Но это еще не беда — время есть. Спокойно, спокойно, спокойно…
А в уши свистел ветер.
* * *
— Данила бежит! Из девятьсот одиннадцатой, из нашей, — с видом завсегдатая, знающего в лицо каждого участника состязания, сказал толстощекий мальчик, пристроившийся по правую руку от Елены Серафимовны.
Скрывая улыбку, она искоса посмотрела на него — на его круглый, почти наголо остриженный затылок и щеточку светлой короткой челки, выглядывающую из-под козырька «капитанки»; посмотрела на его веснушчатый широкий, покрытый маленькими капельками пота нос. Он сидел на собственных ладонях и подпрыгивал, как будто это были не ладони, а пружинки.
И вдруг толстяк вскочил со скамейки и стал лупить кулаками по свежеокрашенным перилам. Его лицо выражало одновременно волнение, азарт, почти страдание.
Махали платками стоявшие внизу девочки, встречая и провожая бегущего Яковлева, как будто бы он был не мальчик, а поезд, проходящий мимо них.
Положение ее друга было, видимо, очень серьезное: кто-то пытался его обогнать.
— Данька! Жми, обходи, валяй! — заорали истошно у беговой дорожки.
И бедная, почти оглушенная Елена Серафимовна от растерянности выронила из рук палочку.
* * *
Яковлев летел по третьей беговой дорожке.
— Жми, обходи, валяй! — не своим голосом кричали Иванов и Денисов.
— Даня, Даня, Даня! — звенела колокольчиками женская 85-я школа. (Болельщицы поддерживали морально.)
Рядом с ним по зеленой молоденькой травке, махая обеими руками, бежала маленькая девочка. Отдав ему в свое время две золотые рыбки, она желала теперь увидеть его победителем.
Бежать. Бежать. Бежать. Быстрее. Быстрее. Быстрее.
Он слышит у левого своего уха свистящее дыхание мальчика с пятой беговой дорожки.
— Даня, Даня, Даня! — кричат болельщицы из 85-й женской школы.
Быстрее, быстрее! Еще быстрее… Но что это? Кто?..
Нет, у него не хватает времени задуматься.
Счастливая уверенность в победе вдруг перехватывает дыхание у Яковлева.
В первом ряду сидит Елена Серафимовна. Пришла!.. На одну кратчайшую долю секунды встречаются глаза мальчика с ее глазами. И он отвечает на ее взгляд частой дробью бьющих о землю ног.
Снова барьер. Собрав все силы, последние силы, он опять отталкивается от земли, описав в воздухе великолепную дугу. Теперь беговая дорожка лежит перед ним широкая, открытая, уже не заслоненная никем. Там где-то позади, за плечами, слышится свистящее дыхание отставшего мальчика.
Вот и финиш. Взвиваются два легких красных конца прорванной ленты. Чьи-то руки перехватывают его: Сашка!
— Молодец, хорошо! — коротко говорит Зоя Николаевна.
Но Даня ничего не слышит. Он занят. Его глаза разыскивают Елену Серафимовну. Она! Пришла! Он не ошибся. Издали ее лицо кажется усталым, маленьким. Елена Серафимовна привстала и машет ему рукой.
— Объявляем результаты первого забега, — равнодушно и гулко говорят из рупора, — у-у-у — дистанция восемьдесят метров… у-у… барьерный бег. Яковлев, шестой класс «Б» девятьсот одиннадцатой школы, двенадцать с половиной секунд…
А вокруг до того хорошо, до того празднично!.. Только теперь он заметил, что кругом весна, увидел небо, деревья, траву.
— Второй забег, на старт!
Он смотрит на Зою Николаевну. Она опять волнуется. (Странно… как будто бы он не разорвал только что ленточку финиша.)
А все уже как будто совсем забыли о нем. Все снова сгрудились у беговых дорожек, толпятся, кричат: «Ого-го! Шурка! Борька! Давай! Жми!..»
Сначала бегут ребята из их школы — вторая смена. Потом — из 146-й. Надо бы посмотреть. Но у Дани почему-то не хватает на это сил. Он несколько раз вяло пытается заглянуть через чье-то плечо, но ничего толком не видит. Голоса сливаются в сплошной гул.
И вот шум опять становится сильнее, звонче топают ногами, хлопают в ладоши. Стало быть, добежали.
— Корольков, четырнадцать секунд, — объявляет диктор.
Даня невольно вздыхает с облегчением:
«Значит, нас еще пока не перекрыли».
Потом бежит 87-я, 91-я, 130-я…
И вдруг голос диктора значительно произносит:
— Начинаем первый забег шестых классов женских школ!
Даня приподнимается на цыпочках, стараясь разглядеть беговые дорожки.
Что такое? В узком промежутке между двумя сдвинутыми головами мелькнуло знакомое плечо, пронеслась светлая коса с красной ленточкой.
— А ну, пропустите, ребята!
