снова стал перечитывать задачу, но буквы не успокоились, а даже почему-то стали подпрыгивать будто затеяли игру в чехарду.
— Ну, что там у тебя не получается? — спросила мама.
— Да вот,— говорю,— задача попалась какая-то скверная.
— Скверных задач не бывает. Это ученики бывают скверные.
Мама прочитала задачу и принялась объяснять, по я почему-то ничего не мог понять.
— Неужели вам в школе не объясняли, как делать такие задачи? — спросил папа.
— Нет,— говорю,— не объясняли.
— Удивительно! Когда я учился, нам учительница всегда объясняла сначала в классе, а потом задавала на дом.
— Так то,— говорю,— когда ты учился, а нам Ольга Николаевна ничего не объясняет. Всё только спрашивает и спрашивает.
— Не понимаю, как это вас учат!
— Вот так,— говорю,— и учат.
— А что вам рассказывала Ольга Николаевна в классе?
— Ничего не рассказывала. Мы решали на доске задачу.
— Ну-ка, покажи, какую задачу.
Я показал задачу, которую списал в тетрадь.
— Ну вот, а ты тут ещё на учительницу наговариваешь! — воскликнул папа.— Это ведь такая же задача, как на дом задана! Значит, учительница объясняла, как решать такие задачи.
— Где же,— говорю,— такая? Там про плотников, которые строили дом, а здесь про каких-то жестянщиков, которые делали вёдра.
— Эх, ты! — говорит папа.— В той задаче нужно было узнать, во сколько дней двадцать пять плотников построят восемь домов, а в этой нужно узнать, во сколько шесть жестянщиков сделают тридцать шесть вёдер. Обе задачи решаются одинаково.
Папа принялся объяснять, как нужно сделать задачу, но у меня уже всё в голове спуталось, и я совсем ничего не понимал.
— Экий ты бестолковый! — рассердился наконец папа.— Ну разве можно таким бестолковым быть!
Мой папа совсем не умеет объяснять задачи. Мама говорит, что у него нет никаких педагогических способностей, то есть он не годится в учителя. Первые полчаса он объясняет спокойно, а, потом начинает нервничать, а как только он начинает нервничать, я совсем перестаю соображать и сижу на стуле, как деревянный чурбан.