Жора Белей свободно подтянулся шесть раз и вернулся в строй.
Лейтенант, переходивший от отделения к отделению, в этот момент оказался поблизости.
— Рядовой Белей, к снаряду, — скомандовал лейтенант. Жора вернулся под перекладину, недовольно взглянул на трубу, до блеска вытертую солдатскими руками.
— Выполняйте, — велел лейтенант.
Жора повис, быстро подтянулся восемь раз, словно спешил избавиться от чего-то надоевшего.
Лейтенант остановил его, как только он сделал попытку уйти.
— Я же уже! — буркнул Жора.
— К снаряду!.. Вы можете на отлично сработать.
Жора, видно, рассердился, бросился на перекладину, точно сломать ее намеревался, подтянулся пятнадцать раз подряд.
— Георгий Белей, Советский Союз, — подражая судьям-информаторам, выкрикнул Костя Журихин. — Есть мировой рекорд!
Костя хохмил, но не мог скрыть, что завидует. Сосредоточенный, даже строгий, он быстро прошагал под снаряд, остановился, сжал губы. Ему удалось подтянуться одиннадцать раз.
Перед тем как возвратиться в строй, он обратился к лейтенанту:
— Разрешите повторить упражнение?
Юра смотрел на Костю неодобрительно — пижонит парень: Мол, вот я какой: сразу могу повторить, да похлеще повторить, не то что другие!
Неслышно, невидно появился командир роты капитан Малиновский. Он стоял напротив отделения, сведя руки за спиной и ссутулив плечи.
В этом полку до войны служил его отец, участник гражданской. Батальоном командовал. Сказались давние раны: еще нестарым умер Малиновский-старший. И стал Малиновский-младший сыном полка. Ни на день с той поры не покидал усыновившую его часть. Всю войну был связным на пункте сбора донесений. После войны служил срочную, а потом остался на сверхсрочную. Здесь, в полку, подготовился к офицерскому экзамену.
— Кто следующий? — взгляд капитана обошел строй.
Юра вышел из строя, повис на перекладине. И сорвался на счете «пять».
— Вы можете сказать — почему упражнение не дается вам?
— Слабо́, значит…
— А вы точно знаете, что «слабо»? Вы уверены, что сделали все возможное?
Юра молчал.
— Товарищ капитан, это первая тренировка, — объяснил лейтенант.
— Знаю… Помню…
Капитан подошел к Юре совсем близко — в шаге остановился.
— Вообразите, что враг сбил нас с рубежа. Мы вынуждены быстро отойти на новый. Отойти, закрепиться, дать отпор. А тут неожиданное препятствие. Стена. Я подтянулся, закинул ногу — и на той стороне. А вы не сумели. Враг настиг вас. Что вам остается? Руки вверх тянуть? Или пулю в лоб? — капитан сморщился. — Для того ли в бой идем, чтобы пускать себе пулю в лоб? И из-за чего?
Юра покраснел от обиды.
— К снаряду, — капитан глазами указал на перекладину.
Юра не считал, сколько раз подтянулся. У него в глазах чернело, когда он напрягал руки и вскидывал вверх тело, едва не стукаясь подбородком о вытертую сталь перекладины.
Уже стоя на земле, он посмотрел в глаза капитану, словно сказал: «Видали?»
— Вот так, — строго произнес капитан, кинул ладонь к козырьку и ушел…
— Теперь можно мне? — нетерпеливо спросил Костя.
— Можно, — с улыбкой кивнул лейтенант.
Костя «завелся». Костя хотел повторить или превзойти результат Жоры Белея. А может быть, и лейтенанта Чепелина. И его волновало только это. Он шел к перекладине, как на побитие рекорда, как если б выступал на олимпийском помосте под взором тысяч людей, под прицелом беспощадных судей и всевидящих телекамер. Когда он замер под перекладиной, ребята затихли в напряженном ожидании.
Костя подтягивался размеренно, экономно. И опять лишь одиннадцать раз.
— Результат чемпиона мира товарища Белея недосягаем, — прокомментировал Бембин.
Опустив голову, Костя стал в строй. Когда он поравнялся с лейтенантом, тот обнял его за плечи:
— Ничего, у вас есть характер. Остальное приложится…
После обеда выдалось немного свободного времени — по недавним, штатским, меркам — кроха времени, но и эта кроха была дорога, и не использовать ее — мотовство. Юра решил написать отцу. Ушел из казармы, прихватив папку-планшет, чтобы подложить под лист бумаги. Устроился на скамейке в конце аллеи под шумной раскидистой белолисткой.
Фразы точно выстреливались. Не щадя себя, он признался отцу в том, что начал службу хуже, чем хотел, что не такой он ладный, как самому представлялось. Веселого мало, гордиться нечем.
