В это время вдова-Рамиро ликовала, думая, что теперь-то наследство достанется ей. Но как только дядюшка генерал взял на руки новорожденного Белоцветика и показал ему белую люльку из мягкой ткани, малыш написал тому прямо на расшитый лентами мундир, вырвался у него из рук и начал бегать под ногами, а генерал споткнулся и упал так неудачно, что заработал себе перелом ноги. Бедная мать в муках стыда закрыла морду лапой.
В финале разъяренный генерал прогнал вон внучек вместе с правнуками и объявил наследницей служанку Лукрецию, которая в чепчике и фартуке, не произнося ни слова, во время всей сценки только и делала, что трудилась в поте лица, провожая гостей, подавая чай, подметая осколки, очищая генеральский мундир и забинтовывая ему поломанную ногу.
– Сама видишь, ничего особенного, – прокомментировала Лукреция после репетиции. – Но народ смеется, когда видит зверей в человеческих нарядах. Ему нравится, что мы наказываем жадность дамочек, высмеиваем тщеславие генерала, а бедная послушная служанка получает награду и становится богатой синьорой. Мы не ставим ее каждый вечер, чтобы не портить костюмы. И, разумеется, когда среди публики сидит какой-нибудь генерал или знатная синьора, а то еще обидятся. Мы держим ее про запас – для тех, кто страдает от неурожая или какой-нибудь беды. Жиральди говорил – как раз в такие моменты народу больше всего охота посмеяться. И он был прав.
Старик научил Лукрецию разбираться в психологии публики, а еще множеству трюков и секретов мастерства. Он также научил ее читать, писать и считать. Лукреция все схватывала на лету, так что иногда в деревнях, через которые они проходили, фермеры звали ее проверять счета, просили написать письмо сыну-солдату или признание в любви девушке.
– Старик всегда говорил – если я когда-нибудь останусь без гроша, то смогу подрабатывать писарем.
Полисена не переставала удивляться. До сих пор она думала, что только в богатом доме, с образованными учителями и множеством книг, с матерью, которая постоянно стоит над душой и проверяет, как ты выучила урок, – только так можно обучиться грамоте. И если поразмыслить, то старик Жиральди не был таким уж жестоким, раз научил воспитанницу стольким вещам.
– Он делал это только ради собственной выгоды, – отрезала Лукреция. – И еще потому, что ему было скучно во время долгих зимних простоев. И вообще, он меня слишком часто бил, чтобы быть ему признательной…
До Урагаля дошли за шесть дней. По пути все было в точности так, как предсказывала Лукреция: где бы ни останавливалась труппа Жиральди, повсюду местные жители принимали ее с распростертыми объятиями, а представления пользовались умопомрачительным успехом. В первый же вечер Казильда обошла зрителей по кругу и принесла шапку, доверху наполненную монетами, и Полисена, к которой вернулся прежний аппетит, перестала беспокоиться о завтрашнем дне.
Нарядное шелковое платье было уложено в плетеную корзину.
– Оно как раз по размеру Ланселоту, – заметила Лукреция. – Надо придумать какую-нибудь сценку, где его можно использовать. Все умрут со смеху.
Она порылась в корзине среди костюмов и достала для Полисены деревенское платье, шляпку и платок, подходящие по цвету, а на первые заработанные деньги купила ей пару деревянных башмаков. Теперь никто не узнал бы в этой темноволосой сельской девчушке благовоспитанную старшую дочь мессира Доброттини.
Белоцветик участвовал во всех представлениях наравне с остальными зверями и с каждым днем становился все ловчее. Во время переездов он вместе со всеми радостно трусил по дорожной пыли и, только когда сильно уставал, просился на руки.
Днем Полисена держала свою шкатулку в корзине, стоявшей на телеге. Но каждую ночь перед сном она брала ее, открывала и задумчиво разглядывала предметы, которые в ней хранились. Удастся ли когда-нибудь с их помощью узнать, кем были ее родители?
Она никак не могла выкинуть из головы тех – «ненастоящих» – родителей, все семейство Доброттини, хотя и решила позабыть о них раз и навсегда. Наоборот, на закате она особенно тосковала по прекрасной Джиневре, которую десять лет называла мамой, по Ипполите с Петрониллой, с которыми делила уроки и игрушки, радости и печали, детские болезни и шалости, поцелуи, укусы и сны: они спали в обнимку на огромной кровати. Скучала по купцу, по Агнессе, по дому и его комнатам, по родительской кровати с колоннами, по кухне, по большому камину, по кладовым, наполненным товарами. Она чувствовала ностальгию по Камнелуну и его дорогам, по площади с фонтаном, по паркам и по городским жителям.
