Артемида заметил, что Поля хмурится, и показал на скалу, вокруг которой темнели развалины крепостных стен, а на вершине косо врезалась в небо неприступная цитадель.
— Там, — сказал Артемида, — жила самая прекрасная девушка. Дочь архонта, правителя города. Ее любил Диофант, лучший полководец понтийского царя Митридата. А вот она любила пастуха. Пастуха убили, а девушка бросилась в море. Эту башню зовут Кыз-Кулэ, Девичья башня. Но есть и другое предположение: Кэз-Кулэ — это глаз башни, маяк.
— Все у вас тут предположительное! — рассердилась Поля. — Я была у бабушки в Суздали, и там есть монастырь, где похоронен князь Пожарский. Настоящий, а не предположительный.
Артемида обиделся и замолчал. Он рассказал самую красивую легенду древнего Судака, а эта ехидная девчонка опять придралась. Но Поле вдруг захотелось побывать в Девичьей башне.
По едва приметным ступеням, выбитым в камне, они поднялись на вершину. Лорку несли попеременно. Лорка была тяжелая, подъем крут, и они запыхались.
Внизу, обведенное у берегов белым контуром, разлинованное, как тетрадка, было море. Сначала казалось, что оно большое, а когда Поля пригляделась, то увидала, что море маленькое. Горизонт начинается совсем близко, сразу за Алчаком. Это огорчило Полю.
— Смотри! — крикнул вдруг Артемида. — Лодка!
Это было странное видение. В той стороне, где было солнце, горизонт ломался. Дымчатое, темное море вдруг обрывалось, и там стояло плоское небо, бронзовое, как древнее зеркало. Посреди этого зеркала едва заметно двигалось судно. Оно поднялось высоко, до уровня сиреневой Медведь-горы, и все поднималось и поднималось.
— Обман зрения, — сказал Артемида.
— Нет, — возразила Поля. — Они засмотрелись и наехали на небо. Они скоро приедут на солнце!
— Ловкачи! — согласился Артемида.
Конечно, судно плыло по воде, но Артемида был рад, что Поле хоть что-то понравилось в Судаке.
— А сколько времени? — спросила Лорка.
«Возле входа на городской пляж. В 7.00».
Поля складывает записку и прячет в кармашек.
Любимое платье — голубое. Любимые туфли — белые. Туфли разговаривают с цикадами. «Гдззе!» — кричат цикады. «Тут, тут, тут», — отвечают туфельки.
Поля не узнала Артемиду. Навстречу ей шел высокий молодой человек в костюме, с галстуком.
— Артемида! — ахнула Поля. — Ты прямо как настоящий кавалер.
— А ты как балерина!
— Не злись, а то уйду.
— А я не злюсь. Я билеты на танцы купил.
— Тогда пошли. Музыка уже играет.
Они танцевали фокстрот, танго. Танцевали по-старому, пристукивая каблучком о каблучок.
— А ты чарльстонить умеешь? — спросил Артемида.
— Давай!
«Ну-ка! Ну-ка! — позвала музыка. — Ну-ка! Ну-ка! Ну-ка!»
Поводя плечами, они разошлись. Подальше друг от друга, чтобы видеть, как танцует партнер. Поля улыбалась: держись, Артемида!
Артемида вскинул голову, бровью повел: поглядим!
Туфелька о туфельку! Как у меня ловко! А ты покажи, что можешь!
Черноморские мальчишки все могут!
Хвастун. А молодец!..
Музыканты заметили белые туфельки. Трубы ринулись сквозь толпу к центру.
«Ну-ка! Ну-ка! Ну-ка!»
Танцоры послабей потеснились к углам. Дорогу тем, кто может!
«Ну-ка! Ну-ка!»
«Ну-ка! Ну-ка! Ну-ка!»
— Смотрите, — сказала какая-то женщина, — чарльстон, а очень изящно.
Море шумело сильнее, чем днем. Голубой луч пограничного катера играл с волнами в догонялочки.
— Ты очень хорошо танцуешь! — сказал Артемида.
— Ты тоже.
— Знаешь, если бы они играли всю ночь, я бы танцевал всю ночь.
— Я тоже.
— Правда?
— Правда.
— Тихо. Море дышит.
— Правда. Коровы так дышат.
— Все-таки дураки, кто целуется!
— Ужасные дураки!
— Я бы сейчас хотел поплыть. И все плыть, плыть!..
— А я хочу погладить тебя по голове. Ты бы не обиделся?
— Нет. Когда я был маленький, мама любила меня гладить. Это было очень хорошо.
— Ты придешь завтра на пляж?
— Приду.
— Ты приходи пораньше. Ладно?
— Ладно.
«Ну-ка, ну-ка, ну-ка…» Море дышит, как корова.
Артемида, посмотри на эти цветы. Все проходят мимо, а ведь они прекрасные.
— Это канны.
