— Конечно это я! — кричу. — Ещё какой я!
— Ну и папа у нас, — сказала мама, — родного сына не узнал!
И тут у нас такое началось! Мама купила много газет и вырезала мой портрет. Она стала в письмах посылать меня всем родным.
Все радовались, шутили и поздравляли нас. А тётя Галя не радовалась — она страшно возмутилась. В её письме было написано, что она умрёт, если я вырасту и стану пожарником. Так и написала. Ещё она написала, что все пожарники всё время только спят. Что они храпуны и бездельники.
А ведь это неправда! Я сам видел, как пожарники тренировались. Они здорово устали. Какие же они храпуны, если усатый командир приказал им даже покурить. Чтобы они отдохнули. И ещё: когда пожарник надел на меня каску, она была вся мокрая от пота. Вот я вырасту и так и напишу этой тёте Гале.
Там, где трещат мотоциклы
Прямо над дорогой высоко-высоко висел длинный красный флаг. На нём было написано белыми буквами: «СТАРТ». А под этими буквами сидели кожаные мотогонщики. На своих мотоциклах. Мне хорошо было видно. Мы с папой и много болельщиков стояли на обочине, у самых канатов. Было очень тихо. Я переступил с одной ноги на другую и услышал, как у меня под ногами заскрипел песок. Вдруг судья махнул флажком. Мотоциклы заревели и рванулись. У некоторых передние колёса так подпрыгнули вверх, будто мотоциклы встали на дыбы, чтобы сбросить всадников. Будто это не мотоциклы, а дикие лошади.
И не успел я опомниться, как ни одного мотогонщика не осталось — все умчались. Осталась только туча синего дыма.
Многие болельщики бросились в сторону. Я тоже бросился, но папа схватил меня за руку.
— Стой здесь! Гонщики идут по замкнутому кругу. Отсюда, — папа показал рукой в сторону поворота, — мы увидим, как они будут проходить вираж.
Рядом с нами спорили болельщики.
— Что там ни говорите, а Гаврилкин придёт первым! — сказал один.
— Кто?! Гаврилкин?! Да ваш Гаврилкин со старта ушёл четвёртым, а Севастьянов — первым!.. — ответил ему дядька в плаще.
— Гаврилкину давно пора пересесть на трёхколёсный велосипед — делать ему уже нечего на кольцевых гонках! — сказал парень в кожаной кепке. В руках у него была газета трубочкой, и он всё ею размахивал.
— Не говорите глупостей! Кто же, по-вашему, может обойти Гаврилкина или, скажем, Севастьянова?! У них — опыт!
— Да хотя бы Егоров!
— Ну, насмешили! Ну, расхохотали!
Парень в кепке так размахался газетой, что сбил шляпу с дядьки в плаще. Шляпа упала и покатилась по земле. Все стали громко смеяться:
— Шляпа улетела!
— Эй, шляпа, лови шляпу!
— Умную голову пошла искать!
Но тут дядька, который кричал, что победит Гаврилкин, показал пальцем на небо и гаркнул:
— Тихо, товарищи!.. Идут.
Мы все бросились к дороге.
Где-то далеко-далеко что-то пищало, как комар. Скоро из писка получился тихий вой, а потом — громкий треск. С этим треском мотоцикл промигнул мимо меня.
Я видел, как мотогонщик лежал прямо на бензиновом баке мотоцикла. На голове у мотогонщика был синий шлем. Этот шлем прятался за прозрачный обтекатель. Мотогонщик смотрел вперёд. Из-за очков глаза у него были большие, как у стрекозы.
На повороте мотогонщик стал валиться набок. У меня даже дух захватило — ведь он разобьётся! Но мотогонщик не упал. И я так вздохнул, будто это я сам чуть-чуть не разбился.
Вдруг закричали:
— Севастьянов!
— Ура!.. Севастьянов!
— Страсти накаляются, — сказал папа.
Уже много кругов прошли мотогонщики. Несколько раз Севастьянова обгоняли другие, но он всё равно оказывался впереди.
И вот судья показал Севастьянову флаг с чёрными шашечками — значит, ему осталось пройти последний круг. Мотогонщик увидел флаг, кивнул головой — и как даст газу.
— Отчаянная голова этот Севастьянов! — улыбнулся папа.
— Он чемпионом будет, — сказал я.
— Молчи, знаток… Ещё посмотрим… Остальные тоже настоящие спортсмены — будут бороться до конца.
— А Севастьянов что?! Не борется, да?!
И вот Севастьянов победил. И стал чемпионом. Он только съехал с дороги, как его обступили болельщики. Откуда-то появились большие букеты цветов, а мой папа куда-то подевался. И я сначала из-за этого разволновался, а потом стал думать про чемпионов. Оказывается, им тоже дарят цветы, а не только мамам.
