Однако и наука и философия дзэн оказались бессильны смягчить его крутой нрав — слишком крепко сидела в нем «закваска Нонака».
Этот злосчастный склад характера можно считать наследственным в семействе Нонака — отец в полной мере унаследовал те же свойства. Кагэю был женат на двоюродной сестре князя Тоситака Икэда, властителя замка Химэдзи; влияние дома Икэда немало способствовало почетному положению Кагэю в семье Ямаути. Обещание увеличить жалованье Кагэю до тридцати тысяч коку тоже было дано по ходатайству Тоситака Икэда. Но старый князь умер, не успев выполнить обещание, а Сюриноскэ, опекун нового князя, не только нарушил волю покойного, но еще и сократил жалованье Кагэю до одиннадцати тысяч.
Вне себя от гнева, Кагэю сел на корабль и в полном одиночестве покинул клан Тоса, бросив на произвол судьбы и дом и жену, как будто решил навеки порвать все связи с родиной.
Высадившись в Химэдзи, он нашел временный приют в доме Икэда, но отверг предложение князя Тоситака, который, жалея его, предложил ему службу, и отбыл дальше, в Киото. Он разуверился в людях, возненавидел самурайскую службу. Никогда в жизни он не будет больше служить — так решил Кагэю.
Жена последовала за ним, но вскоре умерла в Амагасаки. Впоследствии он женился вторично на некоей Ман Акита из города Осака. От этой Ман и родился мой отец. Это произошло в 1-м году эры Гэнва (1615 г.), в городе при замке Химэдзи.
Годы военных смут миновали, страной правил третий сёгун из дома Токугава. Наступили новые времена, отныне человека ценили не только по его заслугам на поле брани, не за одну лишь воинскую доблесть.
В ту пору Сакаи превратился в оживленный торговый город, там процветала торговля с дальними странами, в гавань приходили даже голландские корабли — покупателей привлекали диковинные заморские товары. В одной из таких лавок приютились мать с сыном, добывая пропитание поденной работой. В оживленной торговой гавани было не так уж трудно добыть средства к существованию. Даже слабые женские руки здесь могли найти применение. Тут и поселилась госпожа Ман. Могучее дыхание новой эпохи, ощутимое на каждом шагу, будет полезно сыну, которому предстоит жить в новые времена, решила мать.
Об этом периоде жизни отца ни матушка, ни кормилица, ни старший брат почти ничего не знали, о нем сохранились скудные сведения. Сам отец тоже никогда не рассказывал о своем детстве, полном лишений. Характером он пошел в своего отца — такой же молчаливый, суровый, порывистый и прямой. Так называемый «нрав Нонака» он унаследовал полностью. Взгляд отца был всегда устремлен только вперед. Вплоть до самой опалы он никогда не ведал сомнений. Отцу миновало двенадцать лет, когда случай свел его в городе Сакаи с Сёскэ Окура, одним из главных сановников клана Тоса. Своей блестящей карьерой он во многом обязан прозорливости Окура, сумевшего разглядеть незаурядные способности мальчика. Вскоре, благодаря содействию Окура, отца усыновил Гэмба Нонака, дальний родственник, глава дома Нонака, старший самурай и верховный правитель клана Тоса. В доме Гэмба еще здравствовала бабка отца, госпожа Го. Таким образом, вступление отца в семью Нонака было вполне оправдано.
Гэмба Нонака, который приходился мне не родным дедом, владел доходом в пять тысяч девятьсот восемьдесят коку зерна и считался одним из шести «главных людей» клана Тоса. Перед ним трепетали — он обладал огромной властью и, как правитель, отличался суровостью. Отцу предстояло стать его зятем — Гэмба принял его в семью с намерением выдать за него младшую дочь, госпожу Ити. Тринадцати лет отец переехал в Тоса и вместе с матерью поселился в доме Нонака.
О моей бабке, госпоже Ман, я много слыхала и от матушки, и от старшего брата. Довелось мне читать и оставшиеся после нее рукописи.
Отец горячо любил свою мать и оказывал ей все почтение, какое только возможно. Право, можно без преувеличения сказать, что дороже всех на свете была ему не законная супруга госпожа Ити, не моя матушка и другие наложницы, не дети, рожденные от этих наложниц, а политика и вот эта госпожа Ман. Поистине трудно было бы сыскать мать и сына, которые до такой степени обожали друг друга, почти как влюбленные.
Похоже, что госпожа Ман была влюблена скорее в сына, чем в своего мужа Кагэю. Из ее рукописей нетрудно понять, как глубоко верила она в его таланты (казалось, она почти предвидела блестящую карьеру отца), каким обожанием его окружила и вместе с тем как беспристрастно и трезво сумела оценить его властный нрав, вызывавший мучительную тревогу за его будущую судьбу. Все эти чувства были отражены в ее манускриптах так ярко, что, читая их, я невольно ощутила привкус чего-то почти греховного в ее отношении к сыну.