Письмо получилось короткое, но все было сказано. Однако что-то мешало запечатать его в конверт. Юра поразмыслил, что бы еще такое приписать, но слова не шли, и он сунул письмо в папку-планшет.
Место было хорошее, не хотелось его покидать, но пора было идти. С сожалением Юра оглядел все вокруг и невольно задержал взгляд на светлой и яркой картине. Она — как цветной кадр: сверху ее обрезала густая крона белолистки, снизу — каменная ограда, слева — угол клуба, справа — высоковольтная мачта. В узком прямоугольнике прорисовались покатые горы в пенистой зелени, чуть волокнистые облака, наискось рассеченные белым следом самолета. Над оградой, резко выделяясь на фоне гор, стояли башенки новых домов. Все так легко, соразмерно, красочно, что почти не верилось в реальность этой картины. Будто привиделось.
Юра раскрыл папку-планшет. На бумагу упала зеленая тень листвы. Понимая, что времени почти нет, он тем не менее достал из коленкорового карманчика карандаш, провел линию — обозначил ограду. И уже не мог остановиться: мягко нанес волнистые контуры гор и резко — грани зданий. Впервые натура, такая, какая она есть, совпала с тем, что грезилось в мечтах.
— Хорошо увиделось…
Юре почудилось, что он сам подумал так, и сказал:
— Кажется, научился видеть…
Захлопнув планшет, Юра оглянулся: за спиной стоял сержант Ромкин.
— Иногда я тут занимаюсь, — объяснил сержант. — Пришел, а здесь вы. И загляделся без разрешения.
— Пожалуйста, занимайтесь, я пойду.
— Пока заглядывал вам под руку, время ушло…
— Да, идти надо…
— Пойдемте вместе… В художественный собираетесь подать?
Они шли в тени деревьев, шли медленнее, чем полагалось.
— Куда мне! В архитектурный мечтаю. Попасть бы…
— Попадете. Тому, кто хочет в институт, в армии помогают. Да вы и сами времени не теряете.
— Нынче само так вышло…
— Это и хорошо, что само. — Сержант зашагал быстрее. — Значит, глубоко все сидит.
Юра с трудом поспевал за сержантом — шаг у того сильный и широкий. Хоть беги! Ромкин молчал. Молчал и Юра, но молчание было добрым. Юра был рад тому случаю, что свел его с сержантом за делом, далеким от службы.
У казармы Ромкин на миг задержался:
— Не таитесь. Ваши занятия не противоречат службе.
В первый же недолгий перекур Юра закончил письмо. Приписал, что не забывает об архитектурном институте, кое-что предпринимает.
Эта приписка, убежден был Юра, скажет отцу и матери больше, чем длинные заверения. Они поймут: дела его наладятся — он сделает все, чтобы они наладились…
Второй день волновалась тетя Катя, второй день она вспоминала, что пережила, обнаружив исчезновение Максима.
— Твое бегство могло свести меня с ума, — жаловалась тетя. — Какие вы, дети, жестокие, бессердечные… Мало ли что могло случиться, а я ничего не знаю!
— Ну что могло случиться? — успокаивал ее дядя.
— Ребенок только что приехал в город, ребенок ни с кем не успел познакомиться, ребенок, как все дети, любопытен, ребенок…
— Тетя Катя, я уже пионер!
— Ничего, что пионер; для меня ты всегда будешь ребенком!
Тетя, словно мама. Та тоже на редкость беспокойная, та только папе не говорит, что для нее он, папа, всегда будет ребенком, а Максиму и Володе — каждый день.
— У этого ребенка гражданское самосознание уже просыпается, — возражал дядя.
— Просыпается!.. Пусть сначала совсем проснется! — перебивала тетя.
— Уже давно проснулось! — убеждал Максим. — Ничего со мной нигде не случится. Что я, во Вьетнам сбежал, что ли?
— Во Вьетнам! — испугалась тетя. — Еще этого не хватало, чтоб ты от нас во Вьетнам сбежал! Что за порода синевская? Лева в детстве в Испанию рвался…
— Не так уж и в детстве, — обиделся дядя.
— Не призывали — значит, в детстве, — твердо сказала тетя.
— И порода тут ни при чем. У каждого поколения — своя Испания. Какой же он пионер, если не мечтает помочь тем, кто борется за свободу?
— Подскажи, подскажи ему! Он завтра в порт пойдет и в трюм теплохода влезет!
— Я знаю, что ничего из этого не получится, — с сожалением сказал Максим.
— Спасибо и на этом! — тетя даже поклонилась.
Но тетя не только волновалась, она еще составляла план на этот и на ближайшие дни, такой план, чтобы Максиму было интересно, полезно и чтобы занимало его полностью.