Севастьянов, весь пыльный, прижимал к себе эти цветы и улыбался, но не очень весело. Наверно, потому, что он очень устал. Только всё равно было видно, что он рад. А болельщики стали его подбрасывать вверх вместе с мотоциклом.
Я тоже хотел подбросить чемпиона, но кругом столько народу, что мне никак было не пробраться. Даже не дотронуться до чемпионского мотоцикла. А мне так хотелось!
Один цветок из букета упал на землю. Я поднял, потому что в этой толкучке его бы только раздавили.
Это был тюльпан на длинной ножке. Малиновый и чуть-чуть синеватый — с синими жилками на толстых лепестках. Один лепесток у тюльпана был сломан, и внутри цветка виднелось жёлтое донышко.
Мне тоже захотелось подарить букет, но у меня был только один тюльпан. «Ну и что, что один?» — подумал я и снова стал пролезать в толпу.
Какой-то дядька схватил меня за плечо.
— Ты чего тут шастаешь?!
Я хотел сказать, а он:
— Брысь отсюда, пока не отвёл куда следует!
Я отошёл в сторонку и стал думать, как мне лучше пробраться. И тут я увидел другого мотогонщика. Он сидел боком на своём мотоцикле. Совсем один. И никто к нему не подходил. Он смотрел в землю и о чём-то думал. Мне даже показалось, что он вот так вот заснул от усталости. Я подошёл к нему и нагнулся, чтобы увидеть, спит он или нет. Нагнулся, смотрю: мотогонщик совсем не спит. У него из глаза выкатилась круглая слезинка. Она покатилась по пыльной щеке, и на щеке осталась белая бороздка.
— Ну что, воробей? — сказал мотогонщик. Он посмотрел на меня, и у него так скривились губы, будто он хотел улыбнуться, а у него не получилось.
Я сразу догадался, что он не чемпион, что его обогнали. Он, может, оттого и плачет. Потому что он, наверно, не просто ехал, а мчался, чтобы победить.
— Товарищ мотогонщик, да вы… да вы не плачьте, — говорю я ему.
— Это я, брат, так… соринка в глаз попала… — Мотогонщик потёр кулаком щёку. От этого щека стала совсем грязной.
— Конечно, — говорю, — если вы без очков мчались. А надо в очках. Чтобы соринки не попадали.
Мотогонщик улыбнулся. По-настоящему улыбнулся. И губы даже не скривились. Тут я обрадовался.
— А чемпионом вы ещё будете! Ещё каким! Ведь вы же мастер спорта!
— Мастер-то мастер… Только прошли мои чемпионства — пора сходить с трассы… — Он снял шлем, и я увидел, что у него на голове совсем нет волос — одна красная кожа. — Видал, воробей, старого лысого гонщика? — Мотогонщик улыбался, а глаза его были грустные-грустные. Я совсем растерялся. Я прямо не знал, что сказать.
— Вот, — говорю, — это вам… Это цветок, — говорю, — тюльпан… И ничего, что у него один лепесток сломан, всё равно он живой…
Старый мотогонщик встал, подхватил меня и подбросил вместе с тюльпаном.
Он держал меня высоко — на вытянутых руках. И смотрел мне в глаза.
— Ну, воробышек… — сказал он.
А я говорю:
— И вовсе вы не старый! У вас силищи — вон сколько! А старые с палочками ходят и всё ворчат. И всё говорят, что раньше всё лучше было, а теперь — всё хуже. И всё жалуются.
— Ну, воробей!.. — засмеялся мотогонщик. — Звать-то тебя как?
— Вовка.
— Вовка? Ты один здесь?
— Нет. Я с папой.
— Батька-то небось тебя ищет.
— Мы с ним договорились: если потеряемся, то найдёмся, где на флаге написано: «СТАРТ».
— Раз так, — мотогонщик опустил меня на землю, взял за руку, — пошли. Поздравим Севастьянова.
— А чего его поздравлять?! Ему вон сколько цветов надавали.
— Значит, по-твоему, не стоит?
— Ну да!
— А вот Севастьянов, когда побеждал я, всегда приходил меня поздравить…
— Правда?! А я и не знал! Тогда конечно! Чего тут думать!
Болельщики расступились. Потому что Севастьянов увидел нас. Потому что он замахал руками и радостно закричал:
— Гаврилкин! Паша!..
Мы подошли. Старый мотогонщик протянул руку Севастьянову, что-то стал говорить ему, а потом нагнулся и сказал мне шёпотом:
— Пожми руку чемпиону. Он победил в честной борьбе.
Рука у Севастьянова оказалась большой и твёрдой. Такой же большой и твёрдой, как у старого мотогонщика.
Однажды я решил наблюдать за мухой. Раньше я как-то совсем не обращал на них внимания. А ведь они летают и ходят по потолку вверх ногами. Я бы на их месте просто упал с потолка на пол, а они там остаются и даже быстро бегают. Почему?
