— Ну, это же простой ситец, — с гримаской ответила другая.
Анка отошла. Но услышанные слова долго звучали у нее в ушах. И особенно четко вспомнились на следующий день, когда она прошла за высокую ограду фабрики и принялась за свою обычную работу.
«Простой ситец», — сказала та девочка и, вероятно, совершенно не имела понятия о том, что значит «простой ситец». Так же как не понимала этого и сама Анка, даже тогда, когда мать рассказывала ей, как там, на фабрике. Только собственными глазами надо было увидать, что такое этот ситец.
Анка была как-то в кино, и как раз шел фильм о неграх. Глядя на быстро мелькавшие на экране картины, Анка узнала, как растут на полях хлопковые кусты, как из созревших, бурых коробочек высыпается белая хлопковая вата, как собирают ее в большие корзины негры — мужчины, женщины и дети. Видно было, как там, должно быть жарко, — экран пылал солнечным блеском, на небе не было ни одного облачка. Под этим знойным небом, под палящими лучами солнца негры собирали хлопок, с их лиц струился пот. Потом они складывали хлопок в огромные тюки, и корабли увозили их далеко-далеко. В порту грузчики перегружали тяжелые тюки в поезда, и хлопок путешествовал дальше. Наконец, высоко нагруженные пятитонки подъезжали к воротам фабрики. Тут уж не нужно ни кино, ни экрана. Анка сама уже знала, что дальше происходит с хлопком.
Мягкую хлопчатобумажную вату торопливо трепали руки девушек, расчесывали хитроумные машины, и механические самопрялки, которые обслуживала Анка, вытягивали ее в длинную-длинную, так часто обрывающуюся нить. Нить наматывалась на жужжащие шпули, чтобы потом перейти в ткацкий цех. Там грохотали рамы станков, над которыми в течение восьми часов гнулись мужчины и женщины. Из ткацкой готовые куски материи шли в красильню, в комнату с цементным полом, где в котлах кипит краска и все застилает густой пар. Потом еще сушилка, потом упаковочная, и только после всего этого «простой ситец» отправлялся в магазины, где руки продавщиц раскладывали его в витрине, чтобы он привлекал глаза прохожих своими красками и блеском.
«Сколько же пришлось мне связать концов, чтоб напрялось нитей на одно ситцевое платье?» — думала Анка. Но она знала, что считать бесполезно — нитки обрывались так часто! А сколько раз приходилось ткачихе сгибаться над рамой ткацкого станка, сколько сырости вдыхать в красильной, сколько движений проделать в упаковочной, чтоб, наконец, с фабрики вышел готовый кусок ткани!
Анка на минуту выпрямила спину и окинула взглядом цех. В воздухе носилась белая хлопковая пыль. Мало помогали гудевшие у потолка слишком маленькие вентиляторы: пыль была сильнее их, не всасывалась полностью, не улетала вся. Все, даже волосы и лица работниц, было какое-то бледное и серое от этой пыли, раздражавшей глаза и оседавшей в легких.
«Съест тебя хлопок», — вспомнились Анке полные горечи слова одной из старых работниц. И в самом деле, все они выглядели так, как будто хлопок съедал их.
«В каждой ниточке есть моя работа, крохотная доля моей жизни, — подумала Анка, торопливо связывая оборвавшуюся нить. — Неправы были те девочки — за ситцем наработаешься не меньше, чем за шелком!»
За этими размышлениями восемь часов шли быстрее, чем обычно. Громко загудела фабричная сирена.
— Кончать работу! — громко произнес проходивший по цеху мастер, и, как от прикосновения волшебного жезла, сразу замолк стук и грохот машин. Странно звучала тишина в привыкших к непрерывному шуму ушах — она-то и казалась громкой.
Волна людей вылилась через большие ворота фабрики. Анка быстро свернула в сторону, хотя товарки и упрашивали ее немножко пройтись с ними. Да, им, может быть, и можно погулять, Анка же всегда спешит домой. Что там с детьми? Не случилось ли с ними чего-нибудь дурного? Никогда не могла она забыть тот момент, когда узнала про несчастье с Адасем.
Но дома все было в порядке. Игнась готовил уроки, Зося штопала чулки, Адась играл с приблудным котенком, который как-то приплелся за Зосей с улицы, да так и поселился в комнатке на чердаке.
— Кушай скорее! — сказал Адась. — Ты мне что-то обещала.
— Что обещала? — не могла припомнить Анка.
— Вчера ты мне обещала. Нет, не вчера, а когда был дождь и ты не хотела меня пускать во двор.
— А! Помню, помню.
— Вот видишь! Сама говорила: если обещают, надо исполнять.
— Ладно, ладно! Только какую же тебе сказку рассказать? — задумалась Анка, видя, как Адась с нетерпением топчется около ее стула.
