— Да вот недавно ты плакала, — вмешался Архипыч, — Сашка, видишь ли, по-матерному выругался. А как ты полагаешь, кто его научил? Погоди, еще и не тому научат!
Пример и угроза Архипыча оказались настолько убедительными, что Анна Васильевна сразу перестала спорить. Восьмилетний сын Степановых, в котором мать души не чаяла, учился во втором классе.
— Ну и что из того, что выругался? — возразил Коля. — Он же не понимает. Услышал где-нибудь на улице, ну и запомнил. Мало у нас ругаются?
Архипыч нахмурился. Вмешательство сына ему не понравилось:
— А ты бы лучше помолчал, Николай. Молод еще отцу указания делать.
— Я не указываю, папа. Я просто так… Константин Семенович насчет идеологического фронта говорит, а ты про Сашку. Ни к чему.
— То есть как это ни к чему? — рассердился отец. — А Сашка, по-твоему, что? Мальчишка, сопляк, никакого внимания не стоит? Ошибаешься, голубчик! Константин Семенович потому и в школу идет, чтобы за таких, как Сашка, бороться. Настоящих людей из них делать. Так я понимаю?
— Так! — подтвердил Горюнов.
— Вот! Слышал? «Учи, пока поперек лавки ложится, а как станет вдоль ложиться — не выучишь». Знаешь такую пословицу?
— А ты разве собираешься ребят пороть? — засмеялся Коля.
— Зачем пороть?
— На лавку-то ложились зачем? Чтобы их пороли!
— Ох, какой ты умный! Тут суть не в том, чтобы на лавку ложиться, а в том, что вдоль или поперек. Тебя, к примеру, поперек уже не положишь. Вон какой вымахал!
— Коля, а у нас и для тебя дело будет в школе, — сказал Константин Семенович.
— Какое? — насторожился молодой человек.
— Электриком.
— На триста целковых в месяц? — усмехнулся Коля.
— Угадал. Ставка триста рублей, но по совместительству. Работы немного.
— Работы я не боюсь, Константин Семенович.
— Да, да. Работы он не боится! — с издевкой подтвердил отец. — Если длинные рубли дадут! Вот какой он комсомолец! Даже на подвиг согласен, если хорошо заплатят.
Коля обиделся и молча отошел в конец комнаты. Самолюбие его было сильно задето, но он не хотел ссориться с отцом.
Анна Васильевна налила чай, села к столу и уставилась на мужа. Она понимала, что если он согласится работать в школе, то предстоит какая-то ломка так хорошо налаженной жизни.
— Не надо сердиться, Коля, — примирительно сказал Константин Семенович. — Отец выразился резко, что называется — перегнул, но, может быть, он в какой-то степени и прав. Стоит над этим задуматься. Ведь если бы у него не было никаких оснований, зачем бы он тебя обидел?
— Я не сержусь, — отозвался Коля. — Это уж всегда так… Отцы и дети. Старая проблема. Всегда отцы недовольны новым поколением.
— Вот и поговори с ним! Какой броней закрылся. Не подколупнешь!
— А потом… я считаю, что каждый человек должен иметь недостатки, — не слушая отца, продолжал Коля. — Сердись, не сердись — бесполезно. С этими недостатками приходится мириться.
— Это что! Ты про мои недостатки говоришь?
— Подожди, Архипыч! — остановил его Константин Семенович. — Коля, а почему ты считаешь, что каждый человек должен обязательно иметь недостатки? Должен! Почему должен? А если их нет?
— Этого не бывает, — снисходительно ответил Коля. — Не может быть человека без недостатков. И пишут об этом, и говорят…
— Ничего себе… удобная теория! — Константин Семенович усмехнулся и покачал головой. — Я думаю, что авторы этой теории создали ее для оправдания своих собственных недостатков. Вредная теория! Ты только подумай, Коля… Возьмем для примера человека, у которого нет недостатков. Как же ему быть? По такой теории выходит, что он неполноценный человек. Значит, ему надо заводить какие-то недостатки. Если в государстве существует подобная теория, нравственность народа должна из года в год падать, а не подниматься.
— Ну, а если это так? — возразил Коля.
— Что так?
— Если есть недостатки?
— Ну, а если они есть, разве с ними нельзя бороться? Как ты считаешь?
— Можно.
— Но сначала давай разберемся, что такое недостатки? Вот, например, человек горячий, вспыльчивый. Это что — недостаток? Как ты полагаешь?
— Ну, если чересчур…
— Вот именно. Человек горячий, вспыльчивый — это свойство его характера. Недостатком оно будет, как ты говоришь, когда он слишком горяч, чрезмерно вспыльчив. Ну, а может этот человек научиться сдерживать себя?