— Канны? Странное название. У всех цветов очень странные названия. Монстра, цикламен, традесканция…
«Море дышит, как корова».
Поля играла в карты. Она и незнакомый мальчишка.
— Привет! — обрадовалась она Артемиде. — Садись. Втроем будет интересно.
Играли в «дурака». Мальчишка прекрасно понимал игру. Он ни разу не остался и ни разу не позволил остаться Поле.
Артемида сердился. Берег козырей, шел на авантюру и опять оставался в дураках.
Мальчишка и Поля переглядывались и смеялись. Артемида не выдержал и предложил играть в волейбол. И опять не повезло Артемиде. Кто-то погасил и попал ему в лицо. Все, конечно, засмеялись, он тоже, хотя ему было очень больно. Мяч отскочил вверх, и тот самый мальчишка, который играл в «дурака», подпрыгнул, погасил, и мяч снова попал в Артемиду. Все так и повалились в песок. Уж очень это было смешно. Артемида поиграл немного, чтоб не подумали, будто он обиделся, и ушел. Он подсел к Лорке. Лорка ползала у самого моря и все хотела погладить волны. Ей было одной хорошо. Она гладила ладошкой волны и потихоньку спрашивала:
— Море, а сколько времени?
Море не отвечало глупой маленькой девочке. Оно приводило волны, и волны шумели: шу! шшу! шшу-у!
— Что? Не говорит тебе море, сколько времени? — спросил Артемида.
— Говорит.
— Что же оно говорит?
— Говорит, — сказала Лорка. Наклонила голову набок и поглядела, какой он, Артемида, если смотреть на него сбоку. Потом положила голову на ракушечник и поглядела, какой он, Артемида, если смотреть на него снизу.
Артемида был печальный.
Он сидел лицом к морю и, совсем как Лорка, спрашивал:
— Море, а сколько времени?
Море не отвечало глупому парню. Оно приводило волны, и волны шумели: шу! шшу! шшш-у-у!
У моря был свой, особый счет часам и векам.
«Возле Алчака, в бухте. На дне».
Артемида стал писать загадками.
Поля разгладила ладонями записку и посмотрела на старика сфинкса. Было жарко. От зноя бока у сфинкса посветлели, почти слились с небом.
Море было зеленое. Оно и на глубине было зеленое. Поля нырнула и не достала дна.
У берега между камней плавал мужчина в маске. Он ловил крабов и относил на скалы жене.
— Дяденька, дайте мне маску. Мне только разочек нырнуть, — попросила Поля.
— Возьми, — сказал мужчина. — Можешь нырнуть хоть три разочка.
Рыбы — серебряные, пестрые, серые, как тени, — разбежались в стороны. Все глубже, глубже…
Дна нет.
Вода прижала маску с такой силой, что заломило переносицу.
К солнцу!
Рывок, рывок! Где же оно? Еще рывок! А солнца все нет. Неужели… Рывок! Вот оно! Солнце и воздух. Целое небо воздуха.
Поля подплывает к камням. Отдыхает.
— Мне еще два раза! — говорит она мужчине.
Тот смеется.
И опять неудача. Неужели Артемида обманул? Можно ли тут достать дно? Поля возвратила маску.
— В маске больно, — говорит она. — Давление.
Артемида не обманул. Зеленые сумерки расступились. Серое дно. Яркие белые камни. Камни сложены в буквы. Буквы сложены в слово. Слово это — ее имя: Поля. И рядом, под одиноким камнем, красные канны.
Поля бродит с Лоркой по пляжу. Артемиды нет. Он не приходит четвертый день. А завтра надо уезжать.
Автобус сделал круг и вырвался на шоссе. На пустой площади одинокий старик в темных больших очках. Один.
За окном горы. Вертолет на небе. Лорка задремала. Скучно. Поля вертится, оглядывает пассажиров. На переднем кресле сидит важная умная старуха. Она важно и громко разговаривает с другой умной старухой.
— Трудно себе представить, — говорит она, — что две тысячи лет назад здесь жили доблестные скифы, что где-то здесь, на берегах Эвксинского Понта, произошла трагедия прекрасной Ифигении… Поля веселится. Уж как этой старухе хочется показать, что она умна! Все трудные слова вспомнила.
Поля забывает старуху и думает о Свердловске. Скоро у Нинки Прохоровой день рождения. Ей надо подарить сарафан. В прошлом году она говорила, что Поля не научится шить.
Степь началась…
* * *
Я у пенька на землю лег,
От хвои запах тонкий.
И мох кругом, и в этот лог
Приходят ночью волки.
Я не боюсь кусучих змей,
Заглядываю в норы.
Я в лес пришел любить зверей,
У нас не будет ссоры.
Я каждый день все жду и жду
И не дождусь, наверно,
Что сбросит платье на пруду
Лягушачье
Царевна.
И надо мной далекий шум
И лапы добрых сосен.
Я до сих пор весной дышу,
А в город входит осень.