Даня с силой раздвигает ребят и прорывается вперед.
В эту самую секунду мимо него, тяжело дыша, пробежала толстая девочка. Он сразу узнал ее: Таня! Его недавняя партнерша по катку. А там, впереди, по другой стороне круга, плечо в плечо бежали две девочки. Он ясно видел их лица. Одна была незнакомая, другая — Лида.
Приседая чуть ли не на корточки около беговых дорожек, звонкоголосый шестой класс 85-й женской школы подбадривал:
— Лида, Лида, Лида, Лида!.. Чаго, Чаго, Чаго, Чаго!..
Подруги щедро отдавали усталой Лиде всю свою еще не израсходованную в соревнованиях энергию.
Когда он прыгал через барьер, она кричала и махала ему руками. Он слышал ее голос и узнавал его.
Но теперь, когда бежала она, у него не хватало смелости, не хватало дыхания крикнуть: «Лида!» (Или еще, чего доброго, «Чаго!»)
Он стоял, сжимая кулаки, не отрывая от нее глаз.
«Быстрее, быстрее, быстрее… Лида, Лида, я тут!»
Она бежала, и Дане казалось, что вслед за Лидой по беговой дорожке несется тонкое облако желто-золотой пыли.
Лети! Лети! Лида, милая, золотая… Еще секундочку, Лида! Еще одну, последнюю секундочку, последнюю, последнюю, последнюю секундочку, Лида!..
Раз!
И оборвалась ленточка финиша. Все потонуло в крике звонкоголосого шестого. Восемьдесят пятая женская восторженно встречала победительницу.
* * *
— Порядок! — с удовлетворением сказал розовощекий мальчик, сидевший рядом с Еленой Серафимовной. — Восемнадцать секунд. Слыхали?
Елена Серафимовна кивнула головой:
— Как же, как же, слышала.
Мальчик уселся поудобнее, достал из кармана аккуратно завернутый завтрак и принялся уплетать за обе щеки.
Болтая ногами и жуя бутерброд с яйцом, он то и дело поглядывал на Елену Серафимовну и решал в уме нелегкую задачу: у кого это из ребят такая особенная бабушка? Пришла на соревнования (да мало что пришла — на машине приехала!) — видать, сильно интересуется. Ему хотелось спросить, в какой школе учатся ее внуки, но он не решался.
Она была чем-то похожа на заведующую гороно (он видел одну такую заведующую в прошлом году в школе), немного напоминала доктора, который вытаскивал у него из горла рыбью косточку, и смахивала еще на кого-то в том же роде. Одним словом, он понимал, что это не обыкновенная старушка, которая только нянчит своих внуков, а, бесспорно, деловая и ученая бабушка.
Елена Серафимовна заметила, что мальчик внимательно разглядывает ее, и решила с ним заговорить.
— Ты, кажется, только что кричал «чага»? — спросила Елена Серафимовна. — Что это, собственно, значит: чага? Я тогда не собралась у тебя спросить. (В глубине души она была уверена, что «чага» — это какое-то специальное спортивное словечко, вроде морского «майна-вира».)
— Чаго? — удивившись, сказал мальчик и поднял белые бровки. — Чаго — это такая фамилия. Это фамилия той девчонки, вот что пришла первой. Заметили?.. Между прочим, очень даже порядочно бежала. И на коньках она катается ничего. (Пауза.) Она и плясать здорово может. На Октябрьских у них в женской был вечер — так она выступала… — Он доел бутерброд и вытер губы тыльной стороной руки. — Она у них всегда выступает…
Елена Серафимовна любезно кивнула головой.
Мальчик посмотрел на нее блестящими от оживления глазами. Ему, видимо, очень хотелось, чтобы она спросила его еще о чем-нибудь. Но Елене Серафимовне больше не о чем было спрашивать. Так и не дождавшись вопроса, мальчик отвернулся и сказал, рассеянно глядя в другую сторону:
— Между прочим, моя сестренка.
— Ах, вот как… Очень милая девочка! — желая доставить ему удовольствие, сказала Елена Серафимовна.
— Чего?.. Милая? — Мальчик возмутился. Как бы не так!.. Настоящая ведьма!
Елена Серафимовна с соболезнованием покачала головой:
— Неужели?
Вместо ответа мальчик значительно поджал губы.
— А тот вихрастый, который тоже первый прибежал, — Яковлев Данила, письма ей пишет. Только почерк у него не особенно разборчивый.
Елена Серафимовна удивилась:
— Вот как?
— Ага. Пишет и пишет, — прыснув, повторил мальчик. — А бабушка сказала: «Очень я об нем сожалею (мальчик опять фыркнул), потому что у Лидушки характер тяжелый…»
Неизвестно, чем бы кончился этот разговор и что именно рассказал бы еще Елене Серафимовне о своей сестре болтливый мальчик, если бы в эту минуту к ней не подошел Александр Львович.