— Конечно может.
— Так! Значит, он может избавиться от этого недостатка. Ну, а если это так, то теоретически мы можем допустить, что человек в состоянии уничтожить все свои недостатки. Верно? А? Так это или не так?
— Так-то оно так… — с сомнением сказал Коля. — А всё же люди говорят… Даже в школе, когда я учился…
— Если в школе так говорили, то поступали как попугаи. Не задумываясь. А ты имеешь свою голову.
— Вот, Николай! — сказал внимательно слушавший весь разговор Архипыч. — Мотай на ус! Константин Семенович сам учитель. А от себя я скажу, что это правильно. Бывает и у нас на завкоме. Прорабатывают какого-нибудь пьяницу, прогульщика… Ну и некоторые тоже политику ведут… «Человек, мол, всё-таки… У всех, мол, есть недостатки. Надо снисходительно относиться!»
Для чего такая политика? А для того, чтобы в другой раз и к нему снисхождение делали. Так ведь, Анна? Как ты по женской линии считаешь? — неожиданно обратился он к жене.
— А я-то тут при чем?
— Скажи свое мнение.
— Мнение… — усмехнулась Анна Васильевна. — Мое мнение, что Коля тоже дело говорит. Не встречала я таких людей, чтобы не ошибались…
— Это другой разговор! Не путай. Ошибаться, конечно, все могут. Но тоже не обязательно! Ты вот, например, когда за меня замуж пошла, не ошиблась? — спросил Архипыч. — А? Или ошиблась?
— Конечно ошиблась! — засмеялась Анна Васильевна.
В комнате высокий потолок и два больших окна, выходящих на Дворцовую площадь. Письменные столы поставлены возле окон, а рядом, для хранения документов и ценностей, железные сейфы. Несмотря на обилие мебели — шкафы для одежды, диван, стулья, — в комнате просторно и светло. На портрете хмурится Ленин, и это его выражение здесь очень подходит.
На завтра назначено совещание в обкоме, где должен был решаться вопрос об опытной школе, и будущий директор — Константин Семенович — торопился закончить дело об ограблении ларька.
Дело простое, мелкое, сумма незначительная. Застигнутые на месте преступления, мальчишки сознались, и по всему было видно, что это у них первый случай. Вместе с ними удалось задержать третьего, уже взрослого парня, по фамилии Волохов. Этот еще «не раскололся», как говорят в угрозыске, но по манере держаться, по повадкам, жаргонным словечкам, которые изредка прорывались, работники милиции понимали, что имеют дело с человеком опытным.
В комнату вошел оперативный работник Васильев. В одной руке он держал небольшой чемодан, а в другой туго набитый портфель. Поставив чемодан на стул, Васильев достал из портфеля протокол обыска и положил его перед начальником отделения.
— Врет он всё, товарищ начальник. Нигде он, конечно, не работает. Преимущественно у матери на шее сидит. Два года как из колонии вернулся. Это и есть Гошка Блин.
— Гошка Блин?
— Ну да. Георгий Волохов, по кличке Гошка Блин.
— Вот оно что… — протянул Константин Семенович. — Значит, старый знакомый. Ничего не скажешь — талантливый юноша.
— У-у… Организатор! — подтвердил Васильев. — Помните, весной на Васильевском острове магазин ограбили? Его шайка.
Константин Семенович откинулся на спинку стула и молча наблюдал, как сотрудник вынимал из портфеля и раскладывал на столе карманные часы, три авторучки, пар десять капроновых чулок и другие, явно краденые мелкие вещи.
Конечно, он помнил это дело. Прекрасное трехэтажное здание школы, где учились четверо виновных и куда он заходил весной, встало перед глазами. Большой вестибюль, вешалка с железной сеткой, полная, с чуть выпуклыми глазами, самодовольная Марина Федотовна… Именно в этой школе Борис Михайлович и предлагает ему стать директором.
— Мать в ночной смене работает. Привез ее сюда. В коридоре сидит, плачет, — сообщил Васильев, вытаскивая из портфеля и разглаживая рукой темно-красный шелковый галстук. — Вот полюбуйтесь!
С этими словами он приложил галстук к груди и повернулся к Горюнову. На широкой нижней части галстука была изображена женщина с рыжими распущенными волосами, в ярко-желтом платье.
— С фокусом, — подмигнул сотрудник и, нащупав пальцами ниточку, потянул за нее. Теперь на галстуке оказался рисунок совершенно голой женщины.
— Какая пошлость! — сморщился Константин Семенович.
— Да, — согласился Васильев. — Так сказать, натурализм. Американская продукция. И где он только откопал такую «красоту»?