Когда Гэмба Нонака пожелал усыновить Сахатиро и сделать его своим наследником, госпожа Ман долго колебалась. Годы лишений сделали ее осторожной, она не доверяла этому внезапному повороту судьбы.
Она не сомневалась в талантах сына и горевала, что лишена возможности отшлифовать его дарования — в новые времена наука стала необходимостью. Что бы ни ожидало ее впереди, недопустимо зарывать в землю таланты сына. Ради него она готова была терпеть любые страдания. Какими бы горестями ни была чревата новая жизнь, она все стерпит ради сына. Должна стерпеть…
Так мать с сыном переехали в Тоса и поселились в обширной усадьбе семейства Нонака, рядом с главными воротами замка Коти. Отец больше не носил детское имя (Когда подросток достигал совершеннолетия, ему давали новое, «взрослое» имя. Это отмечалось специальным обрядом.) и назывался теперь Дэнэмон Ёсицугу Нонака.
Двадцати двух лет, в 13-м году эры Канъэй (1636 г.), он стал главой дома Нонака, одновременно унаследовав от приемного отца должность главного правителя клана.
Сёскэ Окура, отыскавший подростка Сахатиро в закоулках города Сакаи, усиленно рекомендовал влиятельным лицам клана доверить Дэнэмону Нонака должность правителя — юноша был воплощением прямоты, честности, верности идеалам, обладал острым, как у сокола, взглядом. С помощью Окура удалось преодолеть сопротивление некоторых знатных семейств, недовольных назначением молодого правителя. Окура — невысокий, тихий, вдумчивый человек, известный своей осмотрительностью и высоким чувством ответственности, был весьма влиятелен, с его мнением считались.
Это он, одаренный математик и терпеливый, усердный труженик, постепенно выправил финансовые дела клана и предотвратил неминуемый крах.
Окура любил Дэнэмона. Не мог не любить, хотя нрав Дэнэмона был прямой противоположностью его собственному. Много лет спустя, когда старик удалился от мирских дел, он по-прежнему сохранил привязанность к моему отцу и продолжал следить за его делами. И пока вдумчивый взгляд старого Окура следил за деяниями молодого правителя, замыслы отца воплощались в жизнь один за другим и ни злоба, ни зависть не смели чинить ему тайных козней.
Мне представляется злой иронией, почти издевкой, что мы, братья и сестры, занимаемся здесь, в темнице, наукой, которой посвятил свою жизнь отец, и эти чисто книжные упражнения составляют единственный смысл нашего существования…
Потому что ненависть, которая до сих пор преследует нас, вызвана именно неустанной практической деятельностью отца. Увлеченно преодолевая все трудности, воплощал он в жизнь свои политические идеалы. Эти идеалы целиком и полностью вытекали из учения «нангаку» (Нaнгaку» — так называлась одна из поздних разновидностей конфуцианства в Японии, возникшая во второй воловине XVII в. на юге страны, в первую очередь — в клане Тоса. Учение «нангаку» отличалось от ортодоксального, консервативного конфуцианства в первую очередь элементами стихийного рационализма: придавало большое значение понятию материи, подчеркивало важность экономики. Все это ставило учение «нангаку» в положение оппозиционной идеологии.), которому он был так самозабвенно предан…
Отец отошел от философии дзэн и обратился к конфуцианству в 14-м году эры Канъэй (1637 г.) когда, сопровождая князя во время очередной поездки в Эдо, он получил в подарок от одного из друзей «Учение о центре истины». Новое учение сразу покорило отца силой, новизной, свежестью. Он с увлечением погрузился в изучение его догматов.
В клане Тоса тоже были ученые-конфуцианцы. В ураганах междоусобиц наука, казалось, окончательно захирела, однако слабый огонек ее все еще теплился — Нансон Байкэн, потомок вассалов Оути, укрывшийся от военных бурь в клане Тоса, продолжал развивать конфуцианское учение. Его дело продолжил Дзитю, настоятель храма Синдзедзи, вскоре сбросивший рясу. Он принял мирское имя Тани Дзитю и, поселившись в Нагахама, на юге Тоса, занялся врачеванием, в то же время проповедуя основы конфуцианства.
Особенность его учения состояла в новом толковании понятия материи и в признании важности опыта. Он ставил материю превыше всего, придавал большое значение хозяйствованию и считал, что конечная цель науки состоит в том, чтобы способствовать процветанию страны.