— Какую хочешь. Только длинную-предлинную, как до конца улицы.
— Чинить горшки, кастрюли лудить! Паять, лудить, горшки чинить! — донеслось вдруг со двора.
— Аа… жестянщик! А в голубом котелке у нас дырка! — воскликнула Зося, подбегая к окну.
Через минуту по лестнице зашлепали тяжелые шаги. Жестянщик взял котелок и хотел выйти паять на лестницу. Но на улице было холодно, и Анка предложила ему остаться в комнате. Он присел на табурет у печки и принялся за работу. Адась забыл про сказку и с любопытством смотрел, как работает жестянщик.
— Заплатку поставим, и котелок будет, как новый, — сказал он.
— А проволока у вас зачем?
— А это чтоб горшки обтягивать. Когда глиняный горшок треснет, он уж никуда не годится. А я его обтяну проволокой — дольше нового продержится…
Адась посмотрел на дырявые, стоптанные сапоги лудильщика и задумался, можно ли сапоги тоже проволокой обтянуть. Лудильщик заметил взгляд мальчика.
— Что, на сапоги смотришь? Ну нет, сапог проволокой не обтянешь! А эти отслужили. Долгую дороженьку прошли.
— Вы издалека?
— Да, малец, издалека, — сказал слесарь, не проявляя, однако, охоты продолжать разговор. Запаял котелок, взял деньги и ушел.
Через минуту на соседнем дворе опять раздавалось его громкое:
— Лудить, паять, горшки, кастрюли чинить!
Адась снова вспомнил обещание сестры.
— Анка, а сказка?
Анка очень устала, и ей не хотелось сейчас говорить. Но надо же было занять как-нибудь настойчивого братишку.
— Ну, вот тебе сказка. Жил-был котелок. Сделали его на фабрике и послали в магазин. Стоял потом котелок на плите, варился в нем суп и картошка. Но вот сделалась в котелке дырка. Загрустил котелок, что его выбросят на помойку. А тут пришел жестянщик и починил котелок. И завтра Зося сварит в нем суп!
— Э… это вовсе не сказка! — возмутился Адась. — И это совсем не интересно!
— Не интересно? А вот если бы не жестянщик, так завтра не было бы супа. Зося, что ты хочешь завтра варить?
— Мучную похлебку… Нет, похлебка вчера была. Щи, что ли?
— Вот видишь! Щи, ты их так любишь! А если бы не жестянщик, не было бы щей!
Адасю это понравилось.
— А если бы не угольщик, не было бы угля! — сказал он.
— Угольщик только разносит уголь. А добывают его в шахтах шахтеры.
— А кто самый главный?
— Как это самый главный? — не поняла Анка.
— Ну, самый-самый главный из всех, ну, из всех работ.
— Все главное, — медленно сказала Анка.
И вдруг как-то совсем по-иному посмотрела на свою маленькую комнатку. Она прижала к себе братишку.
— Вот погляди: печник сделал печь, столяр — стулья, стол, комод, каменщик выложил стены из кирпичей, маляр выкрасил потолок и стены, рабочие на фабрике сделали лампу, в типографии напечатали книжку, по которой учится Игнась. Подумай только, сколько людей работало, чтобы мы могли вместе сидеть тут за столом!
— А я не работаю!
— Ну, ты еще маленький. Вот вырастешь, тоже будешь работать.
— А на твоей фабрике ты что делаешь?
— Я, знаешь, связываю нитки, когда оборвутся. А если бы не было ниток, не было бы тканей. А если б не было тканей, во что бы мы одевались?
Анка усмехнулась. Ей самой только сейчас пришло в голову, что и ее работа важна. Так же важна, как и всякая другая, как всякий труд, вложенный в предметы, которые нас окружают, которыми все пользуются, подчас не отдавая себе даже отчета в том, что в них частичка человеческой жизни, усилий, напряжения, труда.
Адась не знал, что такое неделя.
— Это от воскресенья до воскресенья, — объяснила ему Зося.
Но и это не очень-то помогло. Совсем как с сиренью. Каждый день Адась ждал, что вот завтра уже будет елка.
— Столько этих неделей проходит, а их все никак меньше не становится! — сердился он. — А можно устроить елку сейчас?
— Нет, нельзя, — ответила Анка и грустно задумалась.
В прошлом году у них была елка, и мать испекла даже пирог с повидлом. Но что будет теперь? Как ни экономно хозяйничала Зося, им с большим трудом едва хватало на самое необходимое. А маленькому братишке так страшно хотелось елки и всего, что он запомнил о ней с прошлого года! У Анки не хватало духу сказать ему, что от елки в этом году, вероятно, придется отказаться.