Чтобы не плакать, она старалась думать о другом. «Это же не моя семья. Не мой родной город и не мои земляки. Я оказалась среди них по ошибке. Была для них чужой, как кукушонок в гнезде у щегла». И, конечно, она не могла избежать мыслей о том, как восприняли дома ее побег. Интересно, Агнесса и девочки рассказали, почему она ушла? Кто-нибудь отправился ее искать? А Серафиму – кто-нибудь отругал ее?
Интересно – утром за завтраком, видя ее пустое место за столом, Петронилла плачет или нет? А мам… купеческая жена, наверное, уже пожалела, что ругала и наказывала ее за всякие пустяки…
С одной стороны, Полисене хотелось, чтобы все немножко попереживали из-за ее побега. Если они хотя бы капельку любят ее, то должны горы свернуть, только бы ее найти.
С другой стороны, она боялась, что за ней гонятся, что кто-нибудь узнает ее и выдаст. Она хотела, чтобы родные ее искали и плакали по ней. Но не желала их видеть и возвращаться в их дом. Никогда в жизни.
Когда на горизонте показался Урагаль, Лукреция издалека указала ей на дом рыбака. Постройка стояла немного на отшибе и представляла собой ветхую полуразвалюху с крышей из сухих водорослей. Небольшой огород отделяла от пляжа низкая изгородь, сложенная из камней. Было видно, как у дверей то и дело мелькали разновозрастные дети – они то входили, то выходили.
– Какие у тебя планы? – спросила Лукреция. – Если хочешь, иди поговори с рыбаком, а я тебя здесь подожду.
– Может, ты все-таки пойдешь со мной?
– Вот будет нашествие – в чужой дом со сворой зверей! А здесь их оставить я не могу. Пойдем-ка сперва на постоялый двор. Я знаю одного порядочного слугу – он и присмотрит за ними, сколько будет нужно.
Перед тем как проводить подругу, Лукреция, которая путешествовала в старой мальчишеской тунике, тоже надела сельское платье. Теперь они выглядели как обыкновенные девочки, к тому же Полисена завернула свою шкатулку в шаль, и она казалась обычным узелком.
Они подошли к дому рыбака, но не успели открыть калитку, как их окружила стайка шумных ребятишек. Они были грязные, оборванные, босые и нечесаные.
– А где ваш отец? – спросила Лукреция, узнав своих прошлогодних зрителей.
– А он на дне морском, – ответил самый младший. У Полисены замерло сердце.
Неужели он утонул? Кто же теперь откроет ей тайну рождения? Неужели она прошла весь этот путь напрасно?
– Должен вернуться до наступления темноты, – тут же рассеял ее сомнения второй карапуз. – Он ушел в открытое море на своей лодке, поискать кораллов.
– Он ныряет и опускается на глубину, – уточнил третий малец, – все глубже и глубже, потому что там самые красивые кораллы.
– А я думала, что он ловит рыбу, – недоверчиво проговорила Полисена.
– Рыбу, устриц, жемчуг, останки кораблей… все, что есть в море, – перечислил четвертый мальчик, вероятно, самый старший из выводка.
– Мы подождем, пока он вернется, – спокойно сказала Лукреция, усаживаясь на изгородь.
Дети узнали бесстрашную акробатку, от которой в прошлом году были в полном восторге, и, окружив ее, забросали вопросами про зверей.
– Большого пса зовут Рамиро, – терпеливо отвечала она. – Маленькую обезьянку зовут Казильда, а большую – Ланселот. Гусыню, что делает сальто-мортале, – Аполлония. Она также несет в день по яйцу. А если вы завтра придете на представление, вас ждет сюрприз. У меня теперь есть новый зверь – медведь, он танцует, ездит на велосипеде и ходит по канату с зонтиком. Его зовут Дмитрий, он вам наверняка понравится.
Полисена молчала, плотно сжав губы, и беспокойно поглядывала на море.
Пока они так разговаривали, подул ветер. Сначала он слегка развевал светлые кудряшки Лукреции и спутанные волосы ребятишек. Потом задул сильнее.
Вдруг море пошло пенистыми волнами. Небо налилось свинцом.
– Что-то папа долго не возвращается, – озабоченно сказал один из старших мальчиков.
Загрохотали двери и окна дома. Ветви деревьев со скрипом рассекали воздух. Волны с шумом разбивались о скалы. Теперь все дети, вместе с гостями, беспокойно всматривались в море.
